Notice: file_put_contents(): Write of 9554 bytes failed with errno=28 No space left on device in /var/www/group-telegram/post.php on line 50
Warning: file_put_contents(): Only 4096 of 13650 bytes written, possibly out of free disk space in /var/www/group-telegram/post.php on line 50 Толкователь | Telegram Webview: tolk_tolk/22595 -
Продолжая читать биографию последних лет жизни великого писателя Салтыкова-Щедрина. И в его биографии встретил требование врачей – восстанавливаться только в Европе после лечения. Это какое-то общее требование врачей к богатым пациентам в то время. Считалось, что восстановлению в Россию препятствует сам климат и социальная среда, которая дополнительно вводит русских в уныние.
После излечения в немецком Баден-Бадене врачи посоветовали ему два места для зимовки во время восстановления: Рим или Ниццу. Салтыков-Щедрин выбрал Ниццу, где его семья сняла два небольших этажа в пансионе (каждый этаж был по две комнаты, т.е. в общей сложности 4 комнаты общей площадью около 120 кв. м).
Но по пути в Ниццу Салтыков-Щедрин заехал в Париж, где он сам понял, насколько же хороша жизнь в Европе для русского с деньгами: «Самый угрюмый, самый больной человек, - замечает Салтыков, - и тот непременно отыщет доброе расположение духа и какое-то сердечное благоволение, как только очутится на улицах Парижа, а в особенности на его истинно сказочных бульварах». Конечно, не малое значение в этой парижской эйфории Салтыкова осени 1875 года играло состояние его здоровья. Ведь он приехал во Францию после того, как, по словам Анненкова, «перескочил через гроб».
Ему многое понравилось в этом городе (нравилось и в последующие приезды) непосредственно, зримо и вещно, социально и художественно. Прежде всего это относилось к жизни парижских улиц и бульваров с их раскованной, свободно двигающейся и говорящей толпой, что так противостояло светски-этикетному, бюрократически-субординированному, чиновному и плац-парадному императорскому Петербургу. Последующие высказывания Салтыкова показывают, однако, что от первой встречи с Парижем он испытал не только радостное, светлое переживание, но и то горькое «чувство зависти к этой молодой, сильной, свободной жизни», которое испытал Толстой, записывая об этом в своём дневнике заграничной поездки 1857 года. Чувства эти оставили свой след в мыслях и настроениях Салтыкова, писавшего А.М.Жемчужникову из Петербурга спустя полгода после возвращения в Россию: «Вообще, живётся здесь (в Петербурге) плохо, особливо после полуторагодичного за граничного житья».
(далее идёт восхищение С-Щ архитектурой, устройством Парижа) Как удивительно далека эта картина и по краскам, и по общему тону от другой, на которой Салтыков изобразил также всемирно прославленный архитектурный пейзаж, но отечественный, - Дворцовую площадь Петербурга. Огромность этой главной площади Российской империи воспринята им как «неоглядная пустыня», а бесчисленные тёмные окна обрамляющих её зданий присутственных мест породили жестокий, страшный образ «выколотых глаз». Все же вместе вызвало «ощущение какой-то упразднённости».
(В Париже С-Щ встретил огромную колонию российской высшей интеллигенции и знати, лучшее же впечатление у него было от встреч с Тургеневым) По подсчету Салтыкова, тогда, осенью 1875 года, он встречался с Тургеневым шесть раз. Сначала Тургенев нанес визит в «Hotel Mecklembourg» к только что по явившемуся в Париже Салтыкову. Затем последний два раза ездил в Буживаль, в усадьбу Полины Виардо «Les Frenes», где Тургенев принимал его в только что отстроенном им для себя «chalet», или «избе» («Прелестная дача и огромный парк»). Остальные встречи были в парижской квартире Тургенева на rue de Douai, 50, и за ресторанными завтраками или обедами.
Делясь с Анненковым впечатлениями о свиданиях с Тургеневым, Салтыков писал: «Был я у него в Буживале - живёт, как принц крови. Впрочем, отчего же и не жить хорошо, коли средства есть; но всё это невольно ставит вопрос: неужели же он никогда не возвратится в Россию?»
В целом же эта традиция позднецарской России снова возродилась у нас: как только у человека появляются приличные деньги, большинство из них страстно желает переселиться жить в Европу. Ну или хотя бы зимовать где-то на побережье Средиземного моря, как советовали врачи того времени.
Продолжая читать биографию последних лет жизни великого писателя Салтыкова-Щедрина. И в его биографии встретил требование врачей – восстанавливаться только в Европе после лечения. Это какое-то общее требование врачей к богатым пациентам в то время. Считалось, что восстановлению в Россию препятствует сам климат и социальная среда, которая дополнительно вводит русских в уныние.
После излечения в немецком Баден-Бадене врачи посоветовали ему два места для зимовки во время восстановления: Рим или Ниццу. Салтыков-Щедрин выбрал Ниццу, где его семья сняла два небольших этажа в пансионе (каждый этаж был по две комнаты, т.е. в общей сложности 4 комнаты общей площадью около 120 кв. м).
Но по пути в Ниццу Салтыков-Щедрин заехал в Париж, где он сам понял, насколько же хороша жизнь в Европе для русского с деньгами: «Самый угрюмый, самый больной человек, - замечает Салтыков, - и тот непременно отыщет доброе расположение духа и какое-то сердечное благоволение, как только очутится на улицах Парижа, а в особенности на его истинно сказочных бульварах». Конечно, не малое значение в этой парижской эйфории Салтыкова осени 1875 года играло состояние его здоровья. Ведь он приехал во Францию после того, как, по словам Анненкова, «перескочил через гроб».
Ему многое понравилось в этом городе (нравилось и в последующие приезды) непосредственно, зримо и вещно, социально и художественно. Прежде всего это относилось к жизни парижских улиц и бульваров с их раскованной, свободно двигающейся и говорящей толпой, что так противостояло светски-этикетному, бюрократически-субординированному, чиновному и плац-парадному императорскому Петербургу. Последующие высказывания Салтыкова показывают, однако, что от первой встречи с Парижем он испытал не только радостное, светлое переживание, но и то горькое «чувство зависти к этой молодой, сильной, свободной жизни», которое испытал Толстой, записывая об этом в своём дневнике заграничной поездки 1857 года. Чувства эти оставили свой след в мыслях и настроениях Салтыкова, писавшего А.М.Жемчужникову из Петербурга спустя полгода после возвращения в Россию: «Вообще, живётся здесь (в Петербурге) плохо, особливо после полуторагодичного за граничного житья».
(далее идёт восхищение С-Щ архитектурой, устройством Парижа) Как удивительно далека эта картина и по краскам, и по общему тону от другой, на которой Салтыков изобразил также всемирно прославленный архитектурный пейзаж, но отечественный, - Дворцовую площадь Петербурга. Огромность этой главной площади Российской империи воспринята им как «неоглядная пустыня», а бесчисленные тёмные окна обрамляющих её зданий присутственных мест породили жестокий, страшный образ «выколотых глаз». Все же вместе вызвало «ощущение какой-то упразднённости».
(В Париже С-Щ встретил огромную колонию российской высшей интеллигенции и знати, лучшее же впечатление у него было от встреч с Тургеневым) По подсчету Салтыкова, тогда, осенью 1875 года, он встречался с Тургеневым шесть раз. Сначала Тургенев нанес визит в «Hotel Mecklembourg» к только что по явившемуся в Париже Салтыкову. Затем последний два раза ездил в Буживаль, в усадьбу Полины Виардо «Les Frenes», где Тургенев принимал его в только что отстроенном им для себя «chalet», или «избе» («Прелестная дача и огромный парк»). Остальные встречи были в парижской квартире Тургенева на rue de Douai, 50, и за ресторанными завтраками или обедами.
Делясь с Анненковым впечатлениями о свиданиях с Тургеневым, Салтыков писал: «Был я у него в Буживале - живёт, как принц крови. Впрочем, отчего же и не жить хорошо, коли средства есть; но всё это невольно ставит вопрос: неужели же он никогда не возвратится в Россию?»
В целом же эта традиция позднецарской России снова возродилась у нас: как только у человека появляются приличные деньги, большинство из них страстно желает переселиться жить в Европу. Ну или хотя бы зимовать где-то на побережье Средиземного моря, как советовали врачи того времени.
BY Толкователь
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
That hurt tech stocks. For the past few weeks, the 10-year yield has traded between 1.72% and 2%, as traders moved into the bond for safety when Russia headlines were ugly—and out of it when headlines improved. Now, the yield is touching its pandemic-era high. If the yield breaks above that level, that could signal that it’s on a sustainable path higher. Higher long-dated bond yields make future profits less valuable—and many tech companies are valued on the basis of profits forecast for many years in the future. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. The message was not authentic, with the real Zelenskiy soon denying the claim on his official Telegram channel, but the incident highlighted a major problem: disinformation quickly spreads unchecked on the encrypted app. Telegram Messenger Blocks Navalny Bot During Russian Election Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country.
from sg
