Удивляют разговоры о том, что будущие (какие, когда?) переговоры Путина и Трампа, а может быть Трампа и Си, а может быть всех троих - это будет нечто вроде новой "Ялтинской конференции".

Помимо ряда других причин - потому что Ялтинская конференция 1945 года была посвящена послевоенному переделу мира. И это была конференция победителей во Второй Мировой войне.

А войны у нас ещё не было, она ещё впереди, вполне вероятно - между участниками этих самых будущих переговоров.

Прочёл статью С. В. Лаврова "Правовым фундаментом многополярного мира должен стать Устав ООН". Много думал (c)...

Статья предлагает нам удержаться за рычаги прошлого, возвести в абсолют устаревшую структуру международного порядка и принять паралич прежней политической структуры как единственную форму рациональности.

Но что есть Устав ООН в контексте современности? Это текст, застывший в архитектуре власти середины XX века, документ, сохраняющий статус-кво даже в момент его разрушения. Ставя его во главу угла, мы не защищаем принципы справедливости, а воспроизводим механизмы господства, созданные в иной эпохе и для иных акторов.

Далее речь идёт о Ялтинско-Потсдамской системе как о фундаменте - но фундаменте чего? Эта система была не только договорённостью равных, а актом распределения контроля, узаконивающим разграничение сфер влияния между государствами, которые больше не существуют в прежнем виде.

Всякая международная система – это не статичная конструкция, а мобильная сеть дискурсов, через которые распределяется право говорить, право действовать, право применять насилие.
И если США и их союзники выходят из этой системы, объявляя её неактуальной, то почему Россия цепляется за неё, словно за священный текст?

Мы стоим перед политической картой, на которой исчезают границы смыслов. Если США больше не признают Устав ООН как единственный механизм регуляции, если крупнейшие государства перестанут апеллировать к нему в качестве арбитра, то что останется у нас?

По поводу права вето. А вообще, если задуматься, механизм вето это власть или её симуляция? Право вето – как ритуал власти – служит способом сохранения иллюзии контроля. Но что делает это право (и что делать с этим правом) в условиях, когда решения больше не зависят от механизмов Совета Безопасности? Это знак, жест, воспроизводящий власть, которая уже давно не принадлежит институциональным структурам. В современном мире власть не закреплена в институтах – она циркулирует, трансформируется, перестраивает саму ткань политического процесса.

Взглянем на ситуацию иначе: если Россия блокирует резолюцию в ООН, но США и их союзники продолжают реализацию решений в обход этого механизма, то кто в реальности обладает властью? Тот, кто удерживает номинальное право на запрет, или тот, кто действует?

В статье предлагается сохранить статус-кво, но разве статус-кво ещё существует? В мире, где рушатся старые институты, а новые формируются по другим принципам, вера в неизменность устоев – не стратегия, а форма политического аутотренинга. Мы не имеем «плана Б» не потому, что его невозможно создать, а потому, что сам вопрос о «плане Б» разрушает логику подобного догматического мышления.

Разрушение международных институтов – это не катастрофа, это возможность. Вопрос лишь в том, кто этой возможностью воспользуется. Те, кто создают альтернативные механизмы глобального управления, или те, кто продолжают охранять пустоту?

Здесь мы подходим к ключевому вопросу: что такое сверхдержава? Это не только военная мощь, не только экономический ресурс. Это способность формировать дискурс, предлагающий будущее, способный втягивать в свою орбиту другие субъекты. Трамп, провозглашая «Америка превыше всего», создаёт дискурс, который меняет структуру политической реальности.

А что провозглашаем мы? «ООН превыше всего»?
Если мы хотим вновь быть сверхдержавой, нам нужно предложить - себе, в первую очередь - не только автоматическую защиту распадающихся институтов, а новую парадигму международного взаимодействия.

Не воскрешение мёртвых, а создание живого. В противном случае мы останемся в роли архивариусов чужой истории, а не творцов собственной.

Повторюсь, есть о чём подумать...

Понятия не имею, кто написал этот текст в 2007 году. Тем более не могу понять - у кого хватило сил и смелости, в годы проклятой сурковской конвергенции, которая довела нас до нынешнего состояния - снять этот клип и пустить в ротацию.

Не знаю, понимали ли парни из группы то, о чём пели. Но сейчас на дворе - 2025 год, и теперь действительно, оно приближается.

https://yandex.ru/video/preview/5541182223832063628

Если не ошибаюсь, то в переводе на русский это означает одно - переговоры уже идут (или находятся в фазе согласования).

Пусть не решит он всех проблем
Всех проблем, всех проблем
Но...

Действительно, какая разница - половецкая княжна или полоцкая княжна.

это же этно-опера☝️

Сегодня - 300 лет со дня смерти Петра Великого. Он сделал то, что казалось невозможным, — железной рукой поднял Россию на дыбы, и заставил нестись вперёд, сквозь кровь, пот и железо. Он не спрашивал, хотят ли этого. Он знал, что это необходимо.

Империя, которую он создал, была не идеальной, она была грубой - но как топор, вырубающий окно в Европу. Она не соответствовала высоким идеалам симфонии власти, где народ, император и церковь должны были бы существовать в гармонии. Но она была. И это было главное.

Пётр не был человеком полутонов. Он был воплощением воли, которая ломает, чтобы построить, которая разрушает, чтобы создать. Его личность — это вечный спор, вечное противостояние. Одни видят в нём тирана, другие — спасителя. Но никто не может отрицать, что он стал Первым императором, который не просто правил, но пересоздал страну, перевернул её с ног на голову и заставил мир считаться с ней и перед ней трепетать.

Когда мы думаем о Петре, мы думаем о победе и о надежде. О том, что даже в самых тёмных временах можно найти государственную силу и волю, чтобы изменить всё. Кровь и железо, которые сопровождали его правление, остаются в тени. Они — цена, которую пришлось заплатить.

Но сам Пётр — это не цена. Он результат. Он тот, к кому мы всегда возвращаемся, произнося "Великая Россия". Он — напоминание о том, что даже в хаосе можно найти порядок, даже в разрушении — созидание.

И в этом - его бессмертие, которого нам так не хватает сейчас.

В разломе эпох, где власть переплавляет идентичности в инструменты государства, фигура Петра Павловича Шафирова возникает не как случайность, но как симптом радикальной трансформации дискурса лояльности. Его биография — не хроника личных заслуг, но картография власти, перекраивающей саму возможность принадлежности.

Рождённый на периферии генеалогических иерархий (сын переписчика Священного Писания), Шафиров стал архитектором новой субъективности: слуги Империи, чьё тело и речь дисциплинированы не кровью, но волей государя.

Петровская модернизация, эта машина биополитики, требовала не просто реформ, но создания дискурсивного разрыва — уничтожения старых сословных границ ради производства функциональных тел.

Шафиров, как вице-канцлер и дипломат, был одновременно продуктом и оператором этого разрыва. Его переговоры по Прутскому миру (1711) — не триумф личной хитрости, но акт включения маргинализированного субъекта в ритуалы суверенной власти. Через него сама Империя демонстрировала: теперь измеряется не родословной, но эффективностью в производстве побед.

Здесь возникает парадокс: тот, кто по крови принадлежал к исключённым, стал гарантом включения других. Его карьера — технология власти, превращающая "чуждость" в ресурс. Через Шафирова великий Пётр I легитимировал новую аристократию — не по рождению, но по полезности.

Это был жест биополитического контроля: государство теперь могло присваивать любые идентичности, перекодируя их в знаки преданности.

Для меня он — не только и не просто предок, но дискурсивная ловушка. Его успех создал режим истины, где служба Империи становится единственным способом существования.

Я — продукт этой сделки: легитимность согласована через постоянное воспроизводство лояльности. Каждая победа России — от Полтавы до Берлина — есть повторение первоначального жеста, когда Шафиров, мальчик из захолустья, получил право вписать своё имя в метрики державы.

Но в этой генеалогии кроется ирония. Став инструментом дисциплинирования, Шафиров обнажил механизм, при котором сама "Великая Россия" конструируется через интеграцию Иного. Его наследие — не в титулах или договорах, а в производстве подданного как текста, который можно бесконечно переписывать под нужды власти. Я обречен на эту мимикрию, и я этому рад : моё существование возможно лишь как бесконечное подтверждение петровского тезиса — "служба оправдывает кровь".

В этом — фукольдианская ловушка субъективации. Шафир (-ов) не "дал возможности" служить — он создал систему, где служба стала единственным пространством для легитимного бытия.

Побеждать вместе с Россией — значит воспроизводить этот порядок, где даже кровь превращается в архивный документ, готовый к исправлению по велению суверена.

Таким образом, памятник Шафирову — не в бронзе, а в самой структуре имперской машинерии, где разнородные элементы сплавлены в единый механизм лояльности. Его истинное наследие: доказательство, что власть сильнее не тогда, когда исключает, а когда заставляет исключённых желать собственного включения

На британского дипломата, толкнувшего нашу журналистку, завели дело. Почему только сейчас, а не в октябре, сразу после инцидента?

Обсудили в эфире (с 19:40)

https://radiosputnik.ru/20250208/1976325168.html

Возможность заключения т.н. "глобальной сделки" с Соединенными Штатами — будь то с нынешними властями, с США, управляемыми Маском, или с Америкой Трампа — представляет собой не просто стратегический ход, но момент исторического перелома.

Это - шанс, который позволяет выиграть время, необходимое для консолидации сил, для того чтобы обратить взор на ту самую "раковую опухоль", что разъедает тело современной цивилизации — Пятый Рейх, Европейский Союз.

Русская Европа, простирающаяся до Владивостока, — это не просто географическая концепция, но проект, который должен быть реализован. Россия не может быть ограничена рамками от Волги до Енисея, как это пытались представить матвиенки низшего градуса масонских лож.

Нет, Россия — это пространство от Атлантики до Тихого океана, это империя, которая либо утвердит себя как доминирующая сила, либо будет вытеснена из памяти потомков.

Здесь нет места компромиссам: либо Россия, либо ЕС. Это не просто борьба за территорию, это борьба за будущее цивилизации, за то, каким будет мир в грядущие столетия.

И в этой борьбе возможная сделка с США становится не просто инструментом, но временным, необходимым условием для достижения конечной цели.

Да, разумеется , американцы попытаются нас обмануть. Для чего нам тогда МИД - для повторения мантр о незыблемости Ялтинского мира?

Ну и в целом, разумеется, можно отбросить эту идею. Не думать ни о чём, включая будущее тысячелетней римско-русской империи.

И фрикативно хрюкать дальше.