Пётр Щедровицкий | SMD

Правда, Вундт еще говорит о «духовных процессах», но эти последние познаются нами только постольку, поскольку они участвуют в обработке названного содержания. Если бы мы пошли еще дальше и захотели узнать, как же нужно мыслить эти «процессы», мы узнали бы, что это акты, которые Вундт представляет себе совершенно по аналогии с актами действия физической силы, т. е. мы и получили бы истинный источник вундтовского монизма. Но ограничиваясь пока приведенным разделением, мы в нем не можем не видеть той же предвзятости монизма: опыт только один, и в психологии по сравнению с естествознанием мы находим не новый объект опыта, а только иную точку зрения, однако, как мы видели, эта точка зрения не есть нечто принципиально отличное от точки зрения естествознания, так как все науки, науки о духе, проистекающие из применения этой точки зрения к опыту, представляют собой аналогичное целое естествознанию. Если бы Вундт признал коренное разделение внутреннего и внешнего опыта, он был бы вынужден, быть может, сойти с почвы монизма, но в предлагаемой им форме его монизм есть также в известном смысле принуждение со стороны логической последовательности. Если психология и естествознание только две точки зрения на единый опыт, то почему же невозможны и другие точки зрения, третья, четвертая, пятая? Ответ может быть один: потому что опыт один. Этот странный ответ имеет следующий смысл: опыт один и он должен познаваться единым способом — это есть предпосылка, с которой Вундт подходит ко всем проблемам философии и логики, тем не менее мы встречаем фактически разную его обработку в разных науках, остается признать ее, но чтобы спасти предпосылку, нам навязывается сам собой вывод: и всякий иной способ научного познания, какой может прибавиться к способу, исторически уже оправданному, должен быть аналогичен данному (вывод, откровенно высказанный Миллем), третьего быть не может, потому что требование аналогичности уже побуждает его зачислить во второй. Таким образом, мы и приходим к тому, что все объекты, которые не изучаются естествознанием, изучаются по аналогии с ним, а так как психология впервые провозгласила иную точку зрения на действительность, то все эти науки сводятся к ней. <…>
Согласно требованию своего монизма Вундт наперед допускает возможность проследить и установить закономерность в любой из наук о духе, в том числе и в истории. Единственное препятствие к установлению точных законов Вундт (подобно материалистам и Миллю) видит в чрезмерной сложности условий, в которых протекают исторические явления, — правда, в силу этой сложности законы истории суть «единичные (!!!) законы, имеющие значение только для единичного процесса, из которого они абстрагированы», тем не менее это — законы, и в приложении к изучению исторических фактов Вундт обращается к противоречивому и даже лишенному смысла словосочетанию «единичный закон», указывает, как сильна в нем собственно материалистическая тенденция. Но так как все же у него есть некоторая уступка в пользу, по крайней мере, двух точек зрения на единый опыт, то правильнее его называть монизмом, тем более что Вундт с силой обращается против материализма, или, как он называет это течение, натурализма, не затем, чтобы показать его принципиальную несостоятельность, — напротив, Вундт повторяет все ошибка материализма, — а затем, чтобы на место естествознания как основы истории выдвинуть психологию — обстоятельство, которое дает право называть Вундта также психологистом в истории.<…>

www.group-telegram.com/us/shchedrovitskiy.com/4448

179 viewsNov 13 at 07:00

Правда, Вундт еще говорит о «духовных процессах», но эти последние познаются нами только постольку, поскольку они участвуют в обработке названного содержания. Если бы мы пошли еще дальше и захотели узнать, как же нужно мыслить эти «процессы», мы узнали бы, что это акты, которые Вундт представляет себе совершенно по аналогии с актами действия физической силы, т. е. мы и получили бы истинный источник вундтовского монизма. Но ограничиваясь пока приведенным разделением, мы в нем не можем не видеть той же предвзятости монизма: опыт только один, и в психологии по сравнению с естествознанием мы находим не новый объект опыта, а только иную точку зрения, однако, как мы видели, эта точка зрения не есть нечто принципиально отличное от точки зрения естествознания, так как все науки, науки о духе, проистекающие из применения этой точки зрения к опыту, представляют собой аналогичное целое естествознанию. Если бы Вундт признал коренное разделение внутреннего и внешнего опыта, он был бы вынужден, быть может, сойти с почвы монизма, но в предлагаемой им форме его монизм есть также в известном смысле принуждение со стороны логической последовательности. Если психология и естествознание только две точки зрения на единый опыт, то почему же невозможны и другие точки зрения, третья, четвертая, пятая? Ответ может быть один: потому что опыт один. Этот странный ответ имеет следующий смысл: опыт один и он должен познаваться единым способом — это есть предпосылка, с которой Вундт подходит ко всем проблемам философии и логики, тем не менее мы встречаем фактически разную его обработку в разных науках, остается признать ее, но чтобы спасти предпосылку, нам навязывается сам собой вывод: и всякий иной способ научного познания, какой может прибавиться к способу, исторически уже оправданному, должен быть аналогичен данному (вывод, откровенно высказанный Миллем), третьего быть не может, потому что требование аналогичности уже побуждает его зачислить во второй. Таким образом, мы и приходим к тому, что все объекты, которые не изучаются естествознанием, изучаются по аналогии с ним, а так как психология впервые провозгласила иную точку зрения на действительность, то все эти науки сводятся к ней. <…>
Согласно требованию своего монизма Вундт наперед допускает возможность проследить и установить закономерность в любой из наук о духе, в том числе и в истории. Единственное препятствие к установлению точных законов Вундт (подобно материалистам и Миллю) видит в чрезмерной сложности условий, в которых протекают исторические явления, — правда, в силу этой сложности законы истории суть «единичные (!!!) законы, имеющие значение только для единичного процесса, из которого они абстрагированы», тем не менее это — законы, и в приложении к изучению исторических фактов Вундт обращается к противоречивому и даже лишенному смысла словосочетанию «единичный закон», указывает, как сильна в нем собственно материалистическая тенденция. Но так как все же у него есть некоторая уступка в пользу, по крайней мере, двух точек зрения на единый опыт, то правильнее его называть монизмом, тем более что Вундт с силой обращается против материализма, или, как он называет это течение, натурализма, не затем, чтобы показать его принципиальную несостоятельность, — напротив, Вундт повторяет все ошибка материализма, — а затем, чтобы на место естествознания как основы истории выдвинуть психологию — обстоятельство, которое дает право называть Вундта также психологистом в истории.<…>

BY Пётр Щедровицкий | SMD