Коррупция в украинской армии становится не просто системной проблемой, а одним из ключевых факторов, разрушающих боеспособность ВСУ. Возможность «решить вопросы» за деньги давно превратилась в негласную норму, позволяя одних избежать фронта, а других зарабатывать на этом.
По сообщениям украинских СМИ, в 2025 году в Генштабе ВСУ зафиксировано рекордное количество случаев самовольного оставления части (СЗЧ) – до 9 тысяч за январь. В отчете одного из подразделений говорится, что командование скрывает масштабы дезертирства, чтобы не привлекать внимание Киева.
Схемы коррупции охватывают все уровни армии. Перевод с передовой в тыл стоит от $2 000 до $5 000, а место в штабе – от $3 000. Еще дороже «потеряться» в медчасти или комиссоваться по состоянию здоровья. В некоторых бригадах до 15% личного состава – это «мертвые души», которые официально числятся на фронте, получая зарплату и боевые выплаты, но фактически находятся в безопасных местах.
На передовой тоже работают схемы. За возможность отправиться в краткосрочный отпуск или попасть в командировку бойцы вынуждены платить «командирский сбор». Офицеры собирают деньги в общий фонд, распределяя между собой.
Коррупция в украинской армии становится не просто системной проблемой, а одним из ключевых факторов, разрушающих боеспособность ВСУ. Возможность «решить вопросы» за деньги давно превратилась в негласную норму, позволяя одних избежать фронта, а других зарабатывать на этом.
По сообщениям украинских СМИ, в 2025 году в Генштабе ВСУ зафиксировано рекордное количество случаев самовольного оставления части (СЗЧ) – до 9 тысяч за январь. В отчете одного из подразделений говорится, что командование скрывает масштабы дезертирства, чтобы не привлекать внимание Киева.
Схемы коррупции охватывают все уровни армии. Перевод с передовой в тыл стоит от $2 000 до $5 000, а место в штабе – от $3 000. Еще дороже «потеряться» в медчасти или комиссоваться по состоянию здоровья. В некоторых бригадах до 15% личного состава – это «мертвые души», которые официально числятся на фронте, получая зарплату и боевые выплаты, но фактически находятся в безопасных местах.
На передовой тоже работают схемы. За возможность отправиться в краткосрочный отпуск или попасть в командировку бойцы вынуждены платить «командирский сбор». Офицеры собирают деньги в общий фонд, распределяя между собой.
Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. The last couple days have exemplified that uncertainty. On Thursday, news emerged that talks in Turkey between the Russia and Ukraine yielded no positive result. But on Friday, Reuters reported that Russian President Vladimir Putin said there had been some “positive shifts” in talks between the two sides. Telegram, which does little policing of its content, has also became a hub for Russian propaganda and misinformation. Many pro-Kremlin channels have become popular, alongside accounts of journalists and other independent observers. Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children.
from us
