Forwarded from Якеменко
Очень точно о технологиях расчеловечивания Запада:
«Чтобы заранее подавить любой бунт, вы не должны прибегать к нему насильственным путем. Методы, подобные гитлеровскому, устарели. Достаточно создать такую мощную коллективную обусловленность, что сама идея бунта больше не будет даже приходить в голову людям. В идеале было бы формировать людей с рождения, ограничивая их врожденные биологические способности...
Затем мы продолжили бы обусловливание, резко сократив образование, чтобы вернуть его к форме профессиональной интеграции. Необразованный человек имеет лишь ограниченный кругозор мысли, и чем больше его мысль ограничивается посредственными занятиями, тем меньше он может бунтовать. Необходимо добиться того, чтобы доступ к знаниям становился все более и более затруднительным и элитарным… чтобы увеличивалась пропасть между человеком и наукой, чтобы информация, предназначенная для широкой публики, была обезврежена от любого содержания подрывного характера. Тем более никакой философии.
И здесь мы снова должны использовать убеждение, а не прямое насилие: мы будем массово транслировать по телевидению развлечения, которые всегда льстят эмоциональным или инстинктивным.
Мы будем занимать умы бесполезным и игривым. Хорошо в непрекращающейся болтовне и музыке удерживать ум от мыслей.
Сексуальность будет поставлена во главу угла человеческих интересов. В качестве социального транквилизатора нет ничего лучше. В общем, мы позаботимся о том, чтобы изгнать серьезность существования, высмеять все, что имеет высокую ценность, поддерживать постоянную апологию легкости; чтобы эйфория рекламы стала эталоном человеческого счастья и образцом свободы.
Таким образом, обусловленность сама по себе производит такую интеграцию, что единственным страхом (который необходимо будет поддерживать) будет страх быть исключенным из системы и, следовательно, лишенным доступа к условиям, необходимым для счастья. С произведенным таким образом массовым человеком нужно обращаться как с тем, чем он является: с теленком, и за ним нужно следить, как за стадом. Все, что усыпляет ясновидение, социально хорошо, все, что угрожает пробудить его, должно быть осмеяно, задушено, с ним нужно бороться...
Любая доктрина, бросающая вызов системе, должна быть сначала названа подрывной и террористической, а затем к тем, кто ее поддерживает, следует относиться как к таковым. Заметим, однако, что подрывного человека очень легко развратить: все, что вам нужно сделать, это предложить ему деньги и власть».
Гюнтер Андерс, немецкий писатель. «Древность людей». // Устаревание человека». 1956.
«Чтобы заранее подавить любой бунт, вы не должны прибегать к нему насильственным путем. Методы, подобные гитлеровскому, устарели. Достаточно создать такую мощную коллективную обусловленность, что сама идея бунта больше не будет даже приходить в голову людям. В идеале было бы формировать людей с рождения, ограничивая их врожденные биологические способности...
Затем мы продолжили бы обусловливание, резко сократив образование, чтобы вернуть его к форме профессиональной интеграции. Необразованный человек имеет лишь ограниченный кругозор мысли, и чем больше его мысль ограничивается посредственными занятиями, тем меньше он может бунтовать. Необходимо добиться того, чтобы доступ к знаниям становился все более и более затруднительным и элитарным… чтобы увеличивалась пропасть между человеком и наукой, чтобы информация, предназначенная для широкой публики, была обезврежена от любого содержания подрывного характера. Тем более никакой философии.
И здесь мы снова должны использовать убеждение, а не прямое насилие: мы будем массово транслировать по телевидению развлечения, которые всегда льстят эмоциональным или инстинктивным.
Мы будем занимать умы бесполезным и игривым. Хорошо в непрекращающейся болтовне и музыке удерживать ум от мыслей.
Сексуальность будет поставлена во главу угла человеческих интересов. В качестве социального транквилизатора нет ничего лучше. В общем, мы позаботимся о том, чтобы изгнать серьезность существования, высмеять все, что имеет высокую ценность, поддерживать постоянную апологию легкости; чтобы эйфория рекламы стала эталоном человеческого счастья и образцом свободы.
Таким образом, обусловленность сама по себе производит такую интеграцию, что единственным страхом (который необходимо будет поддерживать) будет страх быть исключенным из системы и, следовательно, лишенным доступа к условиям, необходимым для счастья. С произведенным таким образом массовым человеком нужно обращаться как с тем, чем он является: с теленком, и за ним нужно следить, как за стадом. Все, что усыпляет ясновидение, социально хорошо, все, что угрожает пробудить его, должно быть осмеяно, задушено, с ним нужно бороться...
Любая доктрина, бросающая вызов системе, должна быть сначала названа подрывной и террористической, а затем к тем, кто ее поддерживает, следует относиться как к таковым. Заметим, однако, что подрывного человека очень легко развратить: все, что вам нужно сделать, это предложить ему деньги и власть».
Гюнтер Андерс, немецкий писатель. «Древность людей». // Устаревание человека». 1956.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
7 января 1985 года на экраны страны вышла картина Владимира Меньшова «Любовь и голуби» с Александром Михайловым, Ниной Дорошиной, Сергеем Юрским и Людмилой Гурченко в главных ролях. Фильм несколько раз возвращали на доработку, ругали за отсутствие вкуса. Госкино отказывалось принять картину, посчитав, что в ней много закладывают за воротник. Всё же после долгих споров и незначительных поправок «Любовь и голуби» пропустили в прокат.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
В этот день, 26 декабря 1877 г. (7 января 1878 г. по новому стилю) началось Шипко-Шейновским сражение, одна из завершающих битв русско-турецкой войны 1877—1878 годов.
Картина Алексея Даниловича Кившенко «Сражение у Шипки-Шейново 28 декабря 1877 года».
Картина Василия Васильевича Верещагина «Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой».
Картина Алексея Даниловича Кившенко «Сражение у Шипки-Шейново 28 декабря 1877 года».
Картина Василия Васильевича Верещагина «Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой».
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Мирослава Бердник
📣 Мысли вслух от СПЖ 📣
Два президента
Это два президента – Польши и Украины, стран, примерно равных по населению. В Польше православных приходов – 230, в Украине – около 12000 (речь об УПЦ). В Польше к Православной Церкви себя относят около 420 тыс, в Украине к УПЦ – около 6 млн.
Но Дуда своих православных граждан поздравил с Рождеством, Зеленский – нет. И не только не поздравил, он отобрал у них выходной.
Дуда пожелал, чтобы «во всем нашем Отечестве христиане разных конфессий относились друг к другу с уважением и доброжелательной открытостью, поддерживая друг друга в служении и работе на общее благо». Зеленский промолчал. Он все сказал своей подписью под законом о запрете УПЦ.
Зеленский, будь как Дуда.
Два президента
Это два президента – Польши и Украины, стран, примерно равных по населению. В Польше православных приходов – 230, в Украине – около 12000 (речь об УПЦ). В Польше к Православной Церкви себя относят около 420 тыс, в Украине к УПЦ – около 6 млн.
Но Дуда своих православных граждан поздравил с Рождеством, Зеленский – нет. И не только не поздравил, он отобрал у них выходной.
Дуда пожелал, чтобы «во всем нашем Отечестве христиане разных конфессий относились друг к другу с уважением и доброжелательной открытостью, поддерживая друг друга в служении и работе на общее благо». Зеленский промолчал. Он все сказал своей подписью под законом о запрете УПЦ.
Зеленский, будь как Дуда.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Якеменко
О Генри
ДАРЫ ВОЛХВОВ
Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все. А завтра рождество. Единственное, что тут можно было сделать, это зареветь. Именно так Делла и поступила. Долгие месяцы она выгадывала буквально каждый цент, и вот все, чего она достигла. Сколько часов она провела, придумывая, что бы такое ему подарить к рождеству.
Она вдруг бросилась к зеркалу, вытащила шпильки и распустила волосы. Надо вам сказать, что у четы Джеймс было два сокровища. Одно - золотые часы Джима, принадлежавшие его отцу и деду, другое - волосы Деллы. И вот прекрасные волосы Деллы рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада. Но она тотчас же, торопясь, принялась снова подбирать их.
Она помчалась вниз, на улицу. Вывеска, у которой она остановилась, гласила: "M-me Sophronie. Всевозможные изделия из волос", Делла взбежала на второй этаж и остановилась.
- Не купите ли вы мои волосы? - спросила она у мадам.
- Я покупаю волосы, - ответила мадам. - Снимите шляпу, надо посмотреть товар. Заструился каштановый водопад.
- 20 долларов, - сказала мадам. - Давайте скорее, - сказала Делла.
Следующие 2 часа Делла рыскала по магазинам в поисках подарка для Джима и нашла. Это была платиновая цепочка для карманных часов, простого и строгого рисунка. Двадцать один доллар пришлось уплатить, и Делла поспешила домой. При такой цепочке Джиму в любом обществе не зазорно будет поинтересоваться, который час. Дома она посмотрела на себя в зеркало долгим и критическим взглядом.
"Ну, - сказала она себе, - если Джим не убьет меня сразу, как только взглянет. Но что же мне было делать!"
В 7 часов кофе был сварен, сковорода стояла на газовой плите. Джим никогда не запаздывал. Вскоре она услышала его шаги на лестнице и побледнела. Дверь отворилась, Джим вошел. Его глаза остановились на Делле с выражением, которого она не могла понять, и ей стало страшно.
Делла соскочила со стола и бросилась к нему.
- Джим, милый, - закричала она, - не смотри так. Я остригла волосы продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к рождеству. Если б ты знал, какой я тебе чудесный подарок приготовила!
- Ты остригла волосы? - спросил Джим как будто он все еще не мог осознать этот факт.
- Да, остригла и продала, - сказала Делла. - Но ведь ты меня все равно будешь любить?
И Джим вышел из оцепенения. Он заключил свою Деллу в объятия, достал из кармана пальто сверток и бросил его на стол.
- Не пойми меня ложно, Делл, - сказал он. - Никакая прическа не могут заставить меня разлюбить мою девочку. Но разверни этот сверток, и тогда ты поймешь, почему я в первую минуту немножко оторопел. Белые проворные пальчики рванули бечевку и бумагу. Последовал крик восторга, тотчас же - увы! - чисто по женски сменившийся потоком слез. Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор гребней, которым Делла давно уже благоговейно любовалась в одной витрине Бродвея. Они стоили дорого... И вот теперь они принадлежали ей, но нет уже прекрасных кос, которые украсил бы их вожделенный блеск. Все же она прижала гребни к груди и, когда, наконец, нашла в себе силы поднять голову и улыбнуться сквозь слезы, сказала:
- У меня очень быстро растут волосы, Джим! Тут она вдруг подскочила и воскликнула:
- Ах, боже мой! Ведь Джим еще не видел ее замечательного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на раскрытой ладони. Дай-ка мне часы. Я хочу посмотреть, как это будет выглядеть все вместе.
Но Джим, вместо того чтобы послушаться, лег на кушетку и улыбнулся.
- Делл, - сказал он, - придется нам пока спрятать наши подарки. Они для нас сейчас слишком хороши. Часы я продал, чтобы купить тебе гребни.
Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были, как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они то и завели моду делать рождественские подарки. А я тут рассказал вам историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Они и есть волхвы.
С Рождеством.
ДАРЫ ВОЛХВОВ
Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все. А завтра рождество. Единственное, что тут можно было сделать, это зареветь. Именно так Делла и поступила. Долгие месяцы она выгадывала буквально каждый цент, и вот все, чего она достигла. Сколько часов она провела, придумывая, что бы такое ему подарить к рождеству.
Она вдруг бросилась к зеркалу, вытащила шпильки и распустила волосы. Надо вам сказать, что у четы Джеймс было два сокровища. Одно - золотые часы Джима, принадлежавшие его отцу и деду, другое - волосы Деллы. И вот прекрасные волосы Деллы рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада. Но она тотчас же, торопясь, принялась снова подбирать их.
Она помчалась вниз, на улицу. Вывеска, у которой она остановилась, гласила: "M-me Sophronie. Всевозможные изделия из волос", Делла взбежала на второй этаж и остановилась.
- Не купите ли вы мои волосы? - спросила она у мадам.
- Я покупаю волосы, - ответила мадам. - Снимите шляпу, надо посмотреть товар. Заструился каштановый водопад.
- 20 долларов, - сказала мадам. - Давайте скорее, - сказала Делла.
Следующие 2 часа Делла рыскала по магазинам в поисках подарка для Джима и нашла. Это была платиновая цепочка для карманных часов, простого и строгого рисунка. Двадцать один доллар пришлось уплатить, и Делла поспешила домой. При такой цепочке Джиму в любом обществе не зазорно будет поинтересоваться, который час. Дома она посмотрела на себя в зеркало долгим и критическим взглядом.
"Ну, - сказала она себе, - если Джим не убьет меня сразу, как только взглянет. Но что же мне было делать!"
В 7 часов кофе был сварен, сковорода стояла на газовой плите. Джим никогда не запаздывал. Вскоре она услышала его шаги на лестнице и побледнела. Дверь отворилась, Джим вошел. Его глаза остановились на Делле с выражением, которого она не могла понять, и ей стало страшно.
Делла соскочила со стола и бросилась к нему.
- Джим, милый, - закричала она, - не смотри так. Я остригла волосы продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к рождеству. Если б ты знал, какой я тебе чудесный подарок приготовила!
- Ты остригла волосы? - спросил Джим как будто он все еще не мог осознать этот факт.
- Да, остригла и продала, - сказала Делла. - Но ведь ты меня все равно будешь любить?
И Джим вышел из оцепенения. Он заключил свою Деллу в объятия, достал из кармана пальто сверток и бросил его на стол.
- Не пойми меня ложно, Делл, - сказал он. - Никакая прическа не могут заставить меня разлюбить мою девочку. Но разверни этот сверток, и тогда ты поймешь, почему я в первую минуту немножко оторопел. Белые проворные пальчики рванули бечевку и бумагу. Последовал крик восторга, тотчас же - увы! - чисто по женски сменившийся потоком слез. Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор гребней, которым Делла давно уже благоговейно любовалась в одной витрине Бродвея. Они стоили дорого... И вот теперь они принадлежали ей, но нет уже прекрасных кос, которые украсил бы их вожделенный блеск. Все же она прижала гребни к груди и, когда, наконец, нашла в себе силы поднять голову и улыбнуться сквозь слезы, сказала:
- У меня очень быстро растут волосы, Джим! Тут она вдруг подскочила и воскликнула:
- Ах, боже мой! Ведь Джим еще не видел ее замечательного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на раскрытой ладони. Дай-ка мне часы. Я хочу посмотреть, как это будет выглядеть все вместе.
Но Джим, вместо того чтобы послушаться, лег на кушетку и улыбнулся.
- Делл, - сказал он, - придется нам пока спрятать наши подарки. Они для нас сейчас слишком хороши. Часы я продал, чтобы купить тебе гребни.
Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были, как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они то и завели моду делать рождественские подарки. А я тут рассказал вам историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Они и есть волхвы.
С Рождеством.