И снится мне: тропой опасной
Идем с тобою мы в горах,
И ночь вокруг, но месяц ясный
Сияет в темных небесах.

Над нами горный снег белеет,
А ночь все глуше и синей,
И полуночный ветер веет
Над первой юностью твоей.

И снится мне: я стал моложе
И про любовь тебе пою,
Как никогда не пел... И позже
Уж никогда не запою.

Николай Туроверов. 1945 год.

Ибо — больше обманывать себя нечего — Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой. Каким образом это случилось? Каким образом империя, которая в течение 40 лет только и делала, что отрекалась от собственных интересов и предавала их ради пользы и охраны интересов чужих, вдруг оказывается перед лицом огромнейшего заговора?

И, однако ж, это было неизбежным. Вопреки всему— рассудку, нравственности, выгоде, вопреки даже инстинкту самосохранения, ужасное столкновение должно произойти. И вызвано это столкновение не одним скаредным эгоизмом Англии, не низкой гнусностью Франции, воплотившейся в авантюристе, и даже не немцами, а чем-то более общим и роковым.

Это - вечный антагонизм между тем, что, за неимением других выражений, приходится называть: Запад и Восток.

Тютчев. 8 марта 1856 года.

Седенький книжный торговец
Хмурые книги раскрыл,
Мудростью пыльных пословиц
Серое сердце кормил.

Так утешительных мало —
Только одна и мила:
«Если бы молодость знала,
Если бы старость могла!»

В.К. Шилейко. 1915 год.

Я научился понемногу
Шагать со всеми — рядом, в ногу.
По пустякам не волноваться
И правилам повиноваться.

Встают — встаю. Садятся — сяду.
Стозначный помню номер свой.
Лояльно благодарен Аду
За звёздный кров над головой.

Георгий Иванов

Нет, не всегда смешон и узок
Мудрец, глухой к делам земли:
Уже на рейде в Сиракузах
Стояли римлян корабли.

Над математиком курчавым
Солдат занес короткий нож,
А он на отмели песчаной
Окружность вписывал в чертеж.

Ах, если б смерть - лихую гостью -
Мне так же встретить повезло,
Как Архимед, чертивший тростью
В минуту гибели - число!

Д.Б. Кедрин. 5 декабря 1941 года.

Веленью высшему покорны,
У мысли стоя на часах,
Не очень были мы задорны,
Хоть и со штуцером в руках.

Мы им владели неохотно,
Грозили редко и скорей
Не арестантский, а почетный
Держали караул при ней.

Тютчев. 1870 г.

По снежным дорогам России,
Как стаи голодных волков,
Бредут вереницы немые
Плененных германских полков.

Не видно средь них командиров.
Навеки замкнуты их рты.
И жалко сквозь клочья мундиров
Железные блещут кресты.

Бредут сквозь донские станицы
Под дьявольский посвист пурги
И прячут прусские лица
От русского взгляда враги.

И холод, и жгучие раны
Терзают усталую рать,
И кличут в бреду капитанов,
И маршала просят позвать.

Но смерть в генеральском мундире,
Как маршал пред бывшим полком,
Плывет перед ними в эфире
На белом коне боевом.

И мстительный ветер Отчизны
Заносит в серебряный прах
Останки покойных дивизий,
Усопших в российских снегах.

И сквозь погребальную мессу,
Под вьюги тоскующий вой,
Рождается новая песня
Над нашей Великой Страной.

Вертинский. Февраль 1943, Шанхай.

Лонгин Сотник

Шёл отряд, путь держал в Каппадокию.
Был префекта приказ на устах.
Должен он принести смерть жестокую
Осуждённым за веру в Христа.

Шёл на встречу без капли проклятия
Бывший римлян центурион.
Это тот, кто стоял у распятия,
Кто пронзил тело Бога копьём.

Кровь священная вспыхнула заревом,
Командиру умывши глаза,
Возродила телесное здравие,
Указала стезю к Небесам.

Проводил он до дома убийц своих,
С ними трапезы час разделил,
Но не знали, что под багряницею
Убивать его будут они.

"...мы пришли, чтоб предать смерти Лонгина
И солдат, тех, кто с ним за одно".
— Речь свою завершили недолгую
Исполнители казни его.

— Не скрываю, что был на Голгофе я,
Я тот Лонгин, вот други мои.
Примем гибель мы без прекословия,
— отвечал им ревнитель Любви.

Не желали уже боле воины
Убивать, ведь приказ был жесток,
Но звучало в ответ слово Лонгина:
«Не смущаясь, исполните долг».

И отряд волю праведных выполнил,
И прошли сквозь их шеи клинки,
Быть в раю им с блудницей и мытарем.
Их Любовь и смиренье вели.

Смертью было бессмертье получено.
На знамёнах на воинских Спас.
Лонгин Сотник, Христа ради мученик,
Моли Господа Бога о нас.

#soratnik От подписчика

Итак, всё кончено. Я выжил.
Обмотки. В недрах вещмешка
Буханка. В тряпке соль. Я вышел,
Держась за притолку слегка.

Я приобрёл за две недели
Те утончённые черты,
Что, может быть, и в самом деле
Уже сильнее красоты.

Страданье, что огромным было,
Раздумьем тронуло чело.
Оно подглазья углубило,
У рта морщины провело.

Как тень, стоял я еле-еле...
Душа, где ты была дотоль?
Её я чуял ясно в теле,
Как хлеб в мешке, как в тряпке соль.

Е.М.Винокуров. 1962 год.

Никто нас не вспомнит, о нас не потужит;
Неспешной водой протекают года.
И было нам плохо и станет нам хуже, —
Покоя не будет нигде, никогда.

Да мы и не ищем спокойного года,
Да нам и не нужен покой:
Свобода еще с Ледяного похода
Для нас неразлучна с бедой.

Николай Туроверов. 1948 год.

Тот, кто видел кровавое,
Никогда не забудет.
Это был бронепоезд,
Где железные люди.

Паровоз в сталь закутанный,
Как стальная коробка.
А внутри раскалённая
Дышит пламенем топка.

Ночь молчала спокойная,
Звёзды ярко мерцали…
А в прокуренной комнате
На кого-то кричали.

А в прокуренной комнате
Кто-то страшно избитый,
Предстоял перед судьями
С головой непокрытой.

И губами разбитыми
Шевелил еле-еле…
А от ветра за окнами
Тополя шелестели.

Русский русского спрашивал,
Бил за что-то жестко.
Первый родом был с запада,
А второй был с востока.

Брата брат не помиловал,
Присудил его к смерти.
Повели к бронепоезду,
Где все люди как черти.

И когда осуждённого
Подвели к паровозу,
Вспомнил он неожиданно
Чью-то белую розу.

Вспомнил милую девушку,
Взгляд спокойный, лучистый.
Вспомнил тонкие пальчики,
И рапсодию Листа.

И прекрасному прошлому
Улыбнулся он робко.
И швырнули несчастного
В раскалённую топку.

В этот миг мимо поезда
Шла солдат полурота,
Воздух нюхали с гоготом:
«Пахнет жареным што-то!»

И не знали прохожие,
Что внутри, в паровозе
Кто-то умер, с улыбкою
Вспоминая о розе.

М.И. Колосова. 193? г.

Laurea Coronam

В тёмных шахтах, за день и ночь
Сумев век камня превозмочь,
Горняк с кайлом –
Добыл руду;
Князь – преподнёс её царю.

Мгновенно отданный указ
Не предусматривал отказ –
Создать регалии
В знак сана,
Которых ждут почёт и слава.

Тверда рука, что их куёт,
Горнило жаркое ревёт.
Не ровен час –
Творцовый пыл
Затмит мерцание светил!

Особый нужен стал закал –
Кузнец солдату передал.
Спустя семь дней
Орлом в огне он воспарит –
Попрать величье римских плит.

Поэт восславил ратный труд,
Храмом воплотив редут,
А в нём алтарь –
Венец лавровый
Лежит регалией готовой.

03.06.2025
Автор: CONGELATIONIS
#soratnik От подписчика

За пять минут уж снегом талым
Шинель запорошилась вся.
Он на земле лежит, усталым
Движеньем руку занеся.

Он мертв. Его никто не знает.
Но мы еще на полпути,
И слава мертвых окрыляет
Тех, кто вперед решил идти.

В нас есть суровая свобода:
На слезы обрекая мать,
Бессмертье своего народа
Своею смертью покупать.

К.В.Симонов. Действующая армия. 1942 год.

Вся свобода будет тогда, когда будет все равно, жить или не жить.

Федор Михайлович Достоевский.

Печальна участь одинокого,
А нелюдимого — вдвойне
Во время странствия далекого,
В дни испытаний,
На войне.

Пусть радости необычайные
К тебе вдруг хлынут на порог —
Покажется еще печальнее,
Что ты друзей нажить не смог.

Все не под силу:
Дом не выстроить,
Хорошей песни не сложить,
В нужде и в горе дня не выстоять
Как без друзей на свете жить?

А.Я.Яковлев. 1944-1946 гг.

О, первый бал - самообман!
Как первая глава романа,
Что по ошибке детям дан,
Его просившим слишком рано,

Как радуга в струях фонтана
Ты, первый бал, - самообман.
Ты, как восточный талисман,
Как подвиги в стихах Ростана,

Огни сквозь розовый туман,
Виденья пестрого экрана...
О, первый бал - самообман!
Незаживающая рана!

Марина Цветаева.