«Я там был от начала до конца. Полностью. Там сразу обстановка была максимально тяжелая. Потому что этот город являлся основной веткой снабжения всего Донецко-Луганского фронта. Думаю, эту битву за город можно сравнить с битвой за Сталинград. Или, может, игрой компьютерной Call of Duty». Так боец вспоминает ежедневные штурмы.
Помнит Виктор и огромное число иностранцев в рядах ВСУ. «Мы воевали с немцами, британцами, американцами, французами. Немцы под конец Бахмута активные действия пытались предпринимать, но мы и в плен их брали, и убивали. В начале СВО были прямо элитные наемники у ВСУ. Судя по всему, потом они закончились. И уже не такие серьезные они стали как бойцы. Немцы из наемников самые сильные. Они прям до последнего работают».
«Что касается трупов — не думаю, что к этому можно привыкнуть. Но все зависит от психологии человека. Я вырос на Ставрополье, под боком у нас была война в Чечне — поэтому, может, где-то мне легче. Но невозможно привыкнуть к одному — запаху обожженных человеческих тел. Он такой въедливый, жесткий», — делится солдат своими самыми ужасными воспоминаниями.
«Я там был от начала до конца. Полностью. Там сразу обстановка была максимально тяжелая. Потому что этот город являлся основной веткой снабжения всего Донецко-Луганского фронта. Думаю, эту битву за город можно сравнить с битвой за Сталинград. Или, может, игрой компьютерной Call of Duty». Так боец вспоминает ежедневные штурмы.
Помнит Виктор и огромное число иностранцев в рядах ВСУ. «Мы воевали с немцами, британцами, американцами, французами. Немцы под конец Бахмута активные действия пытались предпринимать, но мы и в плен их брали, и убивали. В начале СВО были прямо элитные наемники у ВСУ. Судя по всему, потом они закончились. И уже не такие серьезные они стали как бойцы. Немцы из наемников самые сильные. Они прям до последнего работают».
«Что касается трупов — не думаю, что к этому можно привыкнуть. Но все зависит от психологии человека. Я вырос на Ставрополье, под боком у нас была война в Чечне — поэтому, может, где-то мне легче. Но невозможно привыкнуть к одному — запаху обожженных человеческих тел. Он такой въедливый, жесткий», — делится солдат своими самыми ужасными воспоминаниями.
The last couple days have exemplified that uncertainty. On Thursday, news emerged that talks in Turkey between the Russia and Ukraine yielded no positive result. But on Friday, Reuters reported that Russian President Vladimir Putin said there had been some “positive shifts” in talks between the two sides. The channel appears to be part of the broader information war that has developed following Russia's invasion of Ukraine. The Kremlin has paid Russian TikTok influencers to push propaganda, according to a Vice News investigation, while ProPublica found that fake Russian fact check videos had been viewed over a million times on Telegram. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. But Kliuchnikov, the Ukranian now in France, said he will use Signal or WhatsApp for sensitive conversations, but questions around privacy on Telegram do not give him pause when it comes to sharing information about the war. Andrey, a Russian entrepreneur living in Brazil who, fearing retaliation, asked that NPR not use his last name, said Telegram has become one of the few places Russians can access independent news about the war.
from us
