Искусство и иллюзия — тема, которую я частенько обдумываю. Когда я встречаю нечто бесчеловечное в искусстве, я спрашиваю себя: разве не должно искусство быть спасительной иллюзией, спасающей от слишком суровой действительности? Когда встречаю откровенно сладостный вымысел, то спрашиваю себя: разве не должно искусство открывать глаза человеку на реальность, а не закрывать их? Разве мы не в искусстве решаем вопросы, которыми недосуг задаваться в повседневности?

Несмотря на то, что искусство — отдельный вымышленный художником мир, иллюзией, выходит, его назвать никак нельзя. Скорее, это альтернативная реальность, в которой можно быть другим, любым, в которой можно вырастить до завершенного героя едва мелькнувшие в тебе самом черты, а затем прожить жизнь этого героя, который вроде и из твоей искры, но никак не ты. Хотя бы потому что завершен, а завершить хоть что-то, это значит — увидеть как красоту, завершенное и есть красота. Действительность видеть завершенной мы не способны, поэтому и красота в ней — лишь деталь, а настоящей красоте завершенного мира нас учит искусство.

Выложу здесь видеоинтервью со мной о поэзии, которое было записывано в субботу в Мурманске. Вопросы были основательными, потому и ответы необычными.

Это интервью, ссылку на которое я разместил выше, начинается с вопроса, на который с лету ответить непросто. Оцените формулировку: Владимир, а не обидно ли вам, что вы как поэт получаете меньше внимания, чем как просветитель или медийщик?

Сложность в том, что это действительно так и есть, и иногда, в минуты слабости, испытываешь по этому поводу некоторое неудовлетворение — просто потому, что каждый пишущий заслуживает право быть прочитанным. Но роль обиженного, конечно, совсем не для меня. Грех жаловаться, когда, во-первых, пишется, а, во-вторых, то, что написано, - публикуется.

Более того, проблема, которую затронул интервьюер, не моя персональная. Приведу такой пример. Я за последний год написал большие статьи о трех поэтах-современниках старшего поколения: Ольга Седакова, Ирина Ермакова, Вячеслав Куприянов. Никакого пласта критики по Ермаковой и Куприянову просто не существует, хотя каждый пишущий мог бы позавидовать их состоятельности как поэтов, - и мне, когда я писал о них, было обидно за них. А вот по Ольге Седаковой пласт исследований в наличии, хотя она последние 20 лет выступает преимущественно как поэт, говорящий о поэзии, тогда как ее собственный корпус поэтических текстов сложился лет двадцать назад.

Осторожный вывод такой: в период кризиса самого понимания, что такое поэзия и зачем она нужна, на первый план выходит именно деятельность просветительская — это один из симптомов кризиса, в котором пребывает литературный процесс. Потому что зачем читать, если мы не понимаем смысла читать. Но среди нас есть люди, которые могут на пальцах объяснить, в чем смысл. Мы, конечно, послушаем и забудем, но хоть послушаем.

Но даже в такое время есть люди, которые читают, - как я читаю поэтов старшего поколения. А это значит, как выражался Боратынский, что достойный «читателя найдет в потомстве», а даст Бог — и чуть пораньше.

Голубь мира

Сегодня в солнечном небе
низко над городом пролетел
первый за последние три года
пассажирский лайнер,
и вся Пушкинская молча следила за тем,
как он пересекает небо,
белый, с дорисованной веткой в клюве.

С Днём поэзии меня сегодня поздравили в перерыве делового форума, который я проводил, причём человек совсем не из литературного сообщества. Я и не вспоминал о нем, конечно, потому что у меня каждый день праздник, но подумал, что он, наверное, больше всех нужен тем, кто вспоминает о поэзии не так часто. А мы, старые работники культуры, должны в этот день одеваться чуть лучше.

Мне кажется, большая радость закончить такие стихи в День поэзии. Делюсь. Так отмечать праздники я согласен. Также должен сказать, что баллада Жуковского "Эолова арфа" стала для меня сравнительно недавным открытием, тронувшим меня до глубины души, как выражаются поэты. И я нагло ее передрал - с целью оживить, конечно. Вдохнуть в этот волшебный инструмент свои варварские силы.

Эолова арфа

Когда-нибудь строки эти
внезапно заговорят,
станут разом понятны детям,
поскольку меня после смерти
они приютят.

Это струны Эоловой арфы,
которая не звучит,
лежит бесполезным подарком,
покуда судьба просит барда
уже опочить.

Когда-нибудь договорятся,
и друг, не заставший меня,
однажды услышит, как страстно
собою наполнит пространство
невидимая струна.

И он остановится вспомнить,
припомнить: от грузовика,
шли эфемерные волны,
и втиснуть в размер их привольный
тот образ было никак.

Теперь же столь тонкие нити,
ничтожество средь вещей,
предметов и мест знаменитых
в способности сохранить и
мощней, и точней.

Не сыщещь иного предмета,
чтоб он представлять меня мог.
Когда улетает комета,
эфир заполняет лишь это
волнение строк.

#новое

Книга Юрия Тынянова "Архаисты и новаторы" должна была называться "Архаисты-новаторы" - очень жаль, что Тынянов не остановился на этом названии, потому что по сути он показал, что процессы литературной эволюции настолько многофакторны, что архаисты могут быть одновременно новаторами, а новаторы скорее всего в чем-то архаисты. Вместо этого он поневоле заложил традицию их четкого разделения, которое, как правило, на поверку оказывается навешиванием ярлыков или результатом литературной борьбы, связанной с желанием кого-нибудь скинуть с корабля современности. И получилось, что то, как Тынянов был воспринят, противоречило тому, что он, собственно, писал - и мы потеряли много времени, которое могло было быть потраченным на осмысление его идеи. Неотрадиционализм как тип художественного мышления, безусловно, подхватывает эту идею Тынянова, показывает, как она реализуется на практике. В этом смысле корни неотрадиционализма глубже, чем может показаться на первый взгляд.

Кажется, пора вводить хэштег #неотрадиционализм

Я хорошо помню состояние, когда не просто чья-то поэзия, а вся поэзия вызывала искреннюю тошноту. А я уже писал что-то под Лермонтова. И свое слово казалось живым, а все, что написано - неживым. И вся культура казалась чужой и мертвой.

Но потом у меня был поэт Маяковский, который пробил корку прозы в голове, разбил ее на крупные куски, потом был Бродский, который их измельчил, а потом еще Чухонцев, который испек из получившейся пыли разного рода кондитерские изделия. И только после этого открылся великолепный разнообразный мир поэзии, наполненный неповторимыми голосами, в котором теперь надо было попытаться сориентировать. И от того исходного состояния до сегодняшнего - довольно большой путь. Когда-нибудь опишу эту историю подробнее.

Но главное - этот путь можно не пройти, по нему можно даже не двинуться и при этом заниматься творчеством. Заниматься им так, будто культура - это разукрашенная пластиковая кукла, с которой можно делать все что угодно. Заниматься творчеством, выражая презрение к тому, что культура - такая, и находя для себя суррогаты культуры, поскольку вопросы, закрываемые культурой, надо как-то закрывать. И искренне не понимая, как можно пользоваться словосочетаниями типа "великая русская поэзия" вместо "окаменелое дерьмо".

Этот веселый, но, по сути, незрелый подход к культуре имеет в нашем лучшем из миров институциональную и индустриальную поддержку. Потому что варвар в культуре обаятелен, его можно даже продать. Это отдельная история - что там дальше происходит. Но я уверен, что встреча художника с культурой, признание ее в качестве полноценного другого, с которым не только можно, но и обязательно нужно вести диалог - условие реализации художника.

Мы иногда увлекаемся размышлениями о литературной борьбе между теми, кто поэзию понимает по-разному, а различие на деле начинается там, на уровне готовности к восприятию культуры как таковой. Когда я слышу творца, которого в искусстве ничего не удивляет и не восхищает, я сразу определяю этот типаж - это я сам лет в 17, только оставшийся там запертым.

Совершенно иначе ходишь по пространству, которое ты сам уже переселил в стихи. Туда уже тянет, ты ходишь там уже как в литературном пространстве или пространстве авторского мифа.

Ростов-на-Дону осваивается мной постепенно. Первым освоенным местом стал Центральный рынок, потом парк Революции, потом Городской сад и Пушкинская как горизонталь, соединяющая эти две точки. Потом появился переулок Газетный - как вертикаль того же пространства. До набережной я ещё не добрался и не уверен, что доберусь. Потому что Дон я люблю не в Ростове, а в Волгодонске, там это обязательное место посещения. А в Ростове я его не вижу месяцами.

Настоящий оппонент поэзии - пошлость. Именно пошлости проще всего выдавать себя за поэзию в восприятии людей неискушенных. Пошлость может пользоваться любыми вышедшими в тираж приёмами, лишь бы понравиться, подкупить доверчивую душу. Экспрессия, доходящая до надрыва, искренность, проверенные сюжеты, намоленные веками слова, театральность, исполнительское мастерство, видео на каждый день и во всех каналах. Когда видишь это, сразу становится неловко, хочется провалиться. Пошлость спрашивает: а чего такого? Человек, который не знает, как должно быть, пожимает плечами: Ну странноватая у нас поэзия, конечно, но, наверное, что-то в этом есть. Пошлость собирает колоссальную аудиторию и говорит, что народная любовь не может ошибаться. Это не абстрактный разговор. Один поэтический паблик сейчас празднует достижение уровня 400 тысяч подписчиков. Новый этап развития паблика - свой поэтический журнал. Таких примеров много. Известный поэт уже говорил о том, что создатель паблика, прекрасен. Они уже встречаются в одних и тех же жюри. А теперь журнал - кто попробует сказать, что это пошло? Пошлость запустила пальцы уже глубоко. А ведь это понятно с первого взгляда любому, кто соприкасался с поэзией. Пошлость - это не просто вторичность, а вторичность с наглостью хама и апломбом невежды, которая не просто не знает своего места, а обязательно стремится занять чужое. У поэзии есть своя обезьяна, которая выдает себя за поэзию. Ей нужен статус поэзии, она борется за него, иначе все увидят, что это обезьяна, что это пошлость. Хотя на самом деле ей дела нет до поэзии - я много раз убеждался, что эти люди никого не читают, ни за чем не следят. В их понимании развитие - это дополнительные охваты и только. Я никогда не был охотником на графоманов, мы все имеем право писать, и сейчас я никого ни к чему не призываю, это ни в коем случае не надо запрещать. Но я считаю нужным выразить свое отношение, потому что пошлость должна быть названа пошлостью в ситуации, когда она пытается выдать себя за то, чем не является. А она называет себя поэзией, и выходит, что мы как бы занимаемся одним делом, а это не так. Это совсем не так. И я очень хотел бы, чтобы дело, которым мы занимаемся, не путали. Потому что, когда кто-то пудрит мозги обывателю, он не приносит поэзии ничего, он не не привлекает к ней читателя, не делает ее доступнее или понятнее, он просто искажает ее образ в собственных интересах. Этот цинизм тоже можно к отличительным чертам описываемого явления.

Этот верлибр написан лет семь назад, он завершал книгу, вышедшую в 2020 году. Наткнулся недавно и подумал, что тема дозволенного обществом поэту сегодня, пожалуй, раскрыта.

Права поэзии

Праздность воспой и разгул
чувств, сочетание красок,
запах тела и отщепенства —
мы назовём тебя поэт;

но не заикайся о правах
человека без ссылки на подшивку посланий
Федеральному собранию и доклад Всемирного банка,
не надо и про общество — оно удел науки,
природа симпатичнее на фото,
миф о творчестве лишь капля в море рынка,
про власть не начинай — смешно:
что ты можешь знать о ней, пастух? —
и про любовь не смей, пожалуйста, —
о ней уже давно всё знает церковь;

есть, впрочем, маленькая щелочка,
грязная, вонючая,
никому туда не хочется,
но, говорят, оттуда
прекрасный вид на мир, —
в той щелочке поэзия,
ты полезай в неё;

если ж ты откроешь рот о человеке,
о помыслах его, о силах,
о том, зачем ему необходимо общество
и почему — любовь,
будешь тут же пустое место,
будешь невидим, неслышим, презрен,
как безродный безумец, который
пришел отобрать у нас всё;

если хочешь начать разговор
о том человеке, который возможен,
то предъяви его нам сначала,
сотвори его из себя, испытай
на нём многообразье мира, посмотри,
останется ли что, и предъяви,
предъяви его нам мёртвым.

#книгаверлибров