Несмотря на всю боль личной истории главной героини, этот текст оставляет светлое чувство на грани с надеждой. Очень хороший литературный язык, яркие образы, много цвет, света и страсти к жизни.
«Мама никогда не ценила слова и, узнав, что я пишу стихи, очень удивилась: зачем тебе заниматься такой ерундой? Периодически она спрашивала, о чем я там пишу, и всегда предостерегала, чтобы я не писала лишнего».
«Зеленый грузинский тархун в стеклянной бутылке, хачапури на открытых деревенских печах, голубые реки, бесконечные кукурузные поля, красная острая лобья на столе, ожидающая нашего приезда, тутовое дерево и белая черешня — мир, в котором было столько цветов, столько вкусов, столько слов тархун — хачапури — река — кукуруза — лобья — гамарджоба — всё это умерло вместе с ним».
«женские <руки> несли блюда, расставляли тарелки, раскатывали тесто для хангяля, накладывали плов, крутили долму, подшивали подолы свадебных платьев. Всякая женщина в нашей семье знала, что руки даны ей не для письма».
Несмотря на всю боль личной истории главной героини, этот текст оставляет светлое чувство на грани с надеждой. Очень хороший литературный язык, яркие образы, много цвет, света и страсти к жизни.
«Мама никогда не ценила слова и, узнав, что я пишу стихи, очень удивилась: зачем тебе заниматься такой ерундой? Периодически она спрашивала, о чем я там пишу, и всегда предостерегала, чтобы я не писала лишнего».
«Зеленый грузинский тархун в стеклянной бутылке, хачапури на открытых деревенских печах, голубые реки, бесконечные кукурузные поля, красная острая лобья на столе, ожидающая нашего приезда, тутовое дерево и белая черешня — мир, в котором было столько цветов, столько вкусов, столько слов тархун — хачапури — река — кукуруза — лобья — гамарджоба — всё это умерло вместе с ним».
«женские <руки> несли блюда, расставляли тарелки, раскатывали тесто для хангяля, накладывали плов, крутили долму, подшивали подолы свадебных платьев. Всякая женщина в нашей семье знала, что руки даны ей не для письма».
The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. In 2018, Russia banned Telegram although it reversed the prohibition two years later. False news often spreads via public groups, or chats, with potentially fatal effects. Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych.
from us
