Что такое Родина?
В День защитника Отечества вспомнилась история Теодора Шанина, прочитанная в его крутейшей автобиографии. Шанин (урожденный Зайдшнур) – стопроцентный еврей из Вильно, родившийся уже не в Российской империи, но еще не в Литве, а в межвоенной Польше в 1930-м. С самого юного возраста был активным участником сионистского движения, поскольку его отец – лидер местной сионистской партии.

В 1940 Вильно оккупировал Советский Союз, передав его Литве, а в 1941 Теодора с матерью выслали на Алтай, а отца отправили в гулаг. Дед с маленькой сестрой остались в Вильно и были убиты немцами, как и 95% местных евреев. Проведя четыре года в СССР, Теодор укрепился в идее сионизма и вернулся в Польшу убежденным еврейским националистом. Окончив там школу, он с семьей отправился в Париж.

А в 1948-м, будучи 17-летним пацаном уже с огромным жизненным опытом и злостью в сердце, нелегально впервые выехал Палестину, чтобы воевать за создание государства Израиль. Именно эту землю и созданное им с товарищами государство Шанин стал считать родиной. Он говорил, что Израиль – родина по выбору, а от того более ценная. Правда в дальнейшем наступило горькое разочарование и эмиграция в Англию, где Шанин стал всемирно известным профессором. Но его история входит в напряжение с привычной нам картиной, что Родина – это нечто естественное и единственное.

​​Архивный документ изучается и описывается в комплексе - со всеми пометками, вписками, штампами, а вот в библиотеке книга как будто не имеет материальности, она только носитель текста, и хранится пока выполняет эту функцию.

Но вот за один день попались сразу две интересные пометки в библиотечных экземплярах - в номере Советской Этнографии из библиотеки РГО, и в посмертном издании статей Льва Штернберга из библиотеки Мичиганского университета.

В журнале, в статье Ратнер-Штернберг, карандашом исправлена дата начала работы географических курсов при Докучаевском комитете, осень 1915-го исправлена на январь 1916. Что характерно, в сети до сих пор попадается первая дата, но курсы действительно открылись 16 января. Интересно, конечно, кто автор пометки, в 1930х это вполне могли сделать и преподаватели, и выпускники того первого набора.

А в книге "Гиляки, орочи, негидальцы, айны" есть подпись на первом титуле: "Из книг С. Лясковского", и это, очевидно, Сергей Лясковский, историк-античник, который в кипящие довоенные годы участвовал в совместных сборниках с этнографами, но потом как-то от науки отошёл, и до пенсии работал библиографом в научной библиотеке, умер в конце 1960-х. Сам он из СССР не уезжал, но кто перевёз книги из его библиотеки в Анн Арбор?! Не то чтобы это невозможно, но кому нужно? Мир иногда оказывается более перемешанным, чем можно было подумать.

Чтение Штернбергов навело на мысль написать такой вот список отдельных этнографических-антроплогических институций, которые когда-либо существовали в России:

1. Этнографический факультет Географического института 1919-1925. Преобразован в отделение после присоединения к Ленинградскому ниверситету, окончательно закрыт в 1927-м. Ратнер-Штернберг пишет, что это был первый подобный опыт в мире.
2. Этнологический факультет МГУ 1925-1929. Реорганизован в Историко-этнологический факультет, в 1930-м закрыт.
3. Этнологический центр РГГУ - основан в 1998-м, с 2000 г. - Центр Социальной антропологии.
4. Этнологический факультет Европейского университета - основан в 1995-м, с 2008-го - Факультет антропологии.

Новой динамики что-то нет, вроде с трибуны конгресса антропологов ректор СПбГУ пообещал создать в университете Институт антропологии, "в чём-то вирутальный", но с тех пор известий нет, видно решил, что перегнул палку...

Ого, значит мне не показалось про патриархальную чистку "Волшебника Оз" которую устроил Волков в своих пересказе и главным образом продолжении франшизы! Вот что между важными рассуждениями о происхождении земледелия замечают Гребер и Уэнгроу:

Вспомним, например, Матильду Джослин Гейдж (1826-1898), при жизни считавшуюся одной из ведущих американских феминисток. Гейдж также была антихристианкой и интересовалась матриархатом у ирокезов, которых она считала одним из немногих современных обществ, сохранивших неолитическую социальную организацию. ... (Последние годы жизни она провела в доме своего преданного зятя Лаймена Фрэнка Баума, автора книг о стране Оз - как уже неоднократно отмечалось, в книгах этой серии есть королевы, добрые волшебницы и принцессы, но нет ни одного мужского персонажа, обладающего легитимной властью.)

(Заря всего)

Ну то есть матриархально-феминистское наследие Баума крепко озадачило советского писателя. Если в пересказе он ещё как-то придерживался оригинальной канвы, и девочка осталась центральным персонажем, то в собственных продолжениях он начал насыщать лор Изумрудного города более привычными властными мужскими персонажами. Он оставил при власти Страшилу (хотя каждый встречный поперечный злодей сажал его в тюрьму), все властители отдельных земель волшебной страны "из народа" непременно были мужчинами; к числу протагонистов начал добавлять классических советских "изобретательных пионеров" и "мудрых моряков", так что роль Элли а потом Энни уже была больше титульной ну и т.д.

А в связи с феминистским бэкграундом Баума, наверняка сюжет оригинального "Удивительного волшебника страны Оз" уже интерпретировали как разоблачение фальшивой власти патриархата (Гудвина) женским движением (Элли). Не могли не интерпретировать 😁

Картинка: принцесса Озма, истинная авторитарная властительница волшебного мира

В Заре всего нашёлся бы десяток примеров крабовых мостов неолита, построенных эгалитарными обществами

​​Ну всё, я углубляюсь в Oz Studies. Надо сказать, ирония у Баума гораздо более глубокая, чем у Волкова, вот, например, шутка про патриотизм:

Когда она закончила свой обед. Страшила попросил рассказать ее о себе и своей стране. Дороти рассказала ему о серых степях Канзаса, о том, как ураган забросил ее в эти далекие края.
Страшила внимательно слушал, а потом проговорил:
- Никак не могу взять в толк, почему тебе так хочется покинуть эту замечательную и прекрасную страну и вернуться в унылое, засушливое место, которое ты называешь Канзасом.
- Ты не можешь понять, потому что у тебя нет мозгов, - ответила девочка. - Мы, люди из плоти и крови, любим жить у себя на родине, даже если есть страны и покрасивее. Нет места лучше, чем родной дом.
Страшила только вздохнул:
- Конечно, где уж мне вас понять. Если бы ваши головы, как моя, были набиты соломой, вы бы все отправились жить в прекрасные страны, а ваш Канзас совсем опустел бы. Канзасу сильно повезло, что в нем живут люди с настоящими мозгами!

Сравнить не с чем, Волков эту репризу просто выбросил (

Зато до меня тут допёрло, что в советской франшизе есть чудовищный ляп: Волков преполагает, что Страшила ожил, потому что в Волшебной стране говорят и оживают все неодушевлённые предметы, которые имеют форму живых существ. Он потом несколько раз использовал это правило: оживали механические мулы, оживал металлический робот Тилли-Вилли, но... Уже во второй книге мы видим пример, когда правило не работает - деревянные солдаты Урфина Джюса сделаны как надо в виде живых существ, и даже антропоморфными, но сами по себе не оживают! Им нужен волшебный порошок. Такие дела, внимательно следите за законами своего лора ))

Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его.

Тезисы о Фейербахе (весна 1845 г.). — Карл Маркс

​​Подискутирую с Political Animals на тему Была ли западная колониальная экспансия благом для колоний. В центре обсуждения довольно радикальная идея экономиста Тома Пикетти перераспределения мировых богатств в пользу третьего мира, так как Запад получил свои капиталы несправедливо. Но радикальность идеи заставляет оппонентов из PA бросаться в другую крайность, и доказывать, что в действительности колонии только выиграли от того, что их захватили. Аргументов несколько:

1. Экономическое положение колоний после закабаления тоже росло, то есть эффект положительный, метрополии "помогали" колониям не отстать от цивилизованного мира.

Этот аргумент опирается на очищенный от всех социальных коннотаций экономический подсчёт, сделанный по канонам западной же науки, и не отражает реального представления о своём благополучии колонизированных обществ. Антропологи многократно показывали, что доиндустриальные общества имеют собственное мнение о благополучии, и по доброй воле почти никогда не хотят обменять "экономический рост" на отказ от свободы, культуры, традиции и всего такого, это происходит только под угрозой прямой экспансии.

Хроническое отставание бывших колоний наводит на мысль, что у них есть нечто общее, мешающее догнать запад, и это общее - как раз колониальное прошлое. Экспансия Запада стала возможной благодаря технологическому превосходству, но без экспансии оно не было бы вечным. Китай имел технологическое превосходство на протяжении сотен лет, но рано или поздно эти технологии становились достоянием всего мира. Страны, которые по разным причинам избежали прямой колонизации (Китай, Япония, Турция, и да - Россия) смогли технологически "догнать" Запад, как раз в то время, когда настоящие колонии будто бы получали благодеяния от метрополий, позволившие им едва сводить концы с концами в мире глобального капитализма.

Многое говорит о том, что экспансия Запада скорее затормозила выравнивание технологического неравенства после западного рывка развития, и без колониальной истории мы могли бы иметь гораздо менее неравный мир, с бо'льшим разнообразием экономических и политических укладов.

2. становление колониальных империй оказало на страны Запада скорее негативное, чем положительное влияние - пишут PA, и приводится кейс упадка Испанской империи. Должны ли мы пожалеть маменьку, что она устала, бивши папеньку? Да, некоторые метрополии не справились с обрушившимися на них легкими (и кровавыми) деньгами, но большая часть всё-таки справилась, и направила награбленное в рост.

3. Единственное, что можно предъявить Западу, — это ряд спровоцированных конфликтов, ввергнувших другие страны в хаос; например, Опиумные войны или кейс с Гаити. - но это как раз кейсы, когда Запад не справился с подчинением, и поэтому противостояние с местными сообществами приобрело откровенно бессмысленный людоедский характер. Чем же это отличается от геноцида в Намибии, провоцирования конфликтов на территории английских колоний, изъятия земель и "карательных" операции против индейцев? Всё это было не менее циничными способами подчинения, которые не могут компенсироваться никаким "экономическим ростом" колоний.

Какой бы странной ни была концепция Пикетти, и даже если мы не знаем другого хорошего варианта как исправить систему мирового неравенства, это не значит, что мы должны признать колониализм благом. К сожалению, последнее время (но может мне кажется, и так было всегда), часто встречаю тенденцию к нормализации чего-то морально неприемлемого, потому что нет легкого и быстрого способа это прекратить или исправить последствия. Увы, так выглядит путь в пасть к дьяволу. Если, скажем, технологическое и экономическое превосходство будет принадлежать Китаю - должны ли мы будем смотреть благосклонно на его военную экспансию в соседние и дальние страны? Ведь, возможно, она принесёт технологический прогресс и экономический рост в новые колонии! Ну или всё-таки лучше продолжать считать колониализм проблемой, чтобы в будущем возможно найти способы по преодолению его последствий и исключить повторение колониальных ситуаций.

Вчера писал про геноцид гереро и нама в германской колонии Юго-Западная Африка, а сегодня вспомнил карикатуру про особенности колонизации Африки разными европейскими странами, которую уже сюда постил. Карикатура из немецкого журнала, поэтому германский тип колониализма выглядит наиболее безобидно - военизированная дисциплина, даже жирафы по струнке ходят. Однако, только сейчас обратил внимание, что у англичан, бельгийцев и французов на рисунке всё-таки присутствуют местные жители, хотя бы в угнетаемом виде, а вот на изображении германских колоний индигенов уже нет...

Томас Эриксен и общий знаменатель конструктивистских исследований этничности

Закончил читать «Ethnicity and Nationalism: Anthropological Perspectives» Томаса Хюлланна Эриксена. Спасибо AnthropoLOGS за непосредственную наводку. Могу сказать, что, если вы хотите прочесть одну книгу и понять «базу» про этничность (а заодно понять, о чем идет речь в этом канале) – это та самая книга. Прочие важные книги и статьи, о которых я пишу – обычно более узкие и исследовательские, эта – обзор того, к чему пришла послевоенная антропология, уйдя от идеи, что она занимается этническими группами и их культурой. (Спойлер: пришла она к тому, что занимается она взаимодействиями между людьми «через призму» категориальных различий). Книга неплохо структурирована. Сначала история «выпестовывания» направления и классические исследования (парадигмальным для эриксеновской интерпретации направления является митчелловский «Калела дэнс», о котором, вероятно, мне стоит написать отдельно). Затем разные уровни, на которых «происходит» этничность – от локальных повседневных категоризаций до «мира в целом», который, однако, все равно разворачивается локально. Затем – этничность в современности и в истории (да, этничность была всегда, но абсолютное большинство этнических категорий, известных нам – это продукт современности). Затем – этничность и национализм как особая форма этничности, связанная с государством и в принципе с современным миропорядком. Затем – меньшИнства и большИнства (возможные только в контексте друг друга, а также в контексте национального государства). Затем – этническая политика и политика идентичности (как и многие – к этническим движениям он предлагает относиться с большой осторожностью, хотя и признает за ними институциональную возможность выравнивания terms, на которых разные группы входят в современность). Затем – что находится «за пределами этничности», есть ли она вообще и не стоит ли отказаться от идеи этничности (пока полезна – использовать стоит, но затем можно переключиться на идентичность в целом и в частности). В общем, все важные темы «закрываются», будучи прокручены через конструктивистские жернова.

С одной стороны, мне жаль, что я не прочел эту книгу раньше – многое из того, что я с большим усердием и удовольствием выдумывал и по поводу чего меня буквально осеняло – в этой книге есть и хорошо описано. С другой – вероятно, тем ценнее, встретить такого союзника (пусть, к сожалению, недавно умершего) именно сейчас, когда я прошел некоторый путь самостоятельно, и сходства в выводах и результатах являются функцией от подхода, который использовал сначала он, потом – я. Если ингредиенты одни (а его Маврикий и мой Дагестан – довольно близки, хотя по некоторым критериям и различны) и способ приготовления общий – неудивительно, что блюда на вкус будут похожи. При этом есть некоторое количество идей, которые я ждал встретить у Эриксена, но так и не встретил. Скажем, идея глобальных (элитарных, но не только) ярмарок этничности, на которых «воображается» и «происходит» глобальное – это то, круг да около чего Эриксен ходит, но напрямую не обсуждает. Равно как и — несмотря на то, что он пишет о том, что категории — это когнитивная редукция сложности и в принципе идеи такого рода проскакивают — концентрируется он (и вся эта традиция) прежде всего на взаимодействиях, а не на восприятии, и когнитивный поворот в его случае еще не состоялся – для этого у антропологов и – шире – социальных ученых не хватает ни теории, ни методологии. А значит тут предстоит еще много интеграционной работы. Но – конструктивистская антропология и социология этничности – это непосредственный контекст этого поворота, книга же Эриксена – это важнейший общий знаменатель того, что знают социальные науки об этничности на начало XXI века.