Крошечная, только что вышедшая в Издательстве Яромира Хладика книжка «С пищей стало спокойнее» Константина Шимкевича предлагает нам ещё один поразительный и рвущий душу сюжет из середины прошлого века, трагического и беспощадного.
Константин Шимкевич (1887-1953) — филолог с дореволюционным образованием, провёл годы Первой мировой и Гражданской войн на фронте. Вернувшись в 1921 году в новый, незнакомый ему Петроград, он был приглашён в Институт истории искусств лично Жирмунским, возглавил там Кабинет современной литературы, естественным образом влившись в ряды формалистов (вместе с ним в Институте трудились, в частности, Шкловский и Эйхенбаум), одной из его студенток была Ольга Берггольц («Если я не буду знать роли Булгарина и значения Гиппиус, это никому, кроме меня, — если я не Шимкевич — не навредит», — запишет она в дневнике, размышляя о смене специальности). В 1930-м, после разгрома формализма в целом и Института в частности, Шимкевич — навсегда! — пропал из академического мира и больше никогда — никогда! — не публиковался, перебиваясь редкими лекциями. Вместе с женой и дочерью они поселились на окраине города — на Охте, где держали огород и коз, и, видимо, это спасло их от голодной блокадной смерти.
Через неделю после снятия блокады, в начале февраля 1944 года, дочь Шимкевича мобилизуют на восстановление железной дороги в Ленинградской области, а за два года до того его жену, урождённую немку, ссылают в Солехард как «социально опасный элемент». Так что в феврале 1944-го Шимкевич остаётся один, не считаю двух коз, Шоколадки и Бяшки. 10 февраля он пишет первое письмо дочери, и эти тринадцать сохранившихся писем и есть — сюжет и содержание книжки «С пищей стало спокойнее».
В этих коротких и очень личных письмах Константин Антонович, кроме обязательных отцовских нежностей, подробно пишет о быте, который начинает медленно восстанавливаться, о нашествии мышей, о холоде и ценах на продукты, — в общем, о жизни как таковой. Шимкевич плохо себя чувствует (сердце), постоянно волнуется за дочь и жену, постоянно же является свидетелем ссор, пьяных гулянок, убийств, соседи получают похоронки, и единственное, в чём он находит отдохновение, — писание о литературе: «Вчера писал замечательно хорошо, писал о Жуковском, Пушкине, Сумарокове, писал просторно и впё новое. Опять, моя родная, счастливое открытие новых связей...» И ещё одна радость — случайные находки редких книг у букинистов. Напомню, это зима и начало весны 1944 года — и вот так сквозь эти бытовые записки вперемешку с упоминаниями о филологических изысканиях на голодный желудок проступает величественная и страшная картина просыпающегося после апокалипсиса мира.
Кажется, именно во время блокады, или сразу после её снятия, Шимкевич начинает писать огромный труд «История русской поэзии» — несколько тысяч рукописных страниц неподцензурного литературоведения. Шимкевич так и не закончил эту книгу, которая осталась неопубликованной.
Крошечная, только что вышедшая в Издательстве Яромира Хладика книжка «С пищей стало спокойнее» Константина Шимкевича предлагает нам ещё один поразительный и рвущий душу сюжет из середины прошлого века, трагического и беспощадного.
Константин Шимкевич (1887-1953) — филолог с дореволюционным образованием, провёл годы Первой мировой и Гражданской войн на фронте. Вернувшись в 1921 году в новый, незнакомый ему Петроград, он был приглашён в Институт истории искусств лично Жирмунским, возглавил там Кабинет современной литературы, естественным образом влившись в ряды формалистов (вместе с ним в Институте трудились, в частности, Шкловский и Эйхенбаум), одной из его студенток была Ольга Берггольц («Если я не буду знать роли Булгарина и значения Гиппиус, это никому, кроме меня, — если я не Шимкевич — не навредит», — запишет она в дневнике, размышляя о смене специальности). В 1930-м, после разгрома формализма в целом и Института в частности, Шимкевич — навсегда! — пропал из академического мира и больше никогда — никогда! — не публиковался, перебиваясь редкими лекциями. Вместе с женой и дочерью они поселились на окраине города — на Охте, где держали огород и коз, и, видимо, это спасло их от голодной блокадной смерти.
Через неделю после снятия блокады, в начале февраля 1944 года, дочь Шимкевича мобилизуют на восстановление железной дороги в Ленинградской области, а за два года до того его жену, урождённую немку, ссылают в Солехард как «социально опасный элемент». Так что в феврале 1944-го Шимкевич остаётся один, не считаю двух коз, Шоколадки и Бяшки. 10 февраля он пишет первое письмо дочери, и эти тринадцать сохранившихся писем и есть — сюжет и содержание книжки «С пищей стало спокойнее».
В этих коротких и очень личных письмах Константин Антонович, кроме обязательных отцовских нежностей, подробно пишет о быте, который начинает медленно восстанавливаться, о нашествии мышей, о холоде и ценах на продукты, — в общем, о жизни как таковой. Шимкевич плохо себя чувствует (сердце), постоянно волнуется за дочь и жену, постоянно же является свидетелем ссор, пьяных гулянок, убийств, соседи получают похоронки, и единственное, в чём он находит отдохновение, — писание о литературе: «Вчера писал замечательно хорошо, писал о Жуковском, Пушкине, Сумарокове, писал просторно и впё новое. Опять, моя родная, счастливое открытие новых связей...» И ещё одна радость — случайные находки редких книг у букинистов. Напомню, это зима и начало весны 1944 года — и вот так сквозь эти бытовые записки вперемешку с упоминаниями о филологических изысканиях на голодный желудок проступает величественная и страшная картина просыпающегося после апокалипсиса мира.
Кажется, именно во время блокады, или сразу после её снятия, Шимкевич начинает писать огромный труд «История русской поэзии» — несколько тысяч рукописных страниц неподцензурного литературоведения. Шимкевич так и не закончил эту книгу, которая осталась неопубликованной.
BY Babel books TLV
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"We as Ukrainians believe that the truth is on our side, whether it's truth that you're proclaiming about the war and everything else, why would you want to hide it?," he said. He floated the idea of restricting the use of Telegram in Ukraine and Russia, a suggestion that was met with fierce opposition from users. Shortly after, Durov backed off the idea. I want a secure messaging app, should I use Telegram? For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said. And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30.
from tr