Во дворе стоит синяя машина. Нет, не так. Наша синяя машина.
Стоит и ухмыляется мне разными фарами. Мол, попробуй, подойди.
Я фырчу от злости. Я опаздываю. Детское кресло в такси такое убогое, что хочется плакать. Наше, за ахулион рублей, в той самой машине с разными фарами.
Сейчас двадцать второй. Цифры на правах тактично напоминают, что в декабре-десять лет.
Десять лет как лютым зимним днём я, не моргнув глазом, сдала без ошибок теорию, городок и практику. Мне девятнадцать, я в силах дерзить инспектору, тот хохочет и отправляет фотографироваться на заветный пластиковый прямоугольник.
И где я сейчас? Строчу гневные отзывы на беспечных водителей такси!
Десять лет назад я ошиблась: не поехала, пока помнила как. Что хорошо: моя шестёрка была консервой-убийцей на камышинских дорогах. В ней не работало всё, включая тормоза. Ума хватило запихнуть её в гараж и продать на запчасти.
Где я сейчас? У меня не получится. Вождение не для всех. На дороге опасно. И я опять ругаюсь с водителем, чьë автокресло свободно мотается по салону.
Моя защита-бегство. Пробегаю мимо нашей крошки, стыдливо прячу глаза и ныряю в очередное дурацкое такси.
Я бегу, бегу, только финиша не видно. Точнее, вот он, за рулём разноглазой красотки. Садись, поворачивай ключ и вперёд. Но я упрямо делаю вид, что мне в другую сторону.
Иногда, чтобы получилось, нужно очень сильно разозлиться.
Во дворе стоит синяя машина. Нет, не так. Наша синяя машина.
Стоит и ухмыляется мне разными фарами. Мол, попробуй, подойди.
Я фырчу от злости. Я опаздываю. Детское кресло в такси такое убогое, что хочется плакать. Наше, за ахулион рублей, в той самой машине с разными фарами.
Сейчас двадцать второй. Цифры на правах тактично напоминают, что в декабре-десять лет.
Десять лет как лютым зимним днём я, не моргнув глазом, сдала без ошибок теорию, городок и практику. Мне девятнадцать, я в силах дерзить инспектору, тот хохочет и отправляет фотографироваться на заветный пластиковый прямоугольник.
И где я сейчас? Строчу гневные отзывы на беспечных водителей такси!
Десять лет назад я ошиблась: не поехала, пока помнила как. Что хорошо: моя шестёрка была консервой-убийцей на камышинских дорогах. В ней не работало всё, включая тормоза. Ума хватило запихнуть её в гараж и продать на запчасти.
Где я сейчас? У меня не получится. Вождение не для всех. На дороге опасно. И я опять ругаюсь с водителем, чьë автокресло свободно мотается по салону.
Моя защита-бегство. Пробегаю мимо нашей крошки, стыдливо прячу глаза и ныряю в очередное дурацкое такси.
Я бегу, бегу, только финиша не видно. Точнее, вот он, за рулём разноглазой красотки. Садись, поворачивай ключ и вперёд. Но я упрямо делаю вид, что мне в другую сторону.
Иногда, чтобы получилось, нужно очень сильно разозлиться.
Кажется, я добежала до точки кипения.
BY Анютина мама
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
After fleeing Russia, the brothers founded Telegram as a way to communicate outside the Kremlin's orbit. They now run it from Dubai, and Pavel Durov says it has more than 500 million monthly active users. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. The Russian invasion of Ukraine has been a driving force in markets for the past few weeks. In 2014, Pavel Durov fled the country after allies of the Kremlin took control of the social networking site most know just as VK. Russia's intelligence agency had asked Durov to turn over the data of anti-Kremlin protesters. Durov refused to do so. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm.
from tr
