Краткий обзор на здание российской государственной библиотеки
Я почти каждый день здесь. Просто иногда меня отсюда отпускают во внешний мир, зная, что я вернусь.
Поднимаюсь к двери по мраморным ступеням, пропитанным временем и тишиной. Росгвардеец на входе — неподвижный, глаза глядят куда-то внутрь себя, как будто он уже всё в этом мире видел. Он часть этого пространства, словно врос в здание вместе с лампами и потолками. Мёртвый, как и все остальные.
В главном коридоре темно и холодно, причем всегда темно и холодно, даже летом. Каждый входящий сюда первым делом встречает типового читателя — человека в милицейской форме советского образца. Он сошел с ума еще в 91-ом. Сувенирные медали, которыми он обвешал себя, позвякивают при каждом шаге, отражая тусклый свет ламп металлическим блеском подделок. Я давно заметила: он никогда не меняет маршрут, ходит по одной и той же траектории, как заведенный механизм. Иногда все же садится за стол и выписывает себе старые «Известия» и читает их с лупой, водит ей как могильной плитой над текстом. Летом, в сорокаградусную жару, он всегда в той же шинели, и ни одна капля пота не выступает на его мятом лице.
— Предъявите документы! — резко кричит он мне вслед. Главное не оборачиваться. Здесь нельзя оборачиваться на голоса.
За поворотом — новая сцена в театре абсурда. Группа детей, человек десять, все в одинаковых школьных костюмах с нашитой на них желтой эмблемой лицея. Их ведет женщина-библиотекарь, лет 50, демонстрирует им путь палкой-указкой. Говорит пройти в так называемый «розовый зал». Дети движутся синхронно, будто на веревочках. Еще не знают, что оттуда не возвращаются.
В читальном зале №3 всегда сидит женщина в черном, обмотанная платками и многослойными юбками как капустный кочан. Она всегда занимает место под статуей огромного читающего Ленина. Перед ней всегда раскрыт «Православный вестник» и сборники речей старцев. Она никогда не переворачивает страницы, просто водит пальцем по строчкам и шепчет что-то, похожее на молитву. Или проклятие.
В этот момент я замечаю, что она поворачивает на меня голову – медленно, со скрипом, будто несмазанный механизм. Ее глаза пусты, как выцветшие фотографии. Она смотрит сквозь меня, и я понимаю – она видит что-то за пределами этого мира, что-то, чего я видеть не должна.
Бегу оттуда в подсобный фонд. В зале никого. Кроме меня тут только библиотекарша — строгая, с каменным выражением лица. Она окликает меня: «Девушка! Ходите тише. Тут люди читают». Становится легко и очевидно, что в зале одновременно со мной читают давно усопшие души.
Киваю, мол, конечно и сажусь читать. Библиотекарша внезапно улыбается. Её улыбка растягивается слишком широко, обнажая зубы, похожие на пожелтевшие страницы старых книг.
Ровно за 15 минут до закрытия здесь раздаётся зловещий, раскалывающий звон. Я поспешно собираю книги и двигаюсь к выходу. Но коридоры вдруг растягиваются, изгибаются, словно цепляются за меня, за каждый мой шаг. Где-то вдалеке слышен детский смех, похожий на звон разбитого стекла.
Я почти каждый день здесь. Просто иногда меня отсюда отпускают во внешний мир, зная, что я вернусь.
Поднимаюсь к двери по мраморным ступеням, пропитанным временем и тишиной. Росгвардеец на входе — неподвижный, глаза глядят куда-то внутрь себя, как будто он уже всё в этом мире видел. Он часть этого пространства, словно врос в здание вместе с лампами и потолками. Мёртвый, как и все остальные.
В главном коридоре темно и холодно, причем всегда темно и холодно, даже летом. Каждый входящий сюда первым делом встречает типового читателя — человека в милицейской форме советского образца. Он сошел с ума еще в 91-ом. Сувенирные медали, которыми он обвешал себя, позвякивают при каждом шаге, отражая тусклый свет ламп металлическим блеском подделок. Я давно заметила: он никогда не меняет маршрут, ходит по одной и той же траектории, как заведенный механизм. Иногда все же садится за стол и выписывает себе старые «Известия» и читает их с лупой, водит ей как могильной плитой над текстом. Летом, в сорокаградусную жару, он всегда в той же шинели, и ни одна капля пота не выступает на его мятом лице.
— Предъявите документы! — резко кричит он мне вслед. Главное не оборачиваться. Здесь нельзя оборачиваться на голоса.
За поворотом — новая сцена в театре абсурда. Группа детей, человек десять, все в одинаковых школьных костюмах с нашитой на них желтой эмблемой лицея. Их ведет женщина-библиотекарь, лет 50, демонстрирует им путь палкой-указкой. Говорит пройти в так называемый «розовый зал». Дети движутся синхронно, будто на веревочках. Еще не знают, что оттуда не возвращаются.
В читальном зале №3 всегда сидит женщина в черном, обмотанная платками и многослойными юбками как капустный кочан. Она всегда занимает место под статуей огромного читающего Ленина. Перед ней всегда раскрыт «Православный вестник» и сборники речей старцев. Она никогда не переворачивает страницы, просто водит пальцем по строчкам и шепчет что-то, похожее на молитву. Или проклятие.
В этот момент я замечаю, что она поворачивает на меня голову – медленно, со скрипом, будто несмазанный механизм. Ее глаза пусты, как выцветшие фотографии. Она смотрит сквозь меня, и я понимаю – она видит что-то за пределами этого мира, что-то, чего я видеть не должна.
Бегу оттуда в подсобный фонд. В зале никого. Кроме меня тут только библиотекарша — строгая, с каменным выражением лица. Она окликает меня: «Девушка! Ходите тише. Тут люди читают». Становится легко и очевидно, что в зале одновременно со мной читают давно усопшие души.
Киваю, мол, конечно и сажусь читать. Библиотекарша внезапно улыбается. Её улыбка растягивается слишком широко, обнажая зубы, похожие на пожелтевшие страницы старых книг.
Ровно за 15 минут до закрытия здесь раздаётся зловещий, раскалывающий звон. Я поспешно собираю книги и двигаюсь к выходу. Но коридоры вдруг растягиваются, изгибаются, словно цепляются за меня, за каждый мой шаг. Где-то вдалеке слышен детский смех, похожий на звон разбитого стекла.
group-telegram.com/bettercalltillert/1418
Create:
Last Update:
Last Update:
Краткий обзор на здание российской государственной библиотеки
Я почти каждый день здесь. Просто иногда меня отсюда отпускают во внешний мир, зная, что я вернусь.
Поднимаюсь к двери по мраморным ступеням, пропитанным временем и тишиной. Росгвардеец на входе — неподвижный, глаза глядят куда-то внутрь себя, как будто он уже всё в этом мире видел. Он часть этого пространства, словно врос в здание вместе с лампами и потолками. Мёртвый, как и все остальные.
В главном коридоре темно и холодно, причем всегда темно и холодно, даже летом. Каждый входящий сюда первым делом встречает типового читателя — человека в милицейской форме советского образца. Он сошел с ума еще в 91-ом. Сувенирные медали, которыми он обвешал себя, позвякивают при каждом шаге, отражая тусклый свет ламп металлическим блеском подделок. Я давно заметила: он никогда не меняет маршрут, ходит по одной и той же траектории, как заведенный механизм. Иногда все же садится за стол и выписывает себе старые «Известия» и читает их с лупой, водит ей как могильной плитой над текстом. Летом, в сорокаградусную жару, он всегда в той же шинели, и ни одна капля пота не выступает на его мятом лице.
— Предъявите документы! — резко кричит он мне вслед. Главное не оборачиваться. Здесь нельзя оборачиваться на голоса.
За поворотом — новая сцена в театре абсурда. Группа детей, человек десять, все в одинаковых школьных костюмах с нашитой на них желтой эмблемой лицея. Их ведет женщина-библиотекарь, лет 50, демонстрирует им путь палкой-указкой. Говорит пройти в так называемый «розовый зал». Дети движутся синхронно, будто на веревочках. Еще не знают, что оттуда не возвращаются.
В читальном зале №3 всегда сидит женщина в черном, обмотанная платками и многослойными юбками как капустный кочан. Она всегда занимает место под статуей огромного читающего Ленина. Перед ней всегда раскрыт «Православный вестник» и сборники речей старцев. Она никогда не переворачивает страницы, просто водит пальцем по строчкам и шепчет что-то, похожее на молитву. Или проклятие.
В этот момент я замечаю, что она поворачивает на меня голову – медленно, со скрипом, будто несмазанный механизм. Ее глаза пусты, как выцветшие фотографии. Она смотрит сквозь меня, и я понимаю – она видит что-то за пределами этого мира, что-то, чего я видеть не должна.
Бегу оттуда в подсобный фонд. В зале никого. Кроме меня тут только библиотекарша — строгая, с каменным выражением лица. Она окликает меня: «Девушка! Ходите тише. Тут люди читают». Становится легко и очевидно, что в зале одновременно со мной читают давно усопшие души.
Киваю, мол, конечно и сажусь читать. Библиотекарша внезапно улыбается. Её улыбка растягивается слишком широко, обнажая зубы, похожие на пожелтевшие страницы старых книг.
Ровно за 15 минут до закрытия здесь раздаётся зловещий, раскалывающий звон. Я поспешно собираю книги и двигаюсь к выходу. Но коридоры вдруг растягиваются, изгибаются, словно цепляются за меня, за каждый мой шаг. Где-то вдалеке слышен детский смех, похожий на звон разбитого стекла.
Я почти каждый день здесь. Просто иногда меня отсюда отпускают во внешний мир, зная, что я вернусь.
Поднимаюсь к двери по мраморным ступеням, пропитанным временем и тишиной. Росгвардеец на входе — неподвижный, глаза глядят куда-то внутрь себя, как будто он уже всё в этом мире видел. Он часть этого пространства, словно врос в здание вместе с лампами и потолками. Мёртвый, как и все остальные.
В главном коридоре темно и холодно, причем всегда темно и холодно, даже летом. Каждый входящий сюда первым делом встречает типового читателя — человека в милицейской форме советского образца. Он сошел с ума еще в 91-ом. Сувенирные медали, которыми он обвешал себя, позвякивают при каждом шаге, отражая тусклый свет ламп металлическим блеском подделок. Я давно заметила: он никогда не меняет маршрут, ходит по одной и той же траектории, как заведенный механизм. Иногда все же садится за стол и выписывает себе старые «Известия» и читает их с лупой, водит ей как могильной плитой над текстом. Летом, в сорокаградусную жару, он всегда в той же шинели, и ни одна капля пота не выступает на его мятом лице.
— Предъявите документы! — резко кричит он мне вслед. Главное не оборачиваться. Здесь нельзя оборачиваться на голоса.
За поворотом — новая сцена в театре абсурда. Группа детей, человек десять, все в одинаковых школьных костюмах с нашитой на них желтой эмблемой лицея. Их ведет женщина-библиотекарь, лет 50, демонстрирует им путь палкой-указкой. Говорит пройти в так называемый «розовый зал». Дети движутся синхронно, будто на веревочках. Еще не знают, что оттуда не возвращаются.
В читальном зале №3 всегда сидит женщина в черном, обмотанная платками и многослойными юбками как капустный кочан. Она всегда занимает место под статуей огромного читающего Ленина. Перед ней всегда раскрыт «Православный вестник» и сборники речей старцев. Она никогда не переворачивает страницы, просто водит пальцем по строчкам и шепчет что-то, похожее на молитву. Или проклятие.
В этот момент я замечаю, что она поворачивает на меня голову – медленно, со скрипом, будто несмазанный механизм. Ее глаза пусты, как выцветшие фотографии. Она смотрит сквозь меня, и я понимаю – она видит что-то за пределами этого мира, что-то, чего я видеть не должна.
Бегу оттуда в подсобный фонд. В зале никого. Кроме меня тут только библиотекарша — строгая, с каменным выражением лица. Она окликает меня: «Девушка! Ходите тише. Тут люди читают». Становится легко и очевидно, что в зале одновременно со мной читают давно усопшие души.
Киваю, мол, конечно и сажусь читать. Библиотекарша внезапно улыбается. Её улыбка растягивается слишком широко, обнажая зубы, похожие на пожелтевшие страницы старых книг.
Ровно за 15 минут до закрытия здесь раздаётся зловещий, раскалывающий звон. Я поспешно собираю книги и двигаюсь к выходу. Но коридоры вдруг растягиваются, изгибаются, словно цепляются за меня, за каждый мой шаг. Где-то вдалеке слышен детский смех, похожий на звон разбитого стекла.
BY better call ТИЛЛЕРТ
Share with your friend now:
group-telegram.com/bettercalltillert/1418