Идею Ролана Барта о смерти автора часто передают в том духе, что каждый интерпретирует текст так, как он хочет, а творец – это только один из «каждых». Следовательно, интерпретации, апеллирующие к автору (или производимые им), ценны не более, чем любое иное мнение по этому же поводу. Все мы своего рода скрипторы, творящие объекты искусства в процессе их потребления.
И если вам кажется, что всё это какой-то разгул постмодерна и потеря всякой однозначности, то вынужден разочаровать. Такая трактовка практически дословно передает критический пафос эссе, но упускает позитивную часть, в которой смерть автора – это ещё и рождение авторства.
Дело в том, что Барт исходит из настолько сильной структуралистской посылки, что при ближайшем рассмотрении его мысль — это чуть ли не платонизм. Ссылаясь на современную ему лингвистику, Барт пишет о том, что через произведение говорит не автор, а язык как таковой. Причем, «говорит» через процесс чтения, осуществляемый скриптором. Все это призвано обосновать тезис о том, что за текстом нет какого-либо тайного смысла, заложенного заранее, а есть только тот явный смысл, который в моменте вкладывается читателем. Да и тот явный смысл сразу улетучивается, когда акт чтения завершается, давая дорогу новому смыслу в следующем акте чтения. И так до бесконечности.
Смерть автора – это не столько философское прозрение Барта, сколько творческое применение некоторых постулатов структурализма по отношению к литературе. Так, у Соссюра знак – это сцепка означающего и означаемого, которые взаимно определяются и не ссылаются ни на что за пределами языка. Для него же смысл или значение языковых выражений определяется структурой языка как таковой, а не тем, с какими стимулами внешнего мира связано их употребление.
Всё это есть и у Барта. Более того, такое видение языка – это способ обоснования смерти автора. И тут начинается самое интересное. Так, по Барту, произведения лишились авторов в смысле людей, которые в буквальном смысле что-то написали, но при этом у всех текстов появилось единое авторство – язык как таковой, определяющий своими структурами, что там вычитают скрипторы. Схожая ситуация и с утверждением о том, что ни у какого из текстов нет единого смысла, которое оборачивается превосходящим утверждением о том, что всё-таки единый (над)смысл есть и он состоит в том, чтобы генерировать смыслы-для-скрипторов в процессе чтения.
Критикуя почтенный литературоведческий метод «что хотел сказать автор», который атрибутирует одному тексту один смысл, Барт предлагает метод «что сказалось в языке», который сводит значение всех текстов к генерации смыслов-для-скрипторов.
Является ли этот универсальный смысл любого текста только смыслом-для-скриптора? Если допустить это, то тогда текст Барта опровергает сам себя. Получается, что его высказывание о том, что «письмо постоянно порождает смысл, но он тут же и улетучивается, происходит систематическое высвобождение смысла» — это не универсальный тезис, претендующий на однозначную истинность, а только то, как я и вы поняли эти слова в отдельный момент времени. Если так, то тогда, жив ли автор, согласно Барту, зависит от того, как «высвободился смысл» у отдельного читателя его эссе.
Похоже, что это не то, что нам хотел сказать Барт или, с позволения, язык, засветивший свои структуры в этом эссе. Если посыл Барта не сводится к «высвобождению смысла» у читателя, то тогда у него вырисовывается универсалистская позиция. Отсюда следует, что, умер ли автор, согласно Барту, зависит от истинности структуралистского представления о языке. И если же оно истинно, то тогда, согласно самому же Барту, авторы вымерли ради того, чтобы высветить истинное авторство любого текста, письма или речи, принадлежащее языку как таковому.
Наверно, Платон был бы рад узнать, что в XX веке потомки дошли до того, что многообразные авторы в мире становления – это только блик из мира идей, несовершенное отражение идеи авторства как таковой.
Идею Ролана Барта о смерти автора часто передают в том духе, что каждый интерпретирует текст так, как он хочет, а творец – это только один из «каждых». Следовательно, интерпретации, апеллирующие к автору (или производимые им), ценны не более, чем любое иное мнение по этому же поводу. Все мы своего рода скрипторы, творящие объекты искусства в процессе их потребления.
И если вам кажется, что всё это какой-то разгул постмодерна и потеря всякой однозначности, то вынужден разочаровать. Такая трактовка практически дословно передает критический пафос эссе, но упускает позитивную часть, в которой смерть автора – это ещё и рождение авторства.
Дело в том, что Барт исходит из настолько сильной структуралистской посылки, что при ближайшем рассмотрении его мысль — это чуть ли не платонизм. Ссылаясь на современную ему лингвистику, Барт пишет о том, что через произведение говорит не автор, а язык как таковой. Причем, «говорит» через процесс чтения, осуществляемый скриптором. Все это призвано обосновать тезис о том, что за текстом нет какого-либо тайного смысла, заложенного заранее, а есть только тот явный смысл, который в моменте вкладывается читателем. Да и тот явный смысл сразу улетучивается, когда акт чтения завершается, давая дорогу новому смыслу в следующем акте чтения. И так до бесконечности.
Смерть автора – это не столько философское прозрение Барта, сколько творческое применение некоторых постулатов структурализма по отношению к литературе. Так, у Соссюра знак – это сцепка означающего и означаемого, которые взаимно определяются и не ссылаются ни на что за пределами языка. Для него же смысл или значение языковых выражений определяется структурой языка как таковой, а не тем, с какими стимулами внешнего мира связано их употребление.
Всё это есть и у Барта. Более того, такое видение языка – это способ обоснования смерти автора. И тут начинается самое интересное. Так, по Барту, произведения лишились авторов в смысле людей, которые в буквальном смысле что-то написали, но при этом у всех текстов появилось единое авторство – язык как таковой, определяющий своими структурами, что там вычитают скрипторы. Схожая ситуация и с утверждением о том, что ни у какого из текстов нет единого смысла, которое оборачивается превосходящим утверждением о том, что всё-таки единый (над)смысл есть и он состоит в том, чтобы генерировать смыслы-для-скрипторов в процессе чтения.
Критикуя почтенный литературоведческий метод «что хотел сказать автор», который атрибутирует одному тексту один смысл, Барт предлагает метод «что сказалось в языке», который сводит значение всех текстов к генерации смыслов-для-скрипторов.
Является ли этот универсальный смысл любого текста только смыслом-для-скриптора? Если допустить это, то тогда текст Барта опровергает сам себя. Получается, что его высказывание о том, что «письмо постоянно порождает смысл, но он тут же и улетучивается, происходит систематическое высвобождение смысла» — это не универсальный тезис, претендующий на однозначную истинность, а только то, как я и вы поняли эти слова в отдельный момент времени. Если так, то тогда, жив ли автор, согласно Барту, зависит от того, как «высвободился смысл» у отдельного читателя его эссе.
Похоже, что это не то, что нам хотел сказать Барт или, с позволения, язык, засветивший свои структуры в этом эссе. Если посыл Барта не сводится к «высвобождению смысла» у читателя, то тогда у него вырисовывается универсалистская позиция. Отсюда следует, что, умер ли автор, согласно Барту, зависит от истинности структуралистского представления о языке. И если же оно истинно, то тогда, согласно самому же Барту, авторы вымерли ради того, чтобы высветить истинное авторство любого текста, письма или речи, принадлежащее языку как таковому.
Наверно, Платон был бы рад узнать, что в XX веке потомки дошли до того, что многообразные авторы в мире становления – это только блик из мира идей, несовершенное отражение идеи авторства как таковой.
BY здесь были драконы
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. This provided opportunity to their linked entities to offload their shares at higher prices and make significant profits at the cost of unsuspecting retail investors. The Security Service of Ukraine said in a tweet that it was able to effectively target Russian convoys near Kyiv because of messages sent to an official Telegram bot account called "STOP Russian War." The news also helped traders look past another report showing decades-high inflation and shake off some of the volatility from recent sessions. The Bureau of Labor Statistics' February Consumer Price Index (CPI) this week showed another surge in prices even before Russia escalated its attacks in Ukraine. The headline CPI — soaring 7.9% over last year — underscored the sticky inflationary pressures reverberating across the U.S. economy, with everything from groceries to rents and airline fares getting more expensive for everyday consumers. "There are a lot of things that Telegram could have been doing this whole time. And they know exactly what they are and they've chosen not to do them. That's why I don't trust them," she said.
from tr
