переплёт

то ли просто уйти, раз окрестная тьма не сдаётся
и не греет очаг, нарисованный мной на картоне. 
снова местное время – зима. глянь, она остаётся
несмываемой вязью на каждой открытой ладони.

то ли пробовать жить – 
получилось же в прошлую среду,
выходя из себя, замереть, оглянувшись на шорох,
и рукой помахать неизвестным, идущим по следу,
и слова повторять, будто только сегодня нашёл их. 

золотые слова, на которых вдруг исподволь вырос 
удивительный мир за окном в ледяном переплёте,
где братаются бог и мятежный компьютерный вирус,
но не высмотреть лиц, пусть хоть все зеркала перебьёте. 

и не вспомнить имён, кто пытался – в ответ возникали
то бесстрастные маски, то лики, мерцавшие мило,
а своих не найти, словно выдуло всех сквозняками.
знаю, знаю, что скажешь –
я ветер сама прикормила.

солёный снег

земля моя, впитавшая молитв
и горя на четыре жизни впрок,
куда ни наступи – везде болит
не ближний свет, 
нелёгкий хлеб, 
тяжёлый рок.

куда ни посмотри – везде метель
и, колокольчик как ни дребезжи,
из года в год всё та же канитель,
и эту тоже надо пережить.

когда ни оглянись – петляет след,
а ты всё ищешь 
свой последний путь,
не запираешь дверь на шпингалет.
и кто-нибудь придёт когда-нибудь.

спи, родина, набату вопреки,
детей своих растерянно обняв – 
два  берега у каждой есть реки.
мы встретимся у вечного огня.

и я приду. нам есть, о чём молчать
глаза в глаза в наш суетливый век
всем тем, кому не спится по ночам,
кому всё снится
твой солёный снег.

приснился мне город
 
Здесь всё не случайно и всё – уже,
здесь музыка сбилась на вираже,
чем крепче и слаще яды, тем сны нежней –
для каждого спящего свой Коринф,
истоптанный берег невольных рифм,
поверишь к утру – не тлеем ещё, горим.
 
Но тень, как ни гни, попадает в кадр,
подстрочник молитвы дождю не в такт,
и снится привыкшим падать лицом в закат
блистательный город чужих костров,
где всякий нальёт нам за пару строк,
да будь он хотя бы пьян и не слишком строг.
 
Все птицы вернулись, куда ж ясней,
не каждый аккорд приведёт к весне,
и ты ни в одно из окон не выйдешь с ней –
чем сны беспробудней, тем слаще яд,
смотри, не сотри между делом взгляд,
который не снится пятую жизнь подряд.
 
Враз гончие псы сорвались с цепей,
не хочешь проснуться – тогда не пей
полынную смесь ветров из чужих степей,
шаги не считай по чужим псалмам,
в потёмках чужих за углом – тюрьма,
здесь под руки много смелых свели с ума.

Где замок посажен – взойдёт острог,
хоть как поливай, но всему свой срок,
знать, нужен садовник саду, а не пророк –
пусть кто-то пасует звезду, как мяч,
но ветер под вечер, и плачь, не плачь –
здесь слово на вырост, каждому свой палач.

Все птицы вернулись – чего хотеть,
глазами, пристрастными к темноте,
сличаешь по форме крыльев, не те, не те,
но ловишь на взлёте звенящий звук –
бликуй, не рискуй выпускать из рук
который не снится пятую жизнь,
а вдруг

блюз до востребования
 
хлещет сквозь пальцы черное молоко
ночь уползает прочь, не испачкав губ
вечер не вещий, если убит – сам глуп
 
спи, если сможешь – это не так легко
каркает ворон – вон он, карай, карай
вольному воля, слышишь – не умирай
 
плавленый морок, давленый виноград
вправленный ветер вымарал все шаги
тактика в такт, не в атаку ли там враги
 
это на нас так страстно натаскан град
вести с полей – мол, согнуты, как лоза
шельмой немеченой мечет и рвет гроза
 
сотую вечность пристально нас пасут
пастыри бродят с бредней наперевес
травка не забирает – тем дальше в лес
 
знать виноделов не отдадут – под суд
рвешь на бинты который по счету стяг
молча ревешь, а капли свистят-свистят
 
барин не едет, кто же найдет наш кляп
каменный гость в безбашенном шапито
гулкий сквозняк, крепчающий шепоток
 
брешь в небесах и только не надо клятв
хлопать холопам нечем – ни рук, ни ног
многие днесь проснулись, да ты не смог

декаданс

Отыграли по полной, сдаваться пора на милость
песне пыльных дорог, победившей в "что–где–когда".
К перлам первых дождей
раз –
не сразу, но обломилась
тупиковая ветка в простуженный декаданс.

Хоть трава не расти по следам ледяных ристалищ,
кто б там, вестью напрасной махая, не поджидал,
ты с языческой страстью
свой майский букварь листаешь,
тянешь влажный сиреневый вечер, как божий дар.

С подрастающей тенью подробно срастаясь швами,
не крести календарь и знамений не отмечай,
слишком весел и зол к изумленью небесной швали,
а меча не принес – так и сгинешь не от меча.

Спросят – не отвечай, ни за что горизонт заштопал,
ни куда белый свет год за годом перетекал.
Пой, покуда не пойман –
никто не поймет за что пал
под молитвенный щебет с восторгом еретика.

не свисти

Озимые, мой друг, взойдут куда позднее,
трухлявый горизонт прогнётся, как доска,
захочется сказать чего-нибудь позлее,
когда замкнёт свой круг голодная тоска
последних, 
кто, резвясь, свистел по-хулигански
горящим на ветру и тонущим в ночи,
глотающим огонь в растерянном Луганске,
уставшим от погонь – но лучше промолчи.

Пусть сами изойдут на ужас всем составом – 
хрустящая трава, зловещий фосфор звёзд, 
осенний холод всех расставит по заставам,
отрихтовав стволы, ответит на вопрос
уж быть или не быть теперь дороге к храму,
кто прав был, кто никак, и кто у нас палач,
и где все те слова, приравненные к хламу.
А ты молчи, молись, а не умеешь – плачь
о брошенных в золу за скорлупою ставень
под адский хохоток придворного трепла,
о прошенных к столу, которых Бог оставил
в разбомбленных домах, не держащих тепла.

Чуть позже разберут – засады и завалы
и станут окликать все души, что без тел,
потерянно бредут в закат густой и алый.
И он вернётся, Бог – за теми, кто свистел.

2014

выходили из круга, говорили о разном
забывали друг друга наши мальчики в красном
наши девочки в белом, провожая – прощались
обведённые мелом больше не возвращались

вон – пустые дома, как несданная тара
так и сходят с ума, нам чего не хватало
время корчится в схватках, выпуская из пасти
ужас в детских кроватках, ядовитые сласти

габардин горизонта в кровоточащий рубчик
а какой в том резон-то, что ж ты медлишь, голубчик
под собой сук рубя, выживать тяжелее
никого не любя, никого не жалея

все остались довольны полем чистым не минным
сроду страшные войны достаются невинным
некапризным, негордым, невезучим и сирым
к тихой жизни не годным – дай же, Господи, сил им

хлеб крошить голубям, завтра не обещая
никого не губя, никого не прощая.

летальное
 
Мы грустные клоуны, ставшие стражей опилок,
впитавших летальную летопись, крытую цинком,
мы – те, кто молился на купол и ставил стропила,
кто мог бы полжизни сидеть на развалинах цирка,
 
просеивать пепел, разбрасывать бисер, смеяться
в закат без причины невольно от воли кромешной,
остаться на пепле – не в том ли призванье паяца,
и мы бы остались, пускай ненадолго – но спешно
 
в намеченном месте, не вместо, а вместе – с водою,
никем не замеченных, запросто выплеснешь нас ты,
наш бог гуттаперчевый, звери под плётками взвоют,
взлетят под мерцающий купол хмельные гимнасты.
 
Мы грустные клоуны, впавшие к вечеру в пафос –
взыскательным взглядом поддерживать гибкие тени
икаров, доверчивых к зрителям, греющим пакость
за пазухой в банке троянской, пусть снова не с теми
 
вчера разводили мы пристальных фраз брудершафты –
привычно-неверным ни фразам, ни снам, ни рукам, ни
неистовым клятвам – им что: будет день – будет жатва,
тогда и посмотрим, кто дальше разбрасывал камни
 
в ликующий зал – только восемь кульбитов до смерти
осталось упавшему вверх – просто сверьтесь с афишей,
но глянь – не сдаётся, всё верит, всё вертится, вертит
свои пируэты…
Ты где там, роняющий свыше?..
 

«Литургия верных» (2015 г.)

Холст/масло, 40х50 см

август

Воздух пропитан истомой, дождём и хвоей.
Значит ли это, что следует возвращаться?..
Руки, сомкнувшись, печаль увеличат вдвое
То же – для счастья.

Веки, смыкаясь, делают свет кромешным,
но позволяют видеть такие дали,
где наяву уже никогда, конечно,
сколько бы денег в воду мы не кидали.

Круг замыкая, шествует наша осень,
вновь начиная падкой листвы мытарства –
сон золотой бескрайних берез и сосен,
время сырой земли, слюдяное царство.

Слышишь, как изнутри бьются наши люди,
замкнутые в пространство сосновых комнат?..
Бог сам не знает, что с нами дальше будет
Так же и с теми, что нас берегут и помнят.

оцифровка

Не сметь оглянуться. Предательски жёлтым
штрихует внезапно ржавеющий август
пустые дороги, которыми шёл ты,
где солнце и ветер, и шелест дубрав густ.

Мечтать, но не верить в заветное завтра –
теперь уж на той стороне ойкумены,
где первое слово баюкает Автор,
где, все ещё живы, себе на уме мы

Рискнули проснуться с косыми лучами,
махали руками последнему стерху –
ах, как мы в хрустальное небо стучали!..
Кто снизу, кто сверху.

В ответ – только эха бескрайние мили:
мол, вон покатилась звезда на тавро вам.
Не плачь, моя радость, о тающем мире –
он весь оцифрован.

Потерянный пиксель, птенец оригами,
хрустящие крылья с годами – как ветошь,
остывшую землю босыми ногами
всё вертишь и вертишь.

не рядом

мой сын не рожденный не сгинет на этой войне
чужих сыновей бинтовать мне случится едва ли
я слишком давно на земле – и обидно вдвойне
за маленьких девочек плачущих в тёмном подвале

да те ли молитвы твержу я всю ночь напролёт
да те ли лампада моя освещает иконы
и кто колыбельные в грязных окопах поёт
мальчишкам упрямо идущим на смерть в терриконы

вон – пастбищем боли становится твой чернозём
скажи мне господь что просить где и в чем виновата
что ж медленно медленно медленно слишком ползёт
над грешной землёю несладкая русская вата

густых облаков прикрывающих то ли тылы
балы фейерверки советы господ нечестивых
а то ли мишени для смерти из черной дыры –
отчаянных дерзких до дури святых и строптивых

пока мы в ковчеге своём уплываем в ничто
они с неизменным прищуром следят за снарядом
пока им по следу по свету идти за мечтой
мы будем молиться: не рядом не рядом не рядом

2024

Вот и Осень...

Мы вышли из города, полного смутной печали
и ясных надежд,
застревающих в божьем горниле,
но мы говорили слова и за них отвечали,
и ветер, качающий землю, с ладоней кормили.

На стыке веков солнце вечно стояло в зените,
дымящийся купол полжизни держать тяжелее.
А помнишь, как верили – хоть на бегу осените,
и счастливы станем, совсем ни о чём не жалея.

Но ангел-хранитель то занят, то выше таксует,
а наших, как жемчуг, таскает небесный ныряльщик.
Привычка грешить так всерьёз, а молиться так всуе
любую судьбу превращает в пустой чёрный ящик.

Не плачь же со мною про эту безхозную пустошь,
где редкая радость букет из подножных колючек.
Мы пленные дети – случайно на волю отпустишь,
бесстрашно теряем от города новенький ключик.

мы – то же

Сергею Чернышеву

время бредить с разбегу да сеять чудес пелену
в оцифрованном небе считая галактики фиксы
или сны ворошить, в проливном затихая плену
где залётным бореем болеют понурые сфинксы

теплокровные буквы озябли, сбиваясь в стада
затянули в зияющий омут центона весь космос
и дежурный пророк непокорно горит со стыда
замывая следы на затоптанном небе вискозном

за калёное слово казнённых впотьмах октябрят
но с лихвою в палатах уныло вещающих дожей
это всё сквозняки между делом листву теребят
там, где лютые сумерки до искупающей дрожи

там, где первое слово саднит – высоко-высоко
на секунду роняющий свыше покажется ближе
днесь великим могучим едва шевельнёт языком
безутешная речь и, как не было, зарево слижет

и в обугленных прописях – осень усталым ужом
проползая по веку чужому, мы то же – мы тоже
ни словарных запасов запальчиво не сбережём
ни палёных знамений не редко абзацы итожим

да гори оно ясно спускаться в промозглый забой
за падучей рудой, обведённой по памяти мелом
но послушай – звенит безутешно зовёт за собой
что есть мочи по ком бубенец на миру онемелом

16.10.09
Опять с днём, браза💜

солдатский лёд

если завтра война – станет в тысячу раз холодней,
не бросай меня, тень, зажигающей свечи на льду…
для чего мне считать, сколько без вести кануло дней,
если рядом с собой в день последний тебя не найду.

если завтра в окоп, так смотри же сегодня, смотри,
как остывшие крылья поспешно мутируют в горб,
как безжалостный град выжигает сердца изнутри
и сжимается нежность своих, умножающих скорбь.

и, пока не настала пора им тебя хоронить,
а шаманящим свыше под хвост не попала вожжа –
научи их не помнить оттенков горящей брони,
обнимай что есть мочи, люби их, встречай, провожай.

ври взахлёб, что полки поведёт не хмельной генерал,
а бесстрашный герой и не всех принесут на щитах –
видит бог, что походную песню не ты выбирал
и не знаешь количества нот на последних счетах.

если завтра война –
а ведь всех нас, как пить дать, сольют,
в свете споротых звёзд будет трудно подняться со льда.
если ты обречён на почетный прощальный салют…
не сдавайся, солдат.

обнять и плакать


И стал декабрь над городом.
В лотках
дымятся шашлыки,
но чай – не греет.
Старухи в наспех связанных платках
торгуют всякой всячиною, ею
они кормиться будут до весны
и умирать – безропотно и просто, 
не выдержав безмолвной белизны… 
Страна в сугробах, мы ей не по росту.

Ей – запрягать и снова в дальний путь,
спасать Фому, не спасшего Ярёму.
Нам – на стекло узорчатое дуть
и пульс сверять по впадинам ярёмным,
где голову случилось приклонить,
а не случилось – так обнять и плакать.
Пусть шар земной за тоненькую нить
не удержать, так хоть стекло залапать.

Не нам стенать, что жизнь не удалась,
таким не одиноким в поле чистом – 
здесь только снега безгранична власть
и снегирей, приравненных к путчистам.
Зима полгода, правила просты – 
верь в свет в окошке, не в огни таможен
и просто чаще проверяй посты.
Ползи к своим, хоть трижды обморожен.

01.12.14