Насколько мне понравился «Грозовой перевал» с его погружением в динамику насилия, настолько не понравилась «Джейн Эйр». Великая любовь в очередной раз не то, чем кажется.
Начало знакомства Джейн с Рочестером мне напомнило «Мою тёмную Ванессу». Она — изолированная от других девушка без опыта романтических отношений. Он — годится ей в отцы; он — объясняет ей, какая она не-такая-как-все и какая именно не такая, причём его слова, слова как бы знатока человеческой природы, расходятся с действительностью:
«…I don’t mean to flatter you: if you are cast in a different mould to the majority, it is no merit of yours: Nature did it».
«I might have been as good as you—wiser, almost as stainless. I envy your peace of mind, your clean conscience, your unpolluted memory. Little girl, a memory without blot or contamination must be an exquisite treasure—an inexhaustible source of pure refreshment; is it not?»
А вот и нет: память человека, в детстве пережившего домашнее насилие, незапятнанной не назовёшь. Рочестер даже не допускает мысли о чём-то подобном. Он мог бы, кстати, допустить мысль о тяготах жизни в Локвудской школе, о которых был наслышан, но не делает даже этого.
Сходство со Стрейном имеет, впрочем, свои пределы: Рочестер-то себе откровенно в тягость. В лице Джейн ему нужны другие вещи, а именно — контейнер для слива своих эмоций и, как видно, экран для проекции своих фантазий об очищении и покое. Его можно понять, но на душевное родство это не очень-то похоже. Джейн настаивает на обратном, пропуская мимо внимания тревожные сигналы (например, Рочестер не раз и не два пытается навязать ей волю, которая расходится с её собственной, и не принимает её отказы всерьёз), но, как и Ванесса, на самом деле чувствует, что здесь что-то не так (см., допустим, эпизоды с дорогой одеждой).
Зато равенства и признания Джейн добивается — любопытным образом.
Возьмём двадцать тысяч фунтов — наследство от дядюшки с Мадейры, подарившее Джейн финансовую независимость. Как дядюшка заработал эти деньги? Подробного объяснения текст не даёт, но фигура Роберта Мэйсона, связывающая воедино дядюшку, Мадейру и Ямайку, позволяет предположить, что — как минимум отчасти на работорговле и/или рабском труде.
Дальше переместимся на Ямайку, откуда Рочестер привёз свою первую жену. Нередким для тех краёв явлением были бунты чернокожих рабов; во время бунтов рабы поджигали господские дома. Берта Мэйсон тоже поджигает Торнфилд. Более того: она описывается так называемыми «racially charged words» — «dark», «discoloured» (вместо «pale»), «savage». В общем, есть основания допускать, что вместе с европейской в её жилах течёт африканская кровь.
Деление на своих и чужих, как правило, предполагает, что первые обладают всяческими достоинствами, а вторые — всяческими недостатками. Скажем, одним из клише колониальной готической литературы, imperial Gothic fiction, было связывать инаковость с безумием. Один из ярких тому примеров — «Сердце тьмы» Джозефа Конрада. У нас нет убедительных доказательств, что Берта была безумна уже при заключении брака, зато есть рассказ Шарлотты Перкинс Гилман «Жёлтые обои», в котором доходчиво показано, как в «the madwoman in the attic» может превратиться обычная женщина.
В судьбах Джейн и Берты есть параллели — то самое домашнее насилие и сопротивление ему. Однако Джейн со временем унимает свои страсти и в этом достигает женского идеала своей эпохи, а Берта — нет, за что ей, по-моему, и приходится поплатиться, сначала свободой, а потом жизнью. На один из аспектов этих страстей, наверное, намекает сравнение Берты с вампиром; что это за аспект, можно узнать даже не из более позднего «Дракулы» Брэма Стокера, а из «Вампира» Джона Полидори, опубликованного за тридцать лет до «Джейн Эйр».
Вот так правильность не мешает — или даже позволяет? — быть ненадёжным рассказчиком.
Насколько мне понравился «Грозовой перевал» с его погружением в динамику насилия, настолько не понравилась «Джейн Эйр». Великая любовь в очередной раз не то, чем кажется.
Начало знакомства Джейн с Рочестером мне напомнило «Мою тёмную Ванессу». Она — изолированная от других девушка без опыта романтических отношений. Он — годится ей в отцы; он — объясняет ей, какая она не-такая-как-все и какая именно не такая, причём его слова, слова как бы знатока человеческой природы, расходятся с действительностью:
«…I don’t mean to flatter you: if you are cast in a different mould to the majority, it is no merit of yours: Nature did it».
«I might have been as good as you—wiser, almost as stainless. I envy your peace of mind, your clean conscience, your unpolluted memory. Little girl, a memory without blot or contamination must be an exquisite treasure—an inexhaustible source of pure refreshment; is it not?»
А вот и нет: память человека, в детстве пережившего домашнее насилие, незапятнанной не назовёшь. Рочестер даже не допускает мысли о чём-то подобном. Он мог бы, кстати, допустить мысль о тяготах жизни в Локвудской школе, о которых был наслышан, но не делает даже этого.
Сходство со Стрейном имеет, впрочем, свои пределы: Рочестер-то себе откровенно в тягость. В лице Джейн ему нужны другие вещи, а именно — контейнер для слива своих эмоций и, как видно, экран для проекции своих фантазий об очищении и покое. Его можно понять, но на душевное родство это не очень-то похоже. Джейн настаивает на обратном, пропуская мимо внимания тревожные сигналы (например, Рочестер не раз и не два пытается навязать ей волю, которая расходится с её собственной, и не принимает её отказы всерьёз), но, как и Ванесса, на самом деле чувствует, что здесь что-то не так (см., допустим, эпизоды с дорогой одеждой).
Зато равенства и признания Джейн добивается — любопытным образом.
Возьмём двадцать тысяч фунтов — наследство от дядюшки с Мадейры, подарившее Джейн финансовую независимость. Как дядюшка заработал эти деньги? Подробного объяснения текст не даёт, но фигура Роберта Мэйсона, связывающая воедино дядюшку, Мадейру и Ямайку, позволяет предположить, что — как минимум отчасти на работорговле и/или рабском труде.
Дальше переместимся на Ямайку, откуда Рочестер привёз свою первую жену. Нередким для тех краёв явлением были бунты чернокожих рабов; во время бунтов рабы поджигали господские дома. Берта Мэйсон тоже поджигает Торнфилд. Более того: она описывается так называемыми «racially charged words» — «dark», «discoloured» (вместо «pale»), «savage». В общем, есть основания допускать, что вместе с европейской в её жилах течёт африканская кровь.
Деление на своих и чужих, как правило, предполагает, что первые обладают всяческими достоинствами, а вторые — всяческими недостатками. Скажем, одним из клише колониальной готической литературы, imperial Gothic fiction, было связывать инаковость с безумием. Один из ярких тому примеров — «Сердце тьмы» Джозефа Конрада. У нас нет убедительных доказательств, что Берта была безумна уже при заключении брака, зато есть рассказ Шарлотты Перкинс Гилман «Жёлтые обои», в котором доходчиво показано, как в «the madwoman in the attic» может превратиться обычная женщина.
В судьбах Джейн и Берты есть параллели — то самое домашнее насилие и сопротивление ему. Однако Джейн со временем унимает свои страсти и в этом достигает женского идеала своей эпохи, а Берта — нет, за что ей, по-моему, и приходится поплатиться, сначала свободой, а потом жизнью. На один из аспектов этих страстей, наверное, намекает сравнение Берты с вампиром; что это за аспект, можно узнать даже не из более позднего «Дракулы» Брэма Стокера, а из «Вампира» Джона Полидори, опубликованного за тридцать лет до «Джейн Эйр».
Вот так правильность не мешает — или даже позволяет? — быть ненадёжным рассказчиком.
BY Lukupäiväkirja
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Overall, extreme levels of fear in the market seems to have morphed into something more resembling concern. For example, the Cboe Volatility Index fell from its 2022 peak of 36, which it hit Monday, to around 30 on Friday, a sign of easing tensions. Meanwhile, while the price of WTI crude oil slipped from Sunday’s multiyear high $130 of barrel to $109 a pop. Markets have been expecting heavy restrictions on Russian oil, some of which the U.S. has already imposed, and that would reduce the global supply and bring about even more burdensome inflation. Stocks dropped on Friday afternoon, as gains made earlier in the day on hopes for diplomatic progress between Russia and Ukraine turned to losses. Technology stocks were hit particularly hard by higher bond yields. Perpetrators of these scams will create a public group on Telegram to promote these investment packages that are usually accompanied by fake testimonies and sometimes advertised as being Shariah-compliant. Interested investors will be asked to directly message the representatives to begin investing in the various investment packages offered. In February 2014, the Ukrainian people ousted pro-Russian president Viktor Yanukovych, prompting Russia to invade and annex the Crimean peninsula. By the start of April, Pavel Durov had given his notice, with TechCrunch saying at the time that the CEO had resisted pressure to suppress pages criticizing the Russian government. In addition, Telegram now supports the use of third-party streaming tools like OBS Studio and XSplit to broadcast live video, allowing users to add overlays and multi-screen layouts for a more professional look.
from tr
