Не так давно в Листве заметил книжку Кирилла Соловьева «самодержавие и конституция», которая является частью авторской серии о российском политическом поле начала XX века.

Конкретно в этой работе описывается общее политическое развитие Российской империи в период между двумя революциями, как преобразовывались институты самодержавной монархии в условиях существования парламента.

Россия на рубеже XIX—XX столетий стремительно преображалась. Шла индустриализация, наращивались темпы урбанизации, постепенно вводилось всеобщее образование. Народные массы всё больше входили в культурную, экономическую и, конечно же, политическую жизнь страны. Последнее произошло особенно бурно, породив кровавые события 1905–1907 годов.

Первый опыт русского парламентаризма продлился недолго — всего 10 лет. Но это было чрезвычайно насыщенное десятилетие: разгоны первых двух дум, столыпинская реформа, мировая война и революция.

Исторический труд Соловьёва ценен в первую очередь своей объективностью. Долгое время историография этого периода состояла целиком из советского мифотворчества, пытающегося оправдать приход большевиков к власти. Соловьёв в полной мере доказывает, что представление о тупиковости пути развития Российской империи неверна.

При этом исследование не стоит воспринимать сугубо как историческое. В начале XX века в России появилась вполне современная по меркам сегодняшнего дня политика, включающая и взаимодействие со СМИ, и попытки манипуляций с голосами на выборах, и поиски доноров, и организация различных гуманитарных миссий, и многое другое, что продолжает быть актуальным в наши дни. Мне, как человеку вовлечённому в политику, это показалось особенно интересным.

Книга Кирилла Соловьёва поможет понять, что из себя представляла конституционная система в России, в какую сторону она шла и почему окончательно сложиться век назад она так и не смогла. После её прочтения можно ознакомиться другими работами автора, посвящённым более узким аспектам российского политического развития того времени.

Глубокий общественный раскол

Одной из особенностей российского политического поля России начала XX века был глубочайший разрыв между большинством интеллигенции и властью. Если в Германии даже весьма левые либеральные силы сотрудничали с правыми против социалистов, то в России всё было наоборот: либералы объединялись с социалистами в борьбе с властью, а кое-где к оппозиции присоединялись даже очень и очень правые. Как так вышло?

Начало этот процесс берёт в 1880-х годах, в период так называемых «контрреформ». К тому времени выросло первое поколение, родившиеся после реформ Александра II, которые дали старт стремительной модернизации России.

Ликвидация университетской автономии, ужесточение цензуры и распространение полицейских облав на студенческие сходы в годы правления Александра III, ожесточало интеллигентскую молодежь, все больше тяготевщей к радикальным учением.

При этом чиновничий аппарат формировался из тех же выпускников университетов, но для большинства либерально мыслящих молодых людей такой путь превращал человека в «нерукопожатного». Таким образом, между вчерашними однокашниками возникала непреодолимая пропасть.

В конце 19 века у прогрессивных слоев российского общества появилась возможность уйти в политику, прощу прощения, не шкварясь об государство. Сейчас я говорю о земстве, органе русского местного самоуправления. Хотя в земства шли и вчерашние чиновники, поэтому публика в них была весьма разношёрстной. В любом случае, российский политический класс, отделённый от государства, стремительно формировался и у него начали появляться претензии на власть.

Через такую призму политическая история России начала XX века куда лучше доступна для понимания. Чувство взаимного недоверия между властью и обществом преодолеть было крайне сложно.

Первый опыт русского парламентаризма

Автор — right bureau

Начало 1906 года в России прошло под знаменем первых в её истории выборов в новый национальный представительный орган власти — в Государственную Думу. Однако проработала первая Дума совсем недолго: спустя всего 72 дня после созыва она была распущена. Как так вышло? Попробуем разобраться.

В условиях нестабильности к первому и достаточно внезапному избирательному циклу наиболее подготовленной оказалась леволиберальная партия кадетов. Влиятельные социалисты выборы бойкотировали, продолжая призывать народ выходить на баррикады, а правые, в частности октябристы, банально не успели сорганизоваться.

Положение о выборах 11 декабря 1905 года было составлено так, что большинство депутатов должно было избираться крестьянством. Правительство рассчитывало, что русский крестьянин окажется консервативным избирателем и поддержит промонархические силы. Но недовольство деревни из-за текущей аграрной политики государства и массовая агитация оппозиции своё дело сделали. Надежды правительства провалились.

В любом случае, депутатский состав первой Думы оказался весьма демократическим. Половина мандатов была за крестьянами, немало было и рабочих: немецкий рейхстаг и английский парламент того времени таким похвастаться не могли. Из-за социального состава Думы нередко возникали курьёзы. Полицией регулярно задерживались крестьянские депутаты, занимавшиеся продажей «входных билетов» в Таврический дворец. Более сознательные депутаты искали легальные способы заработка, например, устраивались швейцарами или дворниками.

Очевидно, что вне зависимости от своих моральных качеств такой депутатский контингент не обладал опытом законотворчества и не стремился его выработать. Дума, во многом движимая ЦК кадетской партии и иной оппозицией, с ходу начала призывать к радикальной смене государственного строя. Большинство депутатов не желало идти на сотрудничество с правительством в любом виде. Парламент оказался нерабочим и его пришлось распустить. Лишь в третий раз, после реформы избирательного закона, в Государственной Думе самую крупную фракцию образовали октябристы, готовые идти вместе с властью по пути реформ, а не революций.

В российской историографии принято считать, что первым признанным царём на Руси являлся Иван IV. Более продвинутые знают, что «царями» в ряде случаев именовались уже Василий II и Иван III, но, на удивление, для идеологов русского царства наиболее важна была фигура Василия III.

Русские государи, как и все другие европейские правители, пытались вписать себя в общий контекст, восходящий к Римской Империи. В средние века государств, по крайней мере в современном понимании, по сути не существовало. Вся Европа представляла «матрёшку» вассальных отношений. Верховными сюзеренами «Града земного» могли быть только кесари, императоры Запада и Востока.

В таком понимании мир представлял собой единое христианское царство. Данный момент крайне важен для понимания мышления средневекового человека как на Руси, так и на западе. На Руси были князья, но царь, глава православного мира, был только в Константинополе. Кайзер Священной Римской Империи выполнял на западе схожую функцию, хотя его власть даже на немецкой земле зачастую считалась эфемерной, но его поддержка служила важным источником легитимности для королей по всему католическому миру. В этой сфере кайзеры нередко вступали в конкуренцию с папским престолом.

В 1510-х годах Московское царство пребывало в активной фазе борьбы с Польшей и Литвой за статус объединителя русских земель и за титул князя всея Руси. В поисках союзников Москва завязала переписку с императором Максимилианом I, который в ответном письме назвал Василия III «кайзером всех русских». В Москве восприняли это как признания того, что император Запада признал русского князя императором Востока, себе равным. В Польше после этого естественно начался сущий кошмар. До конца неизвестно вкладывал ли Максимилиан Габсбург или его послы тот смысл, который нашли в нём русские.

В 1721 году, когда Пётр I был провозглашён императором, канцлер Головкин в своей речи на торжественной церемонии вспомнил именно письмо немецкого кайзера: «Титул императорский Вашего величества достохвальным антецессорам от славнейшего императора Римского Максимилиана от неколиких сот лет уже приложен, и ныне от многих потентатов дается». Таким образом, петровская пропаганда окончательно вписала природу российской власти в общеевропейский контекст, причем теперь, в отличие от попыток былых веков провести преемственность от Византии, Россия больше ориентировалась на запад.

На самом деле с каждым годом и с каждой прочитанной по теме книгой всё больше убеждаюсь, что влияние монгольского ига на Русь — это один большой псиоп. Разумеется, я не говорю, что ига не было или что оно вообще не сыграло никакой роли в истории России, но тем не менее его воздействие на «путь» страны в массовом сознании сильно переоценено.

Краткосрочно и отчасти среднесрочно монголы на Русь повлияли: исчезло каменное строительство, затруднились связи с Европой, было разграблено множество городов и перебита масса населения, на десятки лет откатилось развитие ремёсел. Сюда же можно отнести то, что объединителем Руси оказалась именно Москва, так как не последнюю роль в её возвышении сыграли хорошие отношения московских князей с ханами. Но тут монголы были скорее инструментом, нежели каким-то активным актором.

Это явно не то, что предопределило дальнейшее развитие Руси на века. Гораздо сильнее на историю и институты России повлияла общеевропейские тенденции, в первую очередь это касается значительного удорожания армии и в целом войны, которое произошло примерно в XV веке.

Появление пороха, а также превращение наёмников в ключевую силу европейских королей взамен не всегда лояльного рыцарского войска, формировавшегося в рамках феодальных отношений, поставили государства в прямую зависимость от финансов. А деньги приносили в первую очередь города, ориентированные на торговлю и ремесленное производства.

В Центральной и Восточной Европе с этим обстояло сложнее. Торговля была развито слабо, города разрастались не столь быстро, как на западе. Тем не менее каким-то образом армию нового типа строить было нужно. Решение оказалось одно — вместо денег в качестве жалованья выдавать армии землю. Так зародилась поместная система, причём в Венгрии и Польше она появилась даже раньше, чем в Московском государстве.

Именно поместная система, со всеми её недостатками, стала определяющим фактором формирующим Российское государство эпохи Нового времени. От неё растет крепостное право и превращение элиты в «служивое сословие». Влияние азиатчины и монголов здесь не видно от слова совсем.

К темы прошлого поста добавлю, что представления об империях Азии как о деспотиях, управляемых сильнымы авторитарными лидерами — очень далёко от правды. Когда Маркс и Энгельс разрабатывали концепцию «Азиатского способа производства» об этих самых странах Азии, об их политической и экономической истории, было практически ничего неизвестно, поэтому неудивительно, что любые представления о них складывались крайне европоцентричными.

В действительно всё было скорее наоборот. Буст европейским державам дало именно наличие эффективного государства, способного выстроить хорошо работающую фискальную систему. Финансы, получаемые с налогов, направлялись в первую очередь на строительство армии и флота. В свою очередь для функционирования фискальных органов властям было необходимо регулярное государство, развитие чиновничьего аппарата.

В азиатских странах выстроить действенный механизм налогообложения было невозможно по массе причин. Играла роль и география, и большая неоднородность населения, говорящего в рамках одной империи на отнюдь не одинаковых языках. Можно вспомнить, что даже в современном Китае диалекты китайского языка очень сильно отличаются друг от друга. Сюда же стоит добавить и большее религиозное разнообразие.

Короче говоря, империи Востока были откровенно недоуправляемы. Власть азиатских «деспотов» была слабее, чем британский парламент или любой другой источник власти в Европе. Как раз в «недоуправляемости» можно увидеть некое сходство России со странами востока, но в случае России государство, как и в других странах Европы до появления развитого капитализма, вполне успешно усиливалось и наращивало своё присутствие. Фискальный потенциал России постоянно рос, а при Петре I получилось выстроить регулярное государство западного образца.

Постепенно переосмысливать европоцентричное восприятие мира полезно — это позволяет более объективно понимать политику и историю. Но парадокс в том, что вне рамок европоцентризма причастность России к европейской цивилизации становится ещё более очевидной.

Добавлю к посту Ромы чуть-чуть от себя. На самом деле сложно переоценить роль структуры экономики в пути развития страны. За примерами далёко ходить не нужно: Британия, первой испытавшей современный экономический рост, достигла бума во многом благодаря соотношению стоимости факторов производства.

Уже в начале XVIII века Британия обладала развитым рынком наёмного труда. Даже в сельском хозяйстве рабочая сила преимущественно была наёмный, это очень уникальный для Европы случай. Раннее зарождение рыночных механизмов предвосхитило старт бурного экономического подъёма ближе к середине века. Интересно, что изобретение паровой машины и иные прорывы промышленной революции стали скорее следствием, а не причиной роста.

Наёмный характер труда повышал его стоимость, но при этом другие факторы производства, например уголь, стоили меньше. Это стимулировало производителей искать более капиталоёмкие средства производства, понижающие роль труда, но повещающие роль дешёвых ресурсов. В большинстве других стран, где, наоборот, трудовые ресурсы были максимально дешёвыми, стимулов развитию технологий и промышленности не появилось, что предвосхитило их долгое отставания от Британии и других стран передовой индустриализации.

Ещё более показательно это иллюстрирует экономическая история Японии. Конечно, индустриализацию эпохи Мэйдзи провальной не была, она была вполне успешной, но ориентировалась на дешёвый труд. Закупая западные технологии, японцы специально повышали в них уровень использования человеческого труда, пользуясь низкими тратами на зарплаты. После окончания Второй Мировой стратегия развернулась на 180 градусов — теперь японцы строили свою экономику на максимально капиталоёмких отраслях.

В результате к 1970-м японские фабрики оказались даже более капиталоёмкими, чем западные. Рынком сбыта для продукции сверхкрупных японских предприятий служила в первую очередь Америка, ведшая тогда политику свободной торговли. Оборотной стороной успеха страны самураев стал упадок американского «ржавого пояса». Короче говоря, удорожание труда не всегда ведёт к чему-то плохому, скорее наоборот, оно является одним из главных стимулов к росту в экономической истории. На дешёвом труде гастарбайтеров современную конкурентную экономику точно не построишь.

https://www.group-telegram.com/big3russia/5777

Присоединяюсь, действительно нужный документальный проект про СВО. Рекомендую ознакомиться, сегодня как раз на онлайн-платформах вышел первый эпизод из цикла.

Сланцевая революция

Последний месяц одна из главных тем для обсуждения это перспективы мирового рынка энергоресурсов после избрания Трампа. США перестанет сдерживать свой экспорт нефтепродуктов, что, очевидно, повлияет на глобальную политическую конъюнктуру. В 2023 году США экспортировало 4,1 миллиона баррелей нефти в сутки (Россия 4,8 миллиона), при Трампе эта цифра скорее всего увеличится и в теории может даже достичь уровень Саудовской Аравии (7 миллионов баррелей в сутки в 2023 году). При том, что каких-то 20 лет назад Америка, наоборот, являлась одним из главных импортеров нефти в мире.

Ситуацию с ног на голову перевернула сланцевая революция. В начале XXI века все крупные игроки на рынке энергоресурсов были убеждены, что в новом веке США уготован статус импортера нефти и газа, поэтому их взоры были направлены на развитие торговых отношений со странами экспортерами, например, с Катаром. В это же время внутренний рынок Америки оказался свободным для более мелких фирм, которые не боялись идти на риски и искали новые способы добычи нефти в Штатах, хотя все к этой идеи относились достаточно скептично.

Глава одной из таких компаний, Джордж Митчелл, считал очень перспективной идею разработки глубоких сланцевых пород (в геологических учебниках прошлого возможность такой добычи газа и нефти отрицалась). Митчелл родился в семье мигранта из Греции, его отец на родине был обычным пастухом. После получения геологического образования Митчелл основал собственную нефтегазовую компанию и начал проводить эксперименты с разными методиками добычи сланцевого газа.

Спустя ни один десяток лет (!) к началу XXI века эксперименты увенчались успехом и метод промышленной добычи сланцевого газа был найден. К тому времен компания Митчелла была уже на грани банкротства, но проект был успешно продан Devon Energy. За пару лет в нефтегазовой отрасли произошёл настоящий бум, впервые за долгое время в истории открытые запасы нефти и газа в США только увеличивались, а не уменьшались. Порты, строившиеся для принятия импортного газа, пришлось за многомиллиардные суммы перестраивать для экспортных нужд. Покупать американский газ и нефть стали и в Европе, и в Азии (в том числе в Китае).

Всё это, конечно, не могло не повлиять на геополитическую ситуацию в мире. Страны Европы и Азии получили больше возможностей для импорта энергоресурсов, что в большей мере развязало им руки для ведения независимой политики. Как раз в этих условиях санкциями был тотально обложен Иран. Хотя, конечно, мир торговли очень сложен. Банально не для всех НПЗ подходит сланцевая нефть, поэтому даже США продолжает закупать «классические» сорта нефти в Канаде и Мексике. В любом случае сланцевая революция стала тем событием, что сильно предопределило ход истории первой четверти текущего века (да и последующих лет скорее всего тоже).

Хайек. Дорога к рабству: как миром правят идеи?

«Дорога к рабству» это одна из главный политических книг середины XX века. Её нельзя отнести исключительно к теоретическим работам, многие положения, заданные Хайеком, легли в основу исследований Чикагской экономической школы. А уже выходцы из неё помогали разрабатывать экономический курс и Пиночету, и Тэтчер, и Рейгану. Успешность применения этих положение не всегда была одинаковой.

В своей новой статье я расскажу о контексте, в котором создавалась эта работа, и проанализирую ряд её основных положений. «Дорога к рабству» особенно актуальна для России, с нашим долгим и болезненным опытом плановой экономики, обернувшимся столь же лихим скатыванием в безобразный рынок 90-х. Так где же правда?

Читайте на Дзене.

(да, я создал Дзен, буду признателен за подписку)

Поддержать автора можно донатом сюда: 2202 2050 2363 5912

Пока вместе с сессией потихоньку наступает новогоднее настроение, решил ради эксперимента сделать эксперимент и писать побольше личных постов (может и после завалов по учебе продолжу в таком формате вести канал), ибо 4 поста в месяц — это совсем не дело. Мне бы хотелось писать почаще, но лонги создавать на постоянной основе сложно, плюс объективно такой формат достаточно не популярен. Много букав.

Как мне кажется, логичнее писать более объёмные лонги, но реже и для специфических платформ (вроде телеграфа или дзена), где можно покрасивее всё оформить (добавить схемы, картинки) и где не нужно будет постоянно пытаться всё обрезать из-за ограничителя символов. Кстати, большая просьба подписаться на мой Дзен. В ближайший месяц планирую попробовать выпустить на нём ремастеры своих лучших статей за два года (уже доступна статья про Ждановщину).

Я в целом и раньше пытался делать что-то подобное, но сейчас мое намерение более твердое и с тематикой постов буду более смел. Порой, возможно, буду экспериментировать с щитпостом, но без скатывания в крайность.

Вообще, если начинать подводить итоги года, то однозначно «Цена утопии» Давыдова это лучшая книга, что я прочитал за год.

Работы Давыдова давно стали классикой современной отечественной историографии без шизомарксизма. Книга хорошо показывает опасность переоценки «уникальности своего пути» и отказа следовать по маршруту, который уже прочертили другие и который доказал свою эффективность. Хотя интересно, что славянофилы и тесно примыкающие к ним левые а-ля Герцен и Бакунин, собственные философские системы и даже концепцию «своего пути» позаимствовали у немцев, также страдавших чем-то подобным. Отличились разве что интерпретации.

Это ни в коем случае не говорит о том, что у России нет своих особенностей и уникальности, но это неприятие развития капиталистических отношений, которое в полной мере разделялось царской властью, замедлило рост страны, сделало его более болезненным.

Забавно, что Давыдова коммунисты во всю кличут монархическим историком (вспоминается ролик Садонина про позднюю Империю), хотя львиная доля этой книги посвящена критики царской политики до реформ Столыпина. С некоторыми оценками в «Цене утопии» можно не согласиться, но аргументация и фактология в книге даны блестяще, поэтому строго рекомендую к прочтению каждому, кто хочет достичь большего понимания перипетий российской истории начала XX века.

Из других итогов года хочу выделить моё решение попробовать жёстко уйти в экономику и начать активно изучать тематическую литературу.

Начал я с Хайека и других классиков неолиберального направления. В целом это реально база, вполне чёткий ответ на коммунизм и социалистические веяния в прогрессивном либерализме.

Важно, что классики неолиберализма никогда не выступали за анархизм, за отмену государства и «бездушный» капитализм. Россия 90-х, хоть отчасти и ориентировалась на неолиберализм, страдала от сильнейшей проблемы — слабости государства.

Слабости в том смысле, что оно не могло обеспечить законность, нормальное исполнение правовых норм. Эту функцию государства не оспаривал ни Фридмен, ни Хайек.

В давнишней заметке об отношении Маркса к России я рассказывал про его видение начала истории России. Если вкратце, то славяне ничего сами сделать не могли, государство им придумали прогрессивные по меркам феодальной формации германцы-варяги. Но интересно, что подобная интерпретация призвания варяг имеет славянофильские корни.

Ранние славянофилы разделяли классическую норманскую теорию о происхождении государственности на Руси. Однако трактовали они её достаточно нестандартно. В классической формуле «кесарю кесарево, а Божие Богу» западные народы, по мнению славянофилов, всегда были ближе к «кесареву», уделяя значительное внимание строительству государства. Это касалось и католической церкви. Русские же были ближе именно к «Божию» и самоустранялись от града земного в виде государства.

Русские пригласили на княжения варягов специально, чтобы самим не создавать своё государство. Но это не было каким-то добровольным порабощением, ибо последнее слово всегда оставалось за общиной, за вече: в истории средневековой Руси можно найти массу примеров изгнания неугодного князя со стола народом. Князь выполнял строго оговоренные с вече функции.

То же касалось и правового поля. Пока в средневековой Европе каждая прослойка (да и практически каждый ремесленный цех), корпорация обладали своим набором правовых норм, строго зафиксированных во всевозможных законодательных актах, то на Руси продолжали судить по общинному «обычаю». Таков был взгляд славянофилов.

И его перенял Бакунин, активный участник социалистического движения в Европе и один из главных идеологов левого анархизма XIX века. Для него склонность русских к социальному анархизму обозначала, что именно русские способны привести мир к революции, которая отменит государство и создаст мир без эксплуатаций. А немцы, особенно пруссаки — страшные государственники, их образ бытия, наоборот, мир от революции отодвигает. Тут и начинается полемика Бакунина с Марксом.

Маркс те же самые факты интерпретировал иначе. Государство, как и капитализм, для своей смерти должно «перезреть», такова диалектическая логика. Поэтому государственники немцы были прогрессивны и первыми должны прийти к революции.

Точка зрения Маркса в социалистическом движении в конечном счёте победила, но, любопытно, с ретроспективной точки зрения прав оказался Бакунин. Революции произошли там, где государство было слабо. Тем не менее, Сталин путь к коммунизму построил на диалектической идее о «перезревании государства». Последствия оного широко известны...

Между исламской революцией в Иране и революцией 1917 года в России в ракурсе, заданным в заметке ватоадмином, можно увидеть множество параллелей. Только вместо духовенства в России были социалисты.

Февральский переворот изначально двигался социалистами, именно они переманили на свою сторону Петроградский гарнизон, главный силовой фактор в столице. Однако у думских либералов был важный козырь в рукаве — Ставка на фронте признала их законной властью и, в случае чего, могла отвлечь часть армии от боевых действий и подавить революционное выступление в Петрограде. Ради участия в будущем разделе власти социалисты пошли на сделку с думскими либералами и сформированным ими Временным правительством.

Однако почти сразу же работа Временного правительства оказалась в параличе — никакой позитивной программы у бывших членов прогрессивного блока не нашлось, коалиции разваливались, а ответственность за управление страной никто брать не хотел. Всё было отдано на откуп будущему Учредительному собранию, которое должно было включать более чем 800 депутатов (!). И такая махина, состоящая в основном из далёко не самых образованных слоёв населения, была призвана решать судьбу страны в условиях тотального развала экономики и Мировой войны. Понятно, что Учредилка была проектом мертворожденным, даже кадеты это признали вскоре после её разгона. Программа победивших на выборах эсеров ничего хорошего России не сулила.

Всё это открыло дорогу к власти фанатикам, твердо желавшим использовать Россию как батут в коммунистическую валгаллу. Конечно, было бы не вполне правильным считать 1917 год исторической возможностью «повернуть» в сторону демократии, но нерешительные действия, подпитанные вроде как благими намерениями получивших на какое-то время власть кадетов и им сочувствующих, привели страну к катастрофе.

https://www.group-telegram.com/gus_vasili/4135

Друзья! С Наступающим Новым годом вас!

Чуть впрягусь в дискуссию и соглашусь с Лерой.

Политические элиты любого государства стремятся в первую очередь к удовлетворению своих интересов. Но в условиях институциональной демократии их стремление к власти, как в случае с конкуренцией за прибыль в рыночной экономике, оборачивается пользой для общества. Вместо кулуарной борьбы (иногда с применением оружия) элитные группировки сталкиваются в электоральном поле, в таких условиях они просто вынуждены считаться с общественным настроением.

Но в России со времён 1991 года данный механизм выстроен не был. Если в 90-е, в связи со слабостью государства, многие конфликты решались открыто бандитскими методами, то позднее государство окрепло и всё погрузилось в большую кулуарность. При этом во многом институционально был скопирован советский механизм власти. Всё снова решается на Старой площади, только вместо Секретариата ЦК, непосредственно подчиненного Генсеку, у нас появилась президентская вертикаль в виде АПшки.

Ситуативно интересы властей и каких-то слоев общества могут совпадать, хотя тут правильней было бы говорить не об общности интересов, а об обоюдно выгодном итоге удовлетворении разных интересов. Для кого-то Чемпионат мира по футбол в 2018 году это возможность почувствовать свою связь с глобальным миром, а для кого-то это способ распилить деньги на строительстве огромных стадионов и шанс поднять свой международный престиж.

Культивироваться должна правильно работающая система, которая в любой ситуации позволит обществу повлиять на власть, а не конкретный период, когда чаяния вашей политической группировки совпали с чаяниями власть имущих. По этой логике выбор «идеального» года в российском XXI веке будет зависеть сугубо от ваших взглядов (необязательно даже политических). Это может быть и 2007, и 2008, и 2010 (год манежки), и 2014, да и 2022 год тоже.

https://www.group-telegram.com/leraizbutovo/1490