Исследователь визуальной культуры и режиссер Артем Терентьев опубликовал эссе – о будущем кино, отсутствии смысла, процессуальности внимания к миру и детской вере, которая делает кино возможным.
Ситуация кино прежде всего является поиском причины своего существования или причины, побуждающей создавать конкретное кино. Ситуация кино начинается в месте и времени реальности и внутри субъекта, который по какой-то причине начинает мыслить кино: до того, как снят первый кадр, но когда какой-либо кадр осознан как первый. Первый кадр существует не хронологически, а эпистемологически — он может не быть первым или не быть в фильме, но он встраивается в реальность в качестве кадра, который может превратиться в фильм. Он и есть искомая точка начала — сильная интенция, вспышка в ночи, указывающая направление в еще неведомое. Она недолго сияет, оставляя смутную память о направлении, заставляя двигаться наощупь в пространстве, где разум не сталкивается с постижимым внешним, а внешнее не коррелирует с внутренним — где еще ничего нет, кроме ночи и молчания, голос которого мы слышим.
Исследователь визуальной культуры и режиссер Артем Терентьев опубликовал эссе – о будущем кино, отсутствии смысла, процессуальности внимания к миру и детской вере, которая делает кино возможным.
Ситуация кино прежде всего является поиском причины своего существования или причины, побуждающей создавать конкретное кино. Ситуация кино начинается в месте и времени реальности и внутри субъекта, который по какой-то причине начинает мыслить кино: до того, как снят первый кадр, но когда какой-либо кадр осознан как первый. Первый кадр существует не хронологически, а эпистемологически — он может не быть первым или не быть в фильме, но он встраивается в реальность в качестве кадра, который может превратиться в фильм. Он и есть искомая точка начала — сильная интенция, вспышка в ночи, указывающая направление в еще неведомое. Она недолго сияет, оставляя смутную память о направлении, заставляя двигаться наощупь в пространстве, где разум не сталкивается с постижимым внешним, а внешнее не коррелирует с внутренним — где еще ничего нет, кроме ночи и молчания, голос которого мы слышим.
He adds: "Telegram has become my primary news source." Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. READ MORE
from tr
