Россия не Европа

📚Н.Я. Данилевский, книга «Россия и Европа», 1869 г.


ГЛАВА 13.
МЕСТО АВСТРИИ В ВОСТОЧНОМ ВОПРОСЕ.


[§1. Краткий очерк истории образования Австрийского государства]

[§1.2. Меттерних]

[13:35] Обыкновенно Меттерниху отказывают в высших способностях государственного человека, утверждая за ним не более как славу ловкого дипломата, как за каким-нибудь Кауницом или Талейраном, – на том основании, что будто бы он не умел оценить духа времени, не понимал силы идей, и потому вступил с ними в неравную борьбу, окончившуюся после 33-летнего торжества совершенным распадением его системы (ещё при жизни его) и чуть не гибелью Австрии. Действительно, без постижения духа времени и понимания направления, которому следуют события, нельзя быть истинно великим политиком, а много-много что* ловким дипломатом; и потому, делаемый Меттерниху упрёк был бы совершенно справедлив, если бы он поступал по своей системе, будучи правителем Англии, Франции, Пруссии, России, Италии, всякого иного государства, – только не Австрии, которая могла сохранить своё существование единственно под условием недеятельного сна. Что среди XIX века умел он длить этот сон целую треть столетия – доказывает, что он понимал и дух времени, и силу идей; ибо, без этого понимания своего врага, не мог бы он так долго и так успешно с ним бороться. А было необходимо – или бороться, или вовсе отказаться от звания австрийского государственного мужа. Он был в положении доктора, имеющего дело с неизлечимым недугом и делающего чудеса искусства, чтобы продлить жизнь своего пациента. Неужели, в случае неизлечимости болезни, врач обязан вовсе отказаться от больного? Или, ещё вернее, он был в положении коменданта крепости: вёл мины и контрмины, апроши и контр-апроши, делал вылазки, разрушал осадные работы неприятеля, строил под огнём внешние верки. Крепость наконец всё-таки была взята, ибо нет крепостей неприступных. Справедливо ли судить коменданта, как военачальника в чистом поле, который, несмотря на свои искусные стратегические манёвры, всё-таки был разбит в данной им генеральной битве? «Зачем вступил он в бой, не соразмерив своих и неприятельских сил?» могут сказать в его обвинение: «ведь руки были у него развязаны, и ему была дана полная свобода действия». Но к коменданту крепости такое обвинение неприложимо, ибо факт осады существует помимо его воли. Неужели защита была напрасна, когда в конце концов сдача всё-таки была неминуема? Другое дело, если бы можно было доказать, что, выйдя из тесной крепостной ограды и действуя своею армиею в чистом поле, комендант, обратившись в военачальника, мог бы наконец выиграть войну. Кто так думает, тот может конечно обвинять Меттерниха, но мне кажется, что доказать можно только противное. Чтобы сохранить органическое вещество, не живущее уже органическою жизнию, ничего другого не остаётся – как герметически закупорить его в плотный сосуд, прекратить к нему доступ воздуха и влажности, или же заморозить.
_____________________
* Много-много что (устар.) – самое большее; не больше чем. (Ред.)

Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885)

НАЗАД ВПЕРЁД

www.group-telegram.com/tw/RossiyaNeEvropa.com/9629

606 viewsedited  Nov 18, 2021 at 05:00

📚Н.Я. Данилевский, книга «Россия и Европа», 1869 г.


ГЛАВА 13.
МЕСТО АВСТРИИ В ВОСТОЧНОМ ВОПРОСЕ.


[§1. Краткий очерк истории образования Австрийского государства]

[§1.2. Меттерних]

[13:35] Обыкновенно Меттерниху отказывают в высших способностях государственного человека, утверждая за ним не более как славу ловкого дипломата, как за каким-нибудь Кауницом или Талейраном, – на том основании, что будто бы он не умел оценить духа времени, не понимал силы идей, и потому вступил с ними в неравную борьбу, окончившуюся после 33-летнего торжества совершенным распадением его системы (ещё при жизни его) и чуть не гибелью Австрии. Действительно, без постижения духа времени и понимания направления, которому следуют события, нельзя быть истинно великим политиком, а много-много что* ловким дипломатом; и потому, делаемый Меттерниху упрёк был бы совершенно справедлив, если бы он поступал по своей системе, будучи правителем Англии, Франции, Пруссии, России, Италии, всякого иного государства, – только не Австрии, которая могла сохранить своё существование единственно под условием недеятельного сна. Что среди XIX века умел он длить этот сон целую треть столетия – доказывает, что он понимал и дух времени, и силу идей; ибо, без этого понимания своего врага, не мог бы он так долго и так успешно с ним бороться. А было необходимо – или бороться, или вовсе отказаться от звания австрийского государственного мужа. Он был в положении доктора, имеющего дело с неизлечимым недугом и делающего чудеса искусства, чтобы продлить жизнь своего пациента. Неужели, в случае неизлечимости болезни, врач обязан вовсе отказаться от больного? Или, ещё вернее, он был в положении коменданта крепости: вёл мины и контрмины, апроши и контр-апроши, делал вылазки, разрушал осадные работы неприятеля, строил под огнём внешние верки. Крепость наконец всё-таки была взята, ибо нет крепостей неприступных. Справедливо ли судить коменданта, как военачальника в чистом поле, который, несмотря на свои искусные стратегические манёвры, всё-таки был разбит в данной им генеральной битве? «Зачем вступил он в бой, не соразмерив своих и неприятельских сил?» могут сказать в его обвинение: «ведь руки были у него развязаны, и ему была дана полная свобода действия». Но к коменданту крепости такое обвинение неприложимо, ибо факт осады существует помимо его воли. Неужели защита была напрасна, когда в конце концов сдача всё-таки была неминуема? Другое дело, если бы можно было доказать, что, выйдя из тесной крепостной ограды и действуя своею армиею в чистом поле, комендант, обратившись в военачальника, мог бы наконец выиграть войну. Кто так думает, тот может конечно обвинять Меттерниха, но мне кажется, что доказать можно только противное. Чтобы сохранить органическое вещество, не живущее уже органическою жизнию, ничего другого не остаётся – как герметически закупорить его в плотный сосуд, прекратить к нему доступ воздуха и влажности, или же заморозить.
_____________________
* Много-много что (устар.) – самое большее; не больше чем. (Ред.)

Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885)

НАЗАД ВПЕРЁД

BY Россия не Европа