Владимир

Policy impact: стоит ли игра свеч?

На протяжении многих лет наблюдаю, как коллеги – scholars из разных стран и дисциплин тратят немало усилий на то, чтобы их научные выводы легли в основу политического курса, который проводят власти (policy). Кто-то в своих стремлениях движим идеями, пытаясь сделать мир лучше и/или воплотить в жизнь свои нормативные идеалы, кто-то – интересами, пытаясь получить гранты и/или контракты и обеспечить работой себя и своих коллег. Однако воздействие scholars на policy (policy impact) часто оказывается незначительным, а то и вовсе влечет за собой совсем не те результаты, на которые рассчитывают сами scholars. Причин тому много, но главная из них состоит в том, что логика, которой продиктованы шаги policy-makers при принятии и реализации решений, сильно отличается от той, которой движимы scholars. Не то, чтобы одни правы, а другие нет – просто policy-makers исходят из других приоритетов и ограничений, нежели scholars. Поэтому те, кто дают правительству советы, освященные авторитетом науки, часто оказываются разочарованы (не говоря уже о том, что представители разных научных точек зрения могут давать сильно отличающиеся друг от друга советы, и разочарование scholars может быть вызвано тем, что власти слушают не их советы, а советы их научных оппонентов).

Казалось бы, у scholars есть иные способы добиться policy impact, нежели давать советы властям. Первый из них состоит в том, что scholars, преподающие в вузах, учат студентов, некоторые из которых сами позднее становятся policy-makers, и в своей практической деятельности подчас (хотя и далеко не всегда) реализуют то, чему их научили преподаватели. Однако этот путь слишком долог, а scholars хотят увидеть policy impact «здесь и теперь». Второй способ намного короче, но также и намного сложнее. Scholars порой сами становятся policy-makers, занимая различные (подчас весьма важные) посты в органах власти – примеры Кардозу или Гайдара далеко не уникальны. Однако scholars в качестве policy-makers успехов добиваются отнюдь не так часто. Отчасти это происходит в силу расхождения логики поведения scholars и policy-makers, отчасти в силу того, что профессиональная деятельность в policy-making требует от тех, кто ей занимается, несколько иных личных и деловых качеств, нежели scholarship, и, прямо скажем, не у всех людей получается их совмещать. Более того, пример того же Кардозу показывает, что scholars после того, как они оказываются в роли policy-makers, порой проводят отнюдь не тот же самый политический курс, за который они ратовали ранее в качестве scholars.

Тогда стоит ли policy impact того, чтобы тратить на него драгоценные время и силы scholars? Ответ на этот вопрос очень индивидуален, и зависит от множества факторов – как связанных с тематикой scholarship, так и с взглядами и личными качествами самих scholars. Предельно огрубляя, если можно не пытаться оказывать policy impact, то лучше этого не делать. Но уж если и пытаться, то стоит четко понимать пределы возможностей scholars и не исходить из неоправданных ожиданий в отношении этого самого policy impact. За редкими исключениями, советы social scientists сами по себе, скорее всего, не изменят мир к лучшему (впрочем, и к худшему тоже), хотя в некоторых обстоятельствах могут изменить конкретную ситуацию в како-то одной сфере – далеко не всегда самой важной для мира, хотя, возможно, и важной для самих scholars. Мой собственный policy impact состоял в том, что в 1994 году я смог убедить Шейниса, тогда занимавшегося подготовкой избирательного законодательства в российской Государственной Думе, в том, чтобы обязать избирательные комиссии официально публиковать результаты всех выборов в полном объеме. В конце концов, эта норма и попала в текст закона в задуманном виде: едва ли она сама по себе улучшила качество российских выборов, но сильно помогла тем, кто эти выборы изучал и продолжает изучать и по сей день. Впрочем, впредь никакой policy impact мне, похоже, не грозит…

www.group-telegram.com/tw/grey_dolphin_3.com/838

2.6K viewsDec 28 at 07:56

Policy impact: стоит ли игра свеч?

На протяжении многих лет наблюдаю, как коллеги – scholars из разных стран и дисциплин тратят немало усилий на то, чтобы их научные выводы легли в основу политического курса, который проводят власти (policy). Кто-то в своих стремлениях движим идеями, пытаясь сделать мир лучше и/или воплотить в жизнь свои нормативные идеалы, кто-то – интересами, пытаясь получить гранты и/или контракты и обеспечить работой себя и своих коллег. Однако воздействие scholars на policy (policy impact) часто оказывается незначительным, а то и вовсе влечет за собой совсем не те результаты, на которые рассчитывают сами scholars. Причин тому много, но главная из них состоит в том, что логика, которой продиктованы шаги policy-makers при принятии и реализации решений, сильно отличается от той, которой движимы scholars. Не то, чтобы одни правы, а другие нет – просто policy-makers исходят из других приоритетов и ограничений, нежели scholars. Поэтому те, кто дают правительству советы, освященные авторитетом науки, часто оказываются разочарованы (не говоря уже о том, что представители разных научных точек зрения могут давать сильно отличающиеся друг от друга советы, и разочарование scholars может быть вызвано тем, что власти слушают не их советы, а советы их научных оппонентов).

Казалось бы, у scholars есть иные способы добиться policy impact, нежели давать советы властям. Первый из них состоит в том, что scholars, преподающие в вузах, учат студентов, некоторые из которых сами позднее становятся policy-makers, и в своей практической деятельности подчас (хотя и далеко не всегда) реализуют то, чему их научили преподаватели. Однако этот путь слишком долог, а scholars хотят увидеть policy impact «здесь и теперь». Второй способ намного короче, но также и намного сложнее. Scholars порой сами становятся policy-makers, занимая различные (подчас весьма важные) посты в органах власти – примеры Кардозу или Гайдара далеко не уникальны. Однако scholars в качестве policy-makers успехов добиваются отнюдь не так часто. Отчасти это происходит в силу расхождения логики поведения scholars и policy-makers, отчасти в силу того, что профессиональная деятельность в policy-making требует от тех, кто ей занимается, несколько иных личных и деловых качеств, нежели scholarship, и, прямо скажем, не у всех людей получается их совмещать. Более того, пример того же Кардозу показывает, что scholars после того, как они оказываются в роли policy-makers, порой проводят отнюдь не тот же самый политический курс, за который они ратовали ранее в качестве scholars.

Тогда стоит ли policy impact того, чтобы тратить на него драгоценные время и силы scholars? Ответ на этот вопрос очень индивидуален, и зависит от множества факторов – как связанных с тематикой scholarship, так и с взглядами и личными качествами самих scholars. Предельно огрубляя, если можно не пытаться оказывать policy impact, то лучше этого не делать. Но уж если и пытаться, то стоит четко понимать пределы возможностей scholars и не исходить из неоправданных ожиданий в отношении этого самого policy impact. За редкими исключениями, советы social scientists сами по себе, скорее всего, не изменят мир к лучшему (впрочем, и к худшему тоже), хотя в некоторых обстоятельствах могут изменить конкретную ситуацию в како-то одной сфере – далеко не всегда самой важной для мира, хотя, возможно, и важной для самих scholars. Мой собственный policy impact состоял в том, что в 1994 году я смог убедить Шейниса, тогда занимавшегося подготовкой избирательного законодательства в российской Государственной Думе, в том, чтобы обязать избирательные комиссии официально публиковать результаты всех выборов в полном объеме. В конце концов, эта норма и попала в текст закона в задуманном виде: едва ли она сама по себе улучшила качество российских выборов, но сильно помогла тем, кто эти выборы изучал и продолжает изучать и по сей день. Впрочем, впредь никакой policy impact мне, похоже, не грозит…

BY Владимир