здесь были драконы

Никита Архипов выпустил несколько постов, в которых критикует ошибку в русскоязычном переводе «После конечности» и самого Мейясу. И тут сплетается сразу несколько тем, как связанных с философией, так и с тем, что происходит вокруг неё.

Момент первый. Моя позиция в целом состоит в том, что сводить философию Мейясу исключительно к «После конечности» — это если и не явная ошибка, то не самый профессиональный подход. Мейясу не только кратко дополнял себя в других местах, но и спустя шесть лет заметно поменял свои взгляды. Вплоть до того, что некоторые моменты из «После конечности» теперь просто не особо актуальны. Об этом я писал в статье двухлетней давности, где сами изменения в обосновании и описании спекулятивного материализма назвал философским ретконом, поскольку Мейясу забавно вуалировал изменения своей позиции.

Одновременно с этим русскоязычная рецепция очевидно центрирована именно на тексте «После конечности». И даже без указания на ошибки в переводе вполне ясно, что достаточно странно игнорировать то, что сам Мейясу говорил об этом тексте. По его же мнению, он местами высказывался неточно, а часть спекулятивных реалистов, таких как Харман и Грант, недопоняли Квентина.

Никита удивляется, как же так вышло, что за все эти годы никто не обратил внимания на то, что в одном (и без того смутном) отрывке у Мейясу что-то не стыкуется в рассуждениях. Предложу здесь альтернативное объяснение. Мое предположение состоит в том, что множество ранних рассказов о Мейясу вообще делались не столько по «После конечности», сколько по введению Хармана в спекулятивный реализм. След Хармана нетрудно обнаружить по кодовым словам, вроде «философии доступа» или «аргумента Перла».

Момент второй. Никита говорит о команде, готовившей перевод «После конечности», но, насколько мне известно, переводчица работала исходя из собственного энтузиазма. Не буду рассказывать о байках, которые слышал по этому поводу, но отмечу, что у всех этих баек какой-то совсем уж печальный тон. Учитывая это, мне кажется, что если Никита пороется в тексте, то, возможно, найдет что-то ещё. Как бы то ни было, если смотреть на ситуацию так, что перевод – это по большей мере результат усилий одного человека, то я думаю, что несколько помарок не должны портить уважения к самому факту подобного энтузиазма.

Момент третий. Так ли значима ошибка, на которую указывает Архипов? Если исходить из того, что мир не сошелся клином на «После конечности», то, как мне видится, не то чтобы. Так, даже на русском о фактичности и фактуальности можно почитать в альтернативных источниках – в докладе «Время без становления» или интервью с Флорианом Геккером. Шутки ли ради, но можно оправдать любого, на кого направлена критика Никиты, щедро предположив, что именно об этом аспекте философии Мейясу они судили не по «После конечности», а по другим работам. Что касается проблем с критикой субъективных идеалистов, то Мейясу даже (не)явно признал сей недостаток, выделив специальный термин «субъектализм» для подходов, которые он не мог успешно критиковать именно как корреляционистские.

Никакого особого вывода у меня здесь не напрашивается, поэтому прошу довольствоваться предложением, которое в буквальном смысле является предложением, завершающим этот пост.

www.group-telegram.com/tw/here_was_dragons.com/229

2.1K viewsedited  Jan 30 at 17:30

Никита Архипов выпустил несколько постов, в которых критикует ошибку в русскоязычном переводе «После конечности» и самого Мейясу. И тут сплетается сразу несколько тем, как связанных с философией, так и с тем, что происходит вокруг неё.

Момент первый. Моя позиция в целом состоит в том, что сводить философию Мейясу исключительно к «После конечности» — это если и не явная ошибка, то не самый профессиональный подход. Мейясу не только кратко дополнял себя в других местах, но и спустя шесть лет заметно поменял свои взгляды. Вплоть до того, что некоторые моменты из «После конечности» теперь просто не особо актуальны. Об этом я писал в статье двухлетней давности, где сами изменения в обосновании и описании спекулятивного материализма назвал философским ретконом, поскольку Мейясу забавно вуалировал изменения своей позиции.

Одновременно с этим русскоязычная рецепция очевидно центрирована именно на тексте «После конечности». И даже без указания на ошибки в переводе вполне ясно, что достаточно странно игнорировать то, что сам Мейясу говорил об этом тексте. По его же мнению, он местами высказывался неточно, а часть спекулятивных реалистов, таких как Харман и Грант, недопоняли Квентина.

Никита удивляется, как же так вышло, что за все эти годы никто не обратил внимания на то, что в одном (и без того смутном) отрывке у Мейясу что-то не стыкуется в рассуждениях. Предложу здесь альтернативное объяснение. Мое предположение состоит в том, что множество ранних рассказов о Мейясу вообще делались не столько по «После конечности», сколько по введению Хармана в спекулятивный реализм. След Хармана нетрудно обнаружить по кодовым словам, вроде «философии доступа» или «аргумента Перла».

Момент второй. Никита говорит о команде, готовившей перевод «После конечности», но, насколько мне известно, переводчица работала исходя из собственного энтузиазма. Не буду рассказывать о байках, которые слышал по этому поводу, но отмечу, что у всех этих баек какой-то совсем уж печальный тон. Учитывая это, мне кажется, что если Никита пороется в тексте, то, возможно, найдет что-то ещё. Как бы то ни было, если смотреть на ситуацию так, что перевод – это по большей мере результат усилий одного человека, то я думаю, что несколько помарок не должны портить уважения к самому факту подобного энтузиазма.

Момент третий. Так ли значима ошибка, на которую указывает Архипов? Если исходить из того, что мир не сошелся клином на «После конечности», то, как мне видится, не то чтобы. Так, даже на русском о фактичности и фактуальности можно почитать в альтернативных источниках – в докладе «Время без становления» или интервью с Флорианом Геккером. Шутки ли ради, но можно оправдать любого, на кого направлена критика Никиты, щедро предположив, что именно об этом аспекте философии Мейясу они судили не по «После конечности», а по другим работам. Что касается проблем с критикой субъективных идеалистов, то Мейясу даже (не)явно признал сей недостаток, выделив специальный термин «субъектализм» для подходов, которые он не мог успешно критиковать именно как корреляционистские.

Никакого особого вывода у меня здесь не напрашивается, поэтому прошу довольствоваться предложением, которое в буквальном смысле является предложением, завершающим этот пост.

BY здесь были драконы