Мохолит

Военный историк Евгений Норин любезно поделился некоторыми текстами с «Мохолита». Война и литература давние спутники. В современной русской словесности сложилось четыре типа отрицания войны России за независимость. Это эмигрантский роман. Это автономный автофикшн. Это антиутопия/постапокалипсис. И это аллегория. Радикальные тексты от памфлетов до верлибров в пятый тип не выделены, так как в них практически отсутствует вымысел и дистанция, то есть это не художественная литература.

Типы эти пересекаются. Эмигрантский роман «Ничто, кроме сердца» Гриши Пророкова (1990) чистый автофик, но рассказывает об исходе из конкретной исторической ситуации, тогда как автономный, «домашний» автофик уходит в семью, в пол, в родное место, где создаёт пространство, свободное от истории. Это желание пересидеть, не участвовать, а эмигрантский текст — всегда выбор. В свою очередь, антиутопия/постапокалипсис («Кадавры» Алексея Поляринова) тоже аллегорична, но отличается от сказочной околицы Аси Демишкевич («Раз мальчишка, два мальчишка»), где лиса — это хитрость, заяц — трусость, а война — потеря памяти.

Что свидетельствует о важном дискурсивном повороте.

Вот сидит в Швейцарии писатель Михаил Шишкин (1961). Сидит в образе властителя дум, который вколачивает молотком моральные императивы. Это всё ещё модель советской и постсоветской интеллигенции, в силу ряда причин сложившая моральные кланы. В дефицитной системе твой статус определяется либо приближенностью к потокам распределения, либо моральными заслугами. Из-за чего поздняя советская интеллигенция в качестве капитала использовала собственный авторитет. Когда в марте 2022 семнадцать известных российских писателей выпустили открытое письмо с антивоенным призывом, их средний возраст составил около пятидесяти лет. Без флуктуации трёх «молодых» авторов — шестьдесят. Старое поколение, старые методы.

Молодые писатели отрицают иначе. Тоже, конечно, морально, от имени ценностей или цивилизации, но уже не так союзно, из разных обоснований, в том числе от себя. «Сегодня мы, писатели, обращаемся ко всем, кто говорит на русском языке», — сказано в обращении семнадцати. «Я — лесбиянка, поэтому заканчивайте воевать», — говорится в очередном автофике. Это новая, приближенная реальность, пересечение идентичностей, личного и той мелкой моторики, которую с успехом выдают за большой ум.

Как ни парадоксально, это более здоровая ситуация. В ней есть зерно частного интереса, а не только распоряжение звёздным небом над нами и законом внутри нас.

Возвращаясь к фигуре Норина. Это типаж публичного интеллектуала. В ответственном государстве такой человек по воскресеньям объясняет стране историю. До недавнего времени историю у нас объяснял товарищ Сванидзе, на минуточку, дальний родственник первой жены Сталина. Утрировано это выглядело так: на экране появлялся Николай Сванидзе и говорил, что Сталин злодей, поэтому надо давить русских. Ему оппонировал Максим Шевченко: Сталин — святой, поэтому надо давить русских. Затем они дрались, а русские голосовали за того, кто им больше понравился. По счастью, моральные кланы в условиях конкуренции ослабли, так как интеллектуальный спрос теперь могут удовлетворять свободные люди вроде Евгения Норина. Ну или Егора Яковлева, если с левого фланга.

В литературе такой смены пока ещё не произошло. Особенно среди издателей, критиков, всей сопутствующей инфраструктуры. Причины называются разные, от административных до рыночных, равно как и рецепты спасения предлагаются от аптечных до государственных. Но важным кажется то, что телегу не стоит ставить впереди лошади. По старой привычке большую литературу у нас хотят создать из имени или книг, хотя она создаётся только и исключительно из большого смысла. Сейчас он связан с войной, и большая литература появится, когда происходящее будет выявлено во всей его возможной полноте. Не только отрицающей, не только патриотической. Всей.

Так что читайте Норина. У него уже многое собрано.

www.group-telegram.com/tw/moho_lit.com/138

1.0K viewsedited  Oct 10 at 13:52

Военный историк Евгений Норин любезно поделился некоторыми текстами с «Мохолита». Война и литература давние спутники. В современной русской словесности сложилось четыре типа отрицания войны России за независимость. Это эмигрантский роман. Это автономный автофикшн. Это антиутопия/постапокалипсис. И это аллегория. Радикальные тексты от памфлетов до верлибров в пятый тип не выделены, так как в них практически отсутствует вымысел и дистанция, то есть это не художественная литература.

Типы эти пересекаются. Эмигрантский роман «Ничто, кроме сердца» Гриши Пророкова (1990) чистый автофик, но рассказывает об исходе из конкретной исторической ситуации, тогда как автономный, «домашний» автофик уходит в семью, в пол, в родное место, где создаёт пространство, свободное от истории. Это желание пересидеть, не участвовать, а эмигрантский текст — всегда выбор. В свою очередь, антиутопия/постапокалипсис («Кадавры» Алексея Поляринова) тоже аллегорична, но отличается от сказочной околицы Аси Демишкевич («Раз мальчишка, два мальчишка»), где лиса — это хитрость, заяц — трусость, а война — потеря памяти.

Что свидетельствует о важном дискурсивном повороте.

Вот сидит в Швейцарии писатель Михаил Шишкин (1961). Сидит в образе властителя дум, который вколачивает молотком моральные императивы. Это всё ещё модель советской и постсоветской интеллигенции, в силу ряда причин сложившая моральные кланы. В дефицитной системе твой статус определяется либо приближенностью к потокам распределения, либо моральными заслугами. Из-за чего поздняя советская интеллигенция в качестве капитала использовала собственный авторитет. Когда в марте 2022 семнадцать известных российских писателей выпустили открытое письмо с антивоенным призывом, их средний возраст составил около пятидесяти лет. Без флуктуации трёх «молодых» авторов — шестьдесят. Старое поколение, старые методы.

Молодые писатели отрицают иначе. Тоже, конечно, морально, от имени ценностей или цивилизации, но уже не так союзно, из разных обоснований, в том числе от себя. «Сегодня мы, писатели, обращаемся ко всем, кто говорит на русском языке», — сказано в обращении семнадцати. «Я — лесбиянка, поэтому заканчивайте воевать», — говорится в очередном автофике. Это новая, приближенная реальность, пересечение идентичностей, личного и той мелкой моторики, которую с успехом выдают за большой ум.

Как ни парадоксально, это более здоровая ситуация. В ней есть зерно частного интереса, а не только распоряжение звёздным небом над нами и законом внутри нас.

Возвращаясь к фигуре Норина. Это типаж публичного интеллектуала. В ответственном государстве такой человек по воскресеньям объясняет стране историю. До недавнего времени историю у нас объяснял товарищ Сванидзе, на минуточку, дальний родственник первой жены Сталина. Утрировано это выглядело так: на экране появлялся Николай Сванидзе и говорил, что Сталин злодей, поэтому надо давить русских. Ему оппонировал Максим Шевченко: Сталин — святой, поэтому надо давить русских. Затем они дрались, а русские голосовали за того, кто им больше понравился. По счастью, моральные кланы в условиях конкуренции ослабли, так как интеллектуальный спрос теперь могут удовлетворять свободные люди вроде Евгения Норина. Ну или Егора Яковлева, если с левого фланга.

В литературе такой смены пока ещё не произошло. Особенно среди издателей, критиков, всей сопутствующей инфраструктуры. Причины называются разные, от административных до рыночных, равно как и рецепты спасения предлагаются от аптечных до государственных. Но важным кажется то, что телегу не стоит ставить впереди лошади. По старой привычке большую литературу у нас хотят создать из имени или книг, хотя она создаётся только и исключительно из большого смысла. Сейчас он связан с войной, и большая литература появится, когда происходящее будет выявлено во всей его возможной полноте. Не только отрицающей, не только патриотической. Всей.

Так что читайте Норина. У него уже многое собрано.

BY Мохолит