Второй модуль Поле.Круг: лекция Романа Хандожко об идентичности в эпоху ИИ
Круг возвращается на этой неделе! На голосовании наши подписчики выбрали темой второго модуля идентичность. Начнём этот сложный разговор уже в пятницу в 18:00 с лекции Романа Хандожко о том, как сначала мы воображали искусственный интеллект, а потом он начал воображать нас.
Вы можете помнить Романа по лекции о философских и эзотерических поисках советских физиков — она выходила в рамках сезона «Атом».
По традиции попросили лектора написать небольшое введение в тему: получился дико интригующий текст — читайте его на карточках.
Полная программа второго модуля Круга здесь:
https://krug.pole.media/
Круг возвращается на этой неделе! На голосовании наши подписчики выбрали темой второго модуля идентичность. Начнём этот сложный разговор уже в пятницу в 18:00 с лекции Романа Хандожко о том, как сначала мы воображали искусственный интеллект, а потом он начал воображать нас.
Вы можете помнить Романа по лекции о философских и эзотерических поисках советских физиков — она выходила в рамках сезона «Атом».
По традиции попросили лектора написать небольшое введение в тему: получился дико интригующий текст — читайте его на карточках.
Полная программа второго модуля Круга здесь:
https://krug.pole.media/
Дайджест от «Поля»: AI-фильмы, документалистика и машинное сознание
Возвращаемся с традиционной подборкой новостей и статей: снова говорим и думаем про ИИ, а ещё — смотрим с неожиданного ракурса на документалистику и социологию.
1. Главный конкурс AI-фильмов Project Odyssey Season 2 выкатил очень интересную статистику, основанную на опросе 500 финалистов. Из неё можно узнать, какими инструментами чаще пользуются победители конкурса, насколько эффективен ChatGPT в написании сценариев и нужно ли отучиться в киношколе, чтобы увеличить свои шансы. Отчёт лежит тут.
2. В The International Journal of Qualitative Methods опубликована (ещё в 2020 году, но время это конструкт) статья о том, что документалистику хорошо бы рассматривать как качественный метод исследования (а не только его возможный результат). Авторы статьи утверждают, что документальный и антропологический подходы изначально тесно связаны между собой и вполне могут друг друга обогащать.
3. Йоша Бах — исследователь ИИ, когнитивист и философ — открыл институт, который будет изучать машинное сознание. Называется California Institute for Machine Consciousness (сокращенно CIMC): уже сейчас на его сайте доступна роскошная библиотека с видеолекциями, классическими и современными текстами по теме и подкастами.
4. В феврале у журнала Thesis Eleven вышел специальный номер, посвящённый Джиллиан Роуз — крайне интересной мыслительнице, которую ставят в один ряд с Симоной Вейль, Теодором Адорно и другими ключевыми фигурами XX века, но знают гораздо меньше. Особенно рекомендуем статью о спекулятивной социологии: в ней автор показывает, как, с точки зрения Роуз, важны для социологической мысли попытки разобраться с гегелевским абсолютом — и помыслить немыслимое.
Надеемся, что дайджест окажется вам полезен и поможет сделать крутой фильм, найти сознание у ИИ или хотя бы немного понять Гегеля.
Возвращаемся с традиционной подборкой новостей и статей: снова говорим и думаем про ИИ, а ещё — смотрим с неожиданного ракурса на документалистику и социологию.
1. Главный конкурс AI-фильмов Project Odyssey Season 2 выкатил очень интересную статистику, основанную на опросе 500 финалистов. Из неё можно узнать, какими инструментами чаще пользуются победители конкурса, насколько эффективен ChatGPT в написании сценариев и нужно ли отучиться в киношколе, чтобы увеличить свои шансы. Отчёт лежит тут.
2. В The International Journal of Qualitative Methods опубликована (ещё в 2020 году, но время это конструкт) статья о том, что документалистику хорошо бы рассматривать как качественный метод исследования (а не только его возможный результат). Авторы статьи утверждают, что документальный и антропологический подходы изначально тесно связаны между собой и вполне могут друг друга обогащать.
3. Йоша Бах — исследователь ИИ, когнитивист и философ — открыл институт, который будет изучать машинное сознание. Называется California Institute for Machine Consciousness (сокращенно CIMC): уже сейчас на его сайте доступна роскошная библиотека с видеолекциями, классическими и современными текстами по теме и подкастами.
4. В феврале у журнала Thesis Eleven вышел специальный номер, посвящённый Джиллиан Роуз — крайне интересной мыслительнице, которую ставят в один ряд с Симоной Вейль, Теодором Адорно и другими ключевыми фигурами XX века, но знают гораздо меньше. Особенно рекомендуем статью о спекулятивной социологии: в ней автор показывает, как, с точки зрения Роуз, важны для социологической мысли попытки разобраться с гегелевским абсолютом — и помыслить немыслимое.
Надеемся, что дайджест окажется вам полезен и поможет сделать крутой фильм, найти сознание у ИИ или хотя бы немного понять Гегеля.
Что такое artistic research?
Интуитивно понятно, что простого и ясного ответа здесь не будет и artistic research — это вряд ли что-то, чем можно порадовать бабушку, спрашивающую «чем ты занимаешься на этой своей работе?». Но для того, чтобы как-то подступиться к разгадке зададим другой, куда более часто звучащий вопрос: почему современное искусство такое странное, вычурное и непонятное?
Самый простой ответ звучит так: потому что внутри него никогда не останавливается рефлексия.
Традиционное разделение труда в культуре работало по принципу библиотечного рубрикатора и подразумевало, что в одних книгах написана литература, в других — литературоведение, а в третьих — философия. На худой конец считалось, что аналитический аппарат, если у художника он есть, должен быть запрятан глубоко, и хоть само искусство может на него опираться, но действовать оно всё равно будет по своим правилам и своей логике. Конец XIX века и весь XX век доказали, что на самом деле это не совсем так, искусство может быть аналитичным на любом уровне — формы, содержания, чего угодно. Более того, оно уже не может быть не аналитичным: теперь оно вынуждено без остановки думать о своих границах, связях с реальность и о том, искусство ли оно вообще.
Теперь мы переносимся в 2020 год и слушаем, что говорит один из главных проповедников artistic research Паоло де Ассис на семинаре Visioning Future:
What once was called the Avant-Garde, that role is now in Artistic Research. To fundamentally rethink, to propose new practices, new ways of thinking about things is in our hands.
Если не обращать внимания на пафос, можно выловить здесь интересную мысль — artistic research, как и авангардное искусство, устроен как спайка художественного мышления и некоего знания, аналитического суждения или гипотезы. Отпечаток этого знания наглядно виден на самом произведении, потому что произведение — это конечная цель. Но что, если сместить акценты? Что, если конечной целью сделать производство знания?
Что, если авангардное художественное мышление, которое существует в неразделимом союзе с аналитическим, станет теперь скорее инструментом, опорой? И, снимая фильм, работая над книгой или готовясь к перформансу мы задумаемся не о том, что получится в итоге, а о том, что мы прямо сейчас открываем для себя как исследователи?
Тогда, возможно, artistic research станет менее отвлечённой категорией.
Интуитивно понятно, что простого и ясного ответа здесь не будет и artistic research — это вряд ли что-то, чем можно порадовать бабушку, спрашивающую «чем ты занимаешься на этой своей работе?». Но для того, чтобы как-то подступиться к разгадке зададим другой, куда более часто звучащий вопрос: почему современное искусство такое странное, вычурное и непонятное?
Самый простой ответ звучит так: потому что внутри него никогда не останавливается рефлексия.
Традиционное разделение труда в культуре работало по принципу библиотечного рубрикатора и подразумевало, что в одних книгах написана литература, в других — литературоведение, а в третьих — философия. На худой конец считалось, что аналитический аппарат, если у художника он есть, должен быть запрятан глубоко, и хоть само искусство может на него опираться, но действовать оно всё равно будет по своим правилам и своей логике. Конец XIX века и весь XX век доказали, что на самом деле это не совсем так, искусство может быть аналитичным на любом уровне — формы, содержания, чего угодно. Более того, оно уже не может быть не аналитичным: теперь оно вынуждено без остановки думать о своих границах, связях с реальность и о том, искусство ли оно вообще.
Теперь мы переносимся в 2020 год и слушаем, что говорит один из главных проповедников artistic research Паоло де Ассис на семинаре Visioning Future:
What once was called the Avant-Garde, that role is now in Artistic Research. To fundamentally rethink, to propose new practices, new ways of thinking about things is in our hands.
Если не обращать внимания на пафос, можно выловить здесь интересную мысль — artistic research, как и авангардное искусство, устроен как спайка художественного мышления и некоего знания, аналитического суждения или гипотезы. Отпечаток этого знания наглядно виден на самом произведении, потому что произведение — это конечная цель. Но что, если сместить акценты? Что, если конечной целью сделать производство знания?
Что, если авангардное художественное мышление, которое существует в неразделимом союзе с аналитическим, станет теперь скорее инструментом, опорой? И, снимая фильм, работая над книгой или готовясь к перформансу мы задумаемся не о том, что получится в итоге, а о том, что мы прямо сейчас открываем для себя как исследователи?
Тогда, возможно, artistic research станет менее отвлечённой категорией.
Как строить идентичность бренда с помощью гуманитарного знания? Лекция Алины Зариповой
Второй модуль Поле.Круг продолжается! В эту субботу будем говорить о другой идентичности — идентичности бренда. Лекцию прочитает бренд-стратег Алина Зарипова, которая расскажет, как исследователям и специалистам по брендингу могут пригодиться различные концепции из гуманитарных наук.
В центре внимания окажутся три кейса Алины:
Post Post Scriptum — как перформативная теория гендера помогла построить бренд-платформу для бренда агендерной моды;
Beeline x Noize MC — как концепция интертекстуальности пригодилась для рекламной кампании Билайн, про которую писали и говорили бесплатно СМИ, блогеры и учителя в школе;
inDrive — как семиотика помогла бренду перестроить идентичность: от вигиланта к коннектору.
Подробнее о лекциях и лабораториях Круга здесь:
https://krug.pole.media/
Второй модуль Поле.Круг продолжается! В эту субботу будем говорить о другой идентичности — идентичности бренда. Лекцию прочитает бренд-стратег Алина Зарипова, которая расскажет, как исследователям и специалистам по брендингу могут пригодиться различные концепции из гуманитарных наук.
В центре внимания окажутся три кейса Алины:
Post Post Scriptum — как перформативная теория гендера помогла построить бренд-платформу для бренда агендерной моды;
Beeline x Noize MC — как концепция интертекстуальности пригодилась для рекламной кампании Билайн, про которую писали и говорили бесплатно СМИ, блогеры и учителя в школе;
inDrive — как семиотика помогла бренду перестроить идентичность: от вигиланта к коннектору.
Подробнее о лекциях и лабораториях Круга здесь:
https://krug.pole.media/
Журналист и редактор Марина Сенинг, которая помогала нам делать сезон «Дом», выпустила проект «Родовая боль».
Он находится на стыке автофикционального письма и антропологического дневника, это попытка описать и осмыслить сложную структуру семейных отношений. В центре повествования оказывается дом её деда в хакасской деревне — место, которое заряжено памятью и семейной историей.
Детально описывая своё возвращение туда, Марина открывает феноменологическое измерение своего семейного опыта — и это производит очень мощное впечатление.
Почитайте:
https://storysening.ru/
Он находится на стыке автофикционального письма и антропологического дневника, это попытка описать и осмыслить сложную структуру семейных отношений. В центре повествования оказывается дом её деда в хакасской деревне — место, которое заряжено памятью и семейной историей.
Детально описывая своё возвращение туда, Марина открывает феноменологическое измерение своего семейного опыта — и это производит очень мощное впечатление.
Почитайте:
https://storysening.ru/
storysening.ru
Родовая боль
Авторский проект Марины Сенинг
Дайджест от «Поля»: интерактивные документальные фильмы, академическое письмо и (опять) ИИ
1. Как искусственный интеллект изменит наше представление о том, что вообще такое интеллект? Рассказывает в своём эссе Блеза Агуэра-и-Аркаса, вице-президент Google, предлагая интересный взгляд на интеллект как социальный феномен. Коллеги, от которых мы об этом узнали, предлагают в пандан к нему прочитать ещё статью биолога Марка Левина и этой рекомендации мы с удовольствием следуем.
2. Шанинка публикует сборник, написанный по следам конференции «Векторы 2023-2024». Об утопическом мышлении там целая глава, в которой много интересного: от возможности множественного будущего до антитехнологического протеста луддитов.
3. Продолжаем тему про документалистику и качественные методы. На этот раз читаем статью-исследование об интерактивном (да-да) документальном фильме The Space We Hold и пытаемся понять, что интерактивность добавляет к зрительскому опыту и способствует ли она более вовлечённому просмотру.
4. Летняя школа вовсю принимает заявки. Выбирайте мастерскую по вкусу, но рекомендуем обратить внимание на «Мышление и письмо» — обещают большой блок по антропологии и приглашённых преподавателей из Института этнографии, Вышки и независимых антропологических проектов (например, Сбор—ки).
Наш дайджест, кстати, тоже интерактивный: можно ставить на него реакции (но только хорошие), пересылать друзьям и сохранять в избранное. Потом исследуем, как это влияет на жизнь подписчиков, но изначальная гипотеза — влияет положительно.
1. Как искусственный интеллект изменит наше представление о том, что вообще такое интеллект? Рассказывает в своём эссе Блеза Агуэра-и-Аркаса, вице-президент Google, предлагая интересный взгляд на интеллект как социальный феномен. Коллеги, от которых мы об этом узнали, предлагают в пандан к нему прочитать ещё статью биолога Марка Левина и этой рекомендации мы с удовольствием следуем.
2. Шанинка публикует сборник, написанный по следам конференции «Векторы 2023-2024». Об утопическом мышлении там целая глава, в которой много интересного: от возможности множественного будущего до антитехнологического протеста луддитов.
3. Продолжаем тему про документалистику и качественные методы. На этот раз читаем статью-исследование об интерактивном (да-да) документальном фильме The Space We Hold и пытаемся понять, что интерактивность добавляет к зрительскому опыту и способствует ли она более вовлечённому просмотру.
4. Летняя школа вовсю принимает заявки. Выбирайте мастерскую по вкусу, но рекомендуем обратить внимание на «Мышление и письмо» — обещают большой блок по антропологии и приглашённых преподавателей из Института этнографии, Вышки и независимых антропологических проектов (например, Сбор—ки).
Наш дайджест, кстати, тоже интерактивный: можно ставить на него реакции (но только хорошие), пересылать друзьям и сохранять в избранное. Потом исследуем, как это влияет на жизнь подписчиков, но изначальная гипотеза — влияет положительно.
Воображая нормальность: лекция Анны Алтуховой
Продолжается второй модуль нашего Круга, посвящённый идентичности: мы уже обсудили эту проблему с технологического ракурса, обратились к перспективе бизнеса, а теперь хотим взглянуть на тему под другим углом — в контексте социального воображения.
Нормальность может показаться скучной темой. Но когда речь идет о людях, которые десятилетия провели в системе психоневрологических интернатов и потом оказались на свободе, она имеет предельную значимость. Это объект желания, предмет фантазий — это то, чего может никогда не произойти. В этой лекции я расскажу о том, как бывшие жители ПНИ пытаются стать обычными людьми и почему квартиры — унаследованные или полученные от государства — кажутся главным способом обрести нормальность.
Так анонсирует свою субботнюю лекцию, которая состоится в 12:00, Анна Алтухова — социальный антрополог из университета Гумбольдта в Берлине. Как вы знаете, мы в «Поле» очень интересуемся исследованиями воображения, поэтому очень ждём этой встречи.
Все обновления Круга и программа лекций есть тут:
https://krug.pole.media/
Продолжается второй модуль нашего Круга, посвящённый идентичности: мы уже обсудили эту проблему с технологического ракурса, обратились к перспективе бизнеса, а теперь хотим взглянуть на тему под другим углом — в контексте социального воображения.
Нормальность может показаться скучной темой. Но когда речь идет о людях, которые десятилетия провели в системе психоневрологических интернатов и потом оказались на свободе, она имеет предельную значимость. Это объект желания, предмет фантазий — это то, чего может никогда не произойти. В этой лекции я расскажу о том, как бывшие жители ПНИ пытаются стать обычными людьми и почему квартиры — унаследованные или полученные от государства — кажутся главным способом обрести нормальность.
Так анонсирует свою субботнюю лекцию, которая состоится в 12:00, Анна Алтухова — социальный антрополог из университета Гумбольдта в Берлине. Как вы знаете, мы в «Поле» очень интересуемся исследованиями воображения, поэтому очень ждём этой встречи.
Все обновления Круга и программа лекций есть тут:
https://krug.pole.media/
Общество усталости от идентичности
Ещё один интересный эффект от того, чтобы какой-то опеределённый период времени заниматься одной темой — смена фокуса, появление новой избирательности во взгляде. Май в нашем сообществе был месяцем, когда мы много думали и говорили об идентичности. Но параллельно, работая над другим проектом, думали о тишине, пустоте и отсутствии.
Для этого мы обратились к работам Бён-Чхоля Хана, критикующего современное общество как раз отсутствие отсутствия — тотальную позитивность, стремление заполнить все пустоты. И вот за что цепляется натренированный Кругом глаз при пролистывании его работ:
Выгорание, которое часто предшествует депрессии, отсылает не к тому суверенному индивиду, которому не хватает силы «быть хозяином самому себе». Выгорание является в гораздо большей степени патологическим следствием добровольной самоэксплуатации. Императив расширения, преображения и переизобретения самого себя, обратной стороной которого является депрессия, предполагает ассортимент продуктов, связанных с идентичностью. Чем чаще человек меняет свою идентичность, тем больше динамики привносится в производство. Индустриальное дисциплинарное общество подразумевает неизменную идентичность, в то время как постиндустриальное общество производительности нуждается в личностной гибкости, чтобы интенсифицировать производство.
Кажется, что Хан нащупывает важную проблему, но не совсем верно её ставит. Он говорит о том, что для капиталистической машины идеальный субъект — «человек без свойств», вынужденный постоянно себя переизобретать, искать новую идентичность:
Производительный субъект должен быть гибким человеком. Эта перемена обусловлена прежде всего экономически. Ригидная идентичность противодействует ускорению сегодняшних производственных отношений. Продолжительность, постоянство и непрерывность мешают росту.
Но разве подобный подход не способствует изобретению такого субъекта? Хан почти ностальгически отзывается о дисциплинарном до-модерном обществе, где идентичность фактически равнялась судьбе. Но разве не это желание обрести стабильную, окончательную идентичность движет современным человеком, наращивающим темпы производства, ускоряющим мир и, как следствие, выгорающим?
Кажется, что дело не в отсутствии идентичности, а в желании её обрести — именно это желание становится объектом манипуляции. Может, как раз один из выходов состоит в том, чтобы разрешить себе не быть никем?
Ещё один интересный эффект от того, чтобы какой-то опеределённый период времени заниматься одной темой — смена фокуса, появление новой избирательности во взгляде. Май в нашем сообществе был месяцем, когда мы много думали и говорили об идентичности. Но параллельно, работая над другим проектом, думали о тишине, пустоте и отсутствии.
Для этого мы обратились к работам Бён-Чхоля Хана, критикующего современное общество как раз отсутствие отсутствия — тотальную позитивность, стремление заполнить все пустоты. И вот за что цепляется натренированный Кругом глаз при пролистывании его работ:
Выгорание, которое часто предшествует депрессии, отсылает не к тому суверенному индивиду, которому не хватает силы «быть хозяином самому себе». Выгорание является в гораздо большей степени патологическим следствием добровольной самоэксплуатации. Императив расширения, преображения и переизобретения самого себя, обратной стороной которого является депрессия, предполагает ассортимент продуктов, связанных с идентичностью. Чем чаще человек меняет свою идентичность, тем больше динамики привносится в производство. Индустриальное дисциплинарное общество подразумевает неизменную идентичность, в то время как постиндустриальное общество производительности нуждается в личностной гибкости, чтобы интенсифицировать производство.
Кажется, что Хан нащупывает важную проблему, но не совсем верно её ставит. Он говорит о том, что для капиталистической машины идеальный субъект — «человек без свойств», вынужденный постоянно себя переизобретать, искать новую идентичность:
Производительный субъект должен быть гибким человеком. Эта перемена обусловлена прежде всего экономически. Ригидная идентичность противодействует ускорению сегодняшних производственных отношений. Продолжительность, постоянство и непрерывность мешают росту.
Но разве подобный подход не способствует изобретению такого субъекта? Хан почти ностальгически отзывается о дисциплинарном до-модерном обществе, где идентичность фактически равнялась судьбе. Но разве не это желание обрести стабильную, окончательную идентичность движет современным человеком, наращивающим темпы производства, ускоряющим мир и, как следствие, выгорающим?
Кажется, что дело не в отсутствии идентичности, а в желании её обрести — именно это желание становится объектом манипуляции. Может, как раз один из выходов состоит в том, чтобы разрешить себе не быть никем?
Дайджест от «Поля»: два подкаста, одна книга и угадайте что (да-да, ИИ)
Сегодня в дайджесте целых два подкаста на случай, если к концу недели вам, как и нам, уже трудно заставить себя что-то читать. В остальном всё как обычно: продолжаем говорить о технологиях и исследованиях человеческого опыта.
1. На NY Times вышло подкаст-интервью с одним из составителей AI 2027 Дэниелом Кокотайло. Звучат сентенции типа it will kill us all и другие светлые пророчества. Слушаем, что говорит со-автор одного из самых громких и обстоятельных прогнозов о ближайшем будущем ИИ.
2. На русском выходит книга Клэр Бишоп «Рассеянное внимание. Как мы смотрим на искусство и перформанс сегодня»: о том, как мы в эпоху информационной перегрузки воспринимаем искусство. В книге есть роскошная — и довольно хлёсткая — глава-эссе про research-based art и о том, как оно изменилось за последние 10-20 лет.
3. Читаем, как группа исследователей с помощью автоэтнографии рефлексирует свой опыт работы с ИИ. Это наш любимый International Journal of Qualitative Methods, а значит авторы фокусируются именно на качественных исследования. В центре статьи — сравнение традиционных и GAI assisted методов работы, исследовательских ожиданий, связанных с ними, а также возникающих в процессе проблем и инсайтов.
4. Бонусная новость: у замечательного подкаста «Полевой дневник» стартовал новый сезон. И не просто так, а с выпуска, в котором ведущие беседуют с со-основателем «Поля» Сергеем Карповым. Речи про уничтожение человечества там не идёт, но разговор всё равно вышел крайне интересным.
Если завтра пятница, значит, сегодня — наш новый дайджест. Dura lex, sed lex.
Сегодня в дайджесте целых два подкаста на случай, если к концу недели вам, как и нам, уже трудно заставить себя что-то читать. В остальном всё как обычно: продолжаем говорить о технологиях и исследованиях человеческого опыта.
1. На NY Times вышло подкаст-интервью с одним из составителей AI 2027 Дэниелом Кокотайло. Звучат сентенции типа it will kill us all и другие светлые пророчества. Слушаем, что говорит со-автор одного из самых громких и обстоятельных прогнозов о ближайшем будущем ИИ.
2. На русском выходит книга Клэр Бишоп «Рассеянное внимание. Как мы смотрим на искусство и перформанс сегодня»: о том, как мы в эпоху информационной перегрузки воспринимаем искусство. В книге есть роскошная — и довольно хлёсткая — глава-эссе про research-based art и о том, как оно изменилось за последние 10-20 лет.
3. Читаем, как группа исследователей с помощью автоэтнографии рефлексирует свой опыт работы с ИИ. Это наш любимый International Journal of Qualitative Methods, а значит авторы фокусируются именно на качественных исследования. В центре статьи — сравнение традиционных и GAI assisted методов работы, исследовательских ожиданий, связанных с ними, а также возникающих в процессе проблем и инсайтов.
4. Бонусная новость: у замечательного подкаста «Полевой дневник» стартовал новый сезон. И не просто так, а с выпуска, в котором ведущие беседуют с со-основателем «Поля» Сергеем Карповым. Речи про уничтожение человечества там не идёт, но разговор всё равно вышел крайне интересным.
Если завтра пятница, значит, сегодня — наш новый дайджест. Dura lex, sed lex.
Наши друзья из клуба «Опия» вместе с K24 Films в эту пятницу, 6 июня, устраивают показ «Человека с киноаппаратом» — одного из первых экспериментальных документальных фильмов.
После просмотра можно будет послушать лекцию Максима Семёнова — историка кино, автора журнала «Сеанс» и проекта «Арзамас».
Он расскажет, как менялся взгляд камеры в первые десятилетия кинематографа и что именно она выхватывала в городе, какое место фильм Вертова занимает в истории кино и как изменилось наше восприятие этого фильма за сто лет.
Показ пройдет в Домжуре 6 июня в 19:00 | г. Москва, м. Арбатская, Никитский бульвар, 8а
Билеты — по ссылке
После просмотра можно будет послушать лекцию Максима Семёнова — историка кино, автора журнала «Сеанс» и проекта «Арзамас».
Он расскажет, как менялся взгляд камеры в первые десятилетия кинематографа и что именно она выхватывала в городе, какое место фильм Вертова занимает в истории кино и как изменилось наше восприятие этого фильма за сто лет.
Показ пройдет в Домжуре 6 июня в 19:00 | г. Москва, м. Арбатская, Никитский бульвар, 8а
Билеты — по ссылке
Об объектах и вещах
Португальский архитектор Алвару Сиза признался, что ему так и не удалось построить настоящий дом, под которым он подразумевает «сложную машину, в которой каждый день что-то ломается». Реальный дом никогда не бывает завершенным. Он скорее требует от своих обитателей непрестанных усилий по своему поддержанию в свете прихода и ухода его человеческих и нечеловеческих обитателей, не говоря уже о погоде! Дождевая вода протекает через крышу, с которой ветер сдул черепицу, и подпитывает рост грибков, грозящих разрушить бревна; сточные канавы полны гнилых листьев, а если всего этого недостаточно, жалуется Сиза, то «легионы муравьев вторгаются через пороги дверей, и покоя нет от мертвых тел птиц, мышей и кошек».
Это наблюдение, приведённое в статье Тима Ингольда «Погружая вещи в жизнь: творческие переплетения в мире материалов» (Журнал «НЗ» № 2 (136) / 2021), очень перекликается с тем, что мы чувствовали, когда делали сезон «Дом». Сперва подходя к дому скорее как к отвлечённому конструкту, мы ожидаемо встретились с неопределённостью: ну, это понятно, мир человеческих связей и философских категорий текуч. Мы думали, что вот сейчас обратимся к материальности и получим кое-какие ответы. Но не тут-то было, предметное измерение дома тоже от нас ускользало: оставалось только стукнуть по столу, как в том меме, и спросить «да кто такой этот ваш дом?!»
Ингольд говорит, что так обстоит дело со всем тем, что мы привыкли относить к так называемому «материальному миру» (или тому, что он сам называет «миром материалов»). По его словам, все наши модные теории, призывающие вернуть агентность объектам, не работают: мир не состоит из готовых форм, никаких дискретных объектов вообще не существует, оглянитесь вокруг. Мы живём не в музее или супермаркете, а в огромной кухне, где нет продуктов, а есть только ингредиенты — они постоянно меняют свою форму под воздействием температур, влажности и других ингредиентов.
На место объектов Ингольд предлагает поставить вещи: продолжая идею Хайдеггера, он видит вещь как собрание различных траекторий, «местом, где сплетаются несколько продолжений». Как только мы произвели эту операцию, становится ясно, что и понятие агентности нам больше не подходит — в мире, где нет объектов, вещи приводит в движение их жизнь. Таков и наш опыт как обитателей дома — кажется, мы в большей степени сожительствуем с вещами, чем просто производим какие-то манипуляции с установленными внутри жилища объектами:
Действительно, настоящий дом, совсем как дерево, представляет собой собрание жизней, и обитать в нем значит присоединяться к собранию, или, выражаясь в духе Хайдеггера, участвовать в веществовании вещи. Самые фундаментальные из наших архитектурных переживаний, объясняет Юхани Палласмаа, по форме являются скорее глагольными, а не именными. Они состоят не из встреч с объектами – фасадом, дверной рамой, окном и камином, – а из актов приближения и вхождения, вглядывания внутрь или вовне и впитывания тепла очага. Будучи обитателями, мы воспринимаем дом не как объект, а как вещь.
Концепция Ингольда интересна тем, что предлагает видеть мир как нечто подвижное, но предельно цельное, лишённое швов и границ. Этот подход — своеобразный челлендж, ведь подразумевает, что и познание тогда должно быть устроено как-то иначе. Оно должно не просто уйти от антропоцентризма, но и отказаться от прежних установок на изоляцию или даже деконструкцию объекта познания. Но как тогда познавать мир и как вообще с ним взаимодействовать?
Что-то вроде ответа Ингольд даёт, цитируя Делёза и Гваттари:
Импровизировать — значит следовать путям мира по мере их разворачивания, а не соединять, наоборот, ряд уже пройденных точек. Это означает, пишут Делёз и Гваттари, «воссоединяться с Миром или смешиваться с ним; по нити напева мы выбираемся из собственного дома».
Португальский архитектор Алвару Сиза признался, что ему так и не удалось построить настоящий дом, под которым он подразумевает «сложную машину, в которой каждый день что-то ломается». Реальный дом никогда не бывает завершенным. Он скорее требует от своих обитателей непрестанных усилий по своему поддержанию в свете прихода и ухода его человеческих и нечеловеческих обитателей, не говоря уже о погоде! Дождевая вода протекает через крышу, с которой ветер сдул черепицу, и подпитывает рост грибков, грозящих разрушить бревна; сточные канавы полны гнилых листьев, а если всего этого недостаточно, жалуется Сиза, то «легионы муравьев вторгаются через пороги дверей, и покоя нет от мертвых тел птиц, мышей и кошек».
Это наблюдение, приведённое в статье Тима Ингольда «Погружая вещи в жизнь: творческие переплетения в мире материалов» (Журнал «НЗ» № 2 (136) / 2021), очень перекликается с тем, что мы чувствовали, когда делали сезон «Дом». Сперва подходя к дому скорее как к отвлечённому конструкту, мы ожидаемо встретились с неопределённостью: ну, это понятно, мир человеческих связей и философских категорий текуч. Мы думали, что вот сейчас обратимся к материальности и получим кое-какие ответы. Но не тут-то было, предметное измерение дома тоже от нас ускользало: оставалось только стукнуть по столу, как в том меме, и спросить «да кто такой этот ваш дом?!»
Ингольд говорит, что так обстоит дело со всем тем, что мы привыкли относить к так называемому «материальному миру» (или тому, что он сам называет «миром материалов»). По его словам, все наши модные теории, призывающие вернуть агентность объектам, не работают: мир не состоит из готовых форм, никаких дискретных объектов вообще не существует, оглянитесь вокруг. Мы живём не в музее или супермаркете, а в огромной кухне, где нет продуктов, а есть только ингредиенты — они постоянно меняют свою форму под воздействием температур, влажности и других ингредиентов.
На место объектов Ингольд предлагает поставить вещи: продолжая идею Хайдеггера, он видит вещь как собрание различных траекторий, «местом, где сплетаются несколько продолжений». Как только мы произвели эту операцию, становится ясно, что и понятие агентности нам больше не подходит — в мире, где нет объектов, вещи приводит в движение их жизнь. Таков и наш опыт как обитателей дома — кажется, мы в большей степени сожительствуем с вещами, чем просто производим какие-то манипуляции с установленными внутри жилища объектами:
Действительно, настоящий дом, совсем как дерево, представляет собой собрание жизней, и обитать в нем значит присоединяться к собранию, или, выражаясь в духе Хайдеггера, участвовать в веществовании вещи. Самые фундаментальные из наших архитектурных переживаний, объясняет Юхани Палласмаа, по форме являются скорее глагольными, а не именными. Они состоят не из встреч с объектами – фасадом, дверной рамой, окном и камином, – а из актов приближения и вхождения, вглядывания внутрь или вовне и впитывания тепла очага. Будучи обитателями, мы воспринимаем дом не как объект, а как вещь.
Концепция Ингольда интересна тем, что предлагает видеть мир как нечто подвижное, но предельно цельное, лишённое швов и границ. Этот подход — своеобразный челлендж, ведь подразумевает, что и познание тогда должно быть устроено как-то иначе. Оно должно не просто уйти от антропоцентризма, но и отказаться от прежних установок на изоляцию или даже деконструкцию объекта познания. Но как тогда познавать мир и как вообще с ним взаимодействовать?
Что-то вроде ответа Ингольд даёт, цитируя Делёза и Гваттари:
Импровизировать — значит следовать путям мира по мере их разворачивания, а не соединять, наоборот, ряд уже пройденных точек. Это означает, пишут Делёз и Гваттари, «воссоединяться с Миром или смешиваться с ним; по нити напева мы выбираемся из собственного дома».
Дайджест от «Поля»: технологии и документалистика
В сегодняшнем дайджесте выясняем, что с нами со всеми (и с бигтехом) будет, о каких аспектах документалистики не всегда принято вспоминать, куда можно податься со своим документальным проектом и стучит ли ИИ.
1. Знаменитый аналитик Бен Эванс каждый год собирает большую презентацию с макротрендами из мира технологий. Смотрим новую с многообещающим названием AI eats the world. Приятного аппетита!
2. Как документалисты строят отношения с теми, о ком снимают кино? И почему стоит смотреть на эти отношения не только с позиции динамики власти? Эмили Коулман в European Journal of Cultural Studies (ещё в 2023 году, но тема не состарилась) показывает, что создание доверительных отношений в документалистике следует понимать как акт креативного труда.
3. Приближаются дедлайны IDFA (также известен как International Documentary Film Festival Amsterdam). Если у вас есть документальный проект, над которым вы работаете, его можно подать на грант. Ещё можно подать заявку на участие в форуме, если хотите обзавестись знакомствами и запитчить свой потенциальный проект.
4. Какова вероятность того, что ИИ сдаст вас властям? Зависит от модели. Найден официально самый полезный бенчмарк.
Смотрите, не проболтайтесь Chat GPT, что забыли прочитать последний дайджест. Или срочно исправляйте это недоразумение.
В сегодняшнем дайджесте выясняем, что с нами со всеми (и с бигтехом) будет, о каких аспектах документалистики не всегда принято вспоминать, куда можно податься со своим документальным проектом и стучит ли ИИ.
1. Знаменитый аналитик Бен Эванс каждый год собирает большую презентацию с макротрендами из мира технологий. Смотрим новую с многообещающим названием AI eats the world. Приятного аппетита!
2. Как документалисты строят отношения с теми, о ком снимают кино? И почему стоит смотреть на эти отношения не только с позиции динамики власти? Эмили Коулман в European Journal of Cultural Studies (ещё в 2023 году, но тема не состарилась) показывает, что создание доверительных отношений в документалистике следует понимать как акт креативного труда.
3. Приближаются дедлайны IDFA (также известен как International Documentary Film Festival Amsterdam). Если у вас есть документальный проект, над которым вы работаете, его можно подать на грант. Ещё можно подать заявку на участие в форуме, если хотите обзавестись знакомствами и запитчить свой потенциальный проект.
4. Какова вероятность того, что ИИ сдаст вас властям? Зависит от модели. Найден официально самый полезный бенчмарк.
Смотрите, не проболтайтесь Chat GPT, что забыли прочитать последний дайджест. Или срочно исправляйте это недоразумение.
Куда приводят фантазии об идентичности
Отчаянные поиски индивидуальной или коллективной идентичности часто приводят нас к последнему рубежу — собственному телу. Когда рассыпаются все призрачные надстройки, привязать самость удаётся только к чему-то очень базовому, простому и реальному. Но что из этого получается?
После своей замечательной лекции Анна Алтухова посоветовала нам несколько книг, среди которых была работа Эллен Самуэлс Fantasies of Identification: Disability, Gender, Race. Она открывается любопытным введением, где описана одна из таких фантазий об идентификации.
В этом разделе книги Сэмуэлс приводит в пример практику снятия отпечатков пальцев — она рассказывает историю, известную как «случай Уэста» (не того, другого). The West Case якобы произошёл в 1903-м в Канзасе. Некий афроамериканец по имени Уильям Уэст оказался в федеральной тюрьме, но когда у него сняли все антропометрические данные, оказалось, что такой человек уже отбывает срок в той же тюрьме и зовут его тоже Уильям Уэст. Несмотря на сходство, их удалось различить — конечно, благодаря отпечаткам пальцев. Эта история распространялась в различных брошюрках для сотрудников американских силовых ведомств и, конечно, почти полностью выдумана.
Здесь интересны сразу несколько вещей. Самэулс сразу отмечает колониальный подтекст, стоящий за введением дактилоскопии в практику: белый человек, которому неохота разбираться, как отличить друг от друга всех этих дикарей, придумывает способ делать это быстро и не особенно вникая в тонкости чужой культуры. И этот мотив здесь определённо есть — достаточно вспомнить, что один из основоположников дактилоскопического метода Уильям Гершель был колониальным чиновником, служившим в Индии.
Таким образом, отпечаток пальца становится своеобразной ловушкой идентичности: вместо того, чтобы подталкивать нас в сторону уникального своеобразия, эта практика скорее загоняется нас в область полного неразличения, где всё, кроме этого отпечатка, одинаковое. Об этом же пишут Адорно и Хоркхаймер в своей «Диалектике Просвещения», которую Самуэлс цитирует:
Своеобразие самости является социально обусловленным монопольным продуктом, мошеннически выдаваемым за продукт естественный. Она сводится к усам, французскому акценту, низкому голосу прожигательницы жизни, любичскому штриху: к отпечаткам пальцев на во всем остальном одинаковых удостоверениях личности, в которые властью всеобщего превращаются жизнь и лицо всех без исключения отдельных людей, начиная с кинозвезды и кончая пожизненно заключенным.
Особенно важно здесь то, что и дактилоскопия была когда-то именно культурной фантазией об идентичности: ещё до распространения этой практики по государственным институтам широкая публика познакомилась с ней по рассказу Марка Твена «Простофиля Вильсон».
Так художественное воображение разрешало кризис идентичности, случившийся с приходом модерна, — и в очередной раз запрограммировало реальность самым непредсказуемым образом.
Отчаянные поиски индивидуальной или коллективной идентичности часто приводят нас к последнему рубежу — собственному телу. Когда рассыпаются все призрачные надстройки, привязать самость удаётся только к чему-то очень базовому, простому и реальному. Но что из этого получается?
После своей замечательной лекции Анна Алтухова посоветовала нам несколько книг, среди которых была работа Эллен Самуэлс Fantasies of Identification: Disability, Gender, Race. Она открывается любопытным введением, где описана одна из таких фантазий об идентификации.
В этом разделе книги Сэмуэлс приводит в пример практику снятия отпечатков пальцев — она рассказывает историю, известную как «случай Уэста» (не того, другого). The West Case якобы произошёл в 1903-м в Канзасе. Некий афроамериканец по имени Уильям Уэст оказался в федеральной тюрьме, но когда у него сняли все антропометрические данные, оказалось, что такой человек уже отбывает срок в той же тюрьме и зовут его тоже Уильям Уэст. Несмотря на сходство, их удалось различить — конечно, благодаря отпечаткам пальцев. Эта история распространялась в различных брошюрках для сотрудников американских силовых ведомств и, конечно, почти полностью выдумана.
Здесь интересны сразу несколько вещей. Самэулс сразу отмечает колониальный подтекст, стоящий за введением дактилоскопии в практику: белый человек, которому неохота разбираться, как отличить друг от друга всех этих дикарей, придумывает способ делать это быстро и не особенно вникая в тонкости чужой культуры. И этот мотив здесь определённо есть — достаточно вспомнить, что один из основоположников дактилоскопического метода Уильям Гершель был колониальным чиновником, служившим в Индии.
Таким образом, отпечаток пальца становится своеобразной ловушкой идентичности: вместо того, чтобы подталкивать нас в сторону уникального своеобразия, эта практика скорее загоняется нас в область полного неразличения, где всё, кроме этого отпечатка, одинаковое. Об этом же пишут Адорно и Хоркхаймер в своей «Диалектике Просвещения», которую Самуэлс цитирует:
Своеобразие самости является социально обусловленным монопольным продуктом, мошеннически выдаваемым за продукт естественный. Она сводится к усам, французскому акценту, низкому голосу прожигательницы жизни, любичскому штриху: к отпечаткам пальцев на во всем остальном одинаковых удостоверениях личности, в которые властью всеобщего превращаются жизнь и лицо всех без исключения отдельных людей, начиная с кинозвезды и кончая пожизненно заключенным.
Особенно важно здесь то, что и дактилоскопия была когда-то именно культурной фантазией об идентичности: ещё до распространения этой практики по государственным институтам широкая публика познакомилась с ней по рассказу Марка Твена «Простофиля Вильсон».
Так художественное воображение разрешало кризис идентичности, случившийся с приходом модерна, — и в очередной раз запрограммировало реальность самым непредсказуемым образом.
Дайджест от «Поля»: дельфины, соластальгия и город-линия
Продолжаем тащить в наш канал «секретики» из разных уголков интернета: сегодня снова удивляемся возможностям ИИ, человеческому воображению и тому, как тесно мы связаны с любыми изменениям в природе.
1. Как выявить идентичность ИИ? Заставить разные модели сыграть в «Дипломатию». Кто из них оказался самым хитрым, а кто — военным диктатором (тут без сюрпризов), рассказывают коллеги. В посте есть ссылка на стрим, если хотите посмотреть на розыгрыш партии сами.
2. Продолжаем отслеживать исследования, в которых оперируют термином соластальгия. Сегодня читаем в Environment and Planning E: Nature and Space о том, как люди проживают эмоции, связанные с климатом и как эти эмоции влияют на их жизнь. В частности, авторы вводят интересное понятие emotional constellations — буквально «созвездия эмоций».
3. Продолжается строительство The Line — урбанистической утопии на северо-западе Саудовской Аравии. Если вкратце: это огромный город посреди пустыни, который представляет собой одно вытянутое здание (170 километров в длину и 200 метров в ширину). У проекта серьёзные эко-амбиции, но пока он просто в рекордных масштабах поглощает бетон для строительства свайного фундамента. Как тебе такая линия, Тим Ингольд?
4. Google вместе с Wild Dolphin Project разработал ИИ, который должен помочь расшифровать коммуникацию дельфинов. Это дико интересно: мы не только узнаем, как дельфины общаются, но ещё и сможем наладить с ними диалог с помощью сгенерированных звуков. Заставляет задуматься о том, как взаимодействие с ИИ в целом учит нас находить язык с не-человеческими акторами.
Надеемся, что уже совсем скоро ИИ сможет по четвергам озвучивать дельфинам наши дайджесты — рассчитываем на мощный прирост аудитории.
Продолжаем тащить в наш канал «секретики» из разных уголков интернета: сегодня снова удивляемся возможностям ИИ, человеческому воображению и тому, как тесно мы связаны с любыми изменениям в природе.
1. Как выявить идентичность ИИ? Заставить разные модели сыграть в «Дипломатию». Кто из них оказался самым хитрым, а кто — военным диктатором (тут без сюрпризов), рассказывают коллеги. В посте есть ссылка на стрим, если хотите посмотреть на розыгрыш партии сами.
2. Продолжаем отслеживать исследования, в которых оперируют термином соластальгия. Сегодня читаем в Environment and Planning E: Nature and Space о том, как люди проживают эмоции, связанные с климатом и как эти эмоции влияют на их жизнь. В частности, авторы вводят интересное понятие emotional constellations — буквально «созвездия эмоций».
3. Продолжается строительство The Line — урбанистической утопии на северо-западе Саудовской Аравии. Если вкратце: это огромный город посреди пустыни, который представляет собой одно вытянутое здание (170 километров в длину и 200 метров в ширину). У проекта серьёзные эко-амбиции, но пока он просто в рекордных масштабах поглощает бетон для строительства свайного фундамента. Как тебе такая линия, Тим Ингольд?
4. Google вместе с Wild Dolphin Project разработал ИИ, который должен помочь расшифровать коммуникацию дельфинов. Это дико интересно: мы не только узнаем, как дельфины общаются, но ещё и сможем наладить с ними диалог с помощью сгенерированных звуков. Заставляет задуматься о том, как взаимодействие с ИИ в целом учит нас находить язык с не-человеческими акторами.
Надеемся, что уже совсем скоро ИИ сможет по четвергам озвучивать дельфинам наши дайджесты — рассчитываем на мощный прирост аудитории.