Я часто, слишком часто скучаю за Запорожьем. Наверно он слишком усердно связал свое присутствие в моей памяти с кризисом дома порожденного войной.
В моей памяти, стоит мне вспомнить про мой город, всегда возникает один момент. В какой-то из сумбурных летних дней я закончила читать «Подростка». И выйдя из кафе, в котором было тщательно решено читать именно эту книгу, я услышала как город дышит. Как между шумов автомобилей улица понемногу затихает, и вся как будто выдыхает из себя усталость, причиненную только что пронесшейся спешкой. Как внезапно редеет поток людей и даже животные, птицы будто прячутся на миг. А потом вновь вдох и новый шум вплетается в ритм дыхания.
И когда все это оголилось моему взгляду как структура жизни здешнего слишком особенного пространства — где-то внутри мое собственное дыхание подсказало мне никогда доселе не открывавшееся родство. Я сама дышу в этом же темпе, он навсегда живет здесь, во мне, с моим первым вдохом в стенах запорожского роддома.
Может быть это мистическое переживание покажется вам чудным, но с тех самых пор мне все далее стало открываться, что каждый человек дышит так, как дышит его дом. И сквозь различие темпоральности этой внутренней музыки, растет необитаемая внутренним взглядом динамика отношений.
Я часто, слишком часто скучаю за Запорожьем. Наверно он слишком усердно связал свое присутствие в моей памяти с кризисом дома порожденного войной.
В моей памяти, стоит мне вспомнить про мой город, всегда возникает один момент. В какой-то из сумбурных летних дней я закончила читать «Подростка». И выйдя из кафе, в котором было тщательно решено читать именно эту книгу, я услышала как город дышит. Как между шумов автомобилей улица понемногу затихает, и вся как будто выдыхает из себя усталость, причиненную только что пронесшейся спешкой. Как внезапно редеет поток людей и даже животные, птицы будто прячутся на миг. А потом вновь вдох и новый шум вплетается в ритм дыхания.
И когда все это оголилось моему взгляду как структура жизни здешнего слишком особенного пространства — где-то внутри мое собственное дыхание подсказало мне никогда доселе не открывавшееся родство. Я сама дышу в этом же темпе, он навсегда живет здесь, во мне, с моим первым вдохом в стенах запорожского роддома.
Может быть это мистическое переживание покажется вам чудным, но с тех самых пор мне все далее стало открываться, что каждый человек дышит так, как дышит его дом. И сквозь различие темпоральности этой внутренней музыки, растет необитаемая внутренним взглядом динамика отношений.
Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. He floated the idea of restricting the use of Telegram in Ukraine and Russia, a suggestion that was met with fierce opposition from users. Shortly after, Durov backed off the idea. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. Just days after Russia invaded Ukraine, Durov wrote that Telegram was "increasingly becoming a source of unverified information," and he worried about the app being used to "incite ethnic hatred."
from tw
