Пять лет назад, ещё до того, как я поняла классовую сущность его работ, я пыталась отрефлексировать то неизгладимое впечатление, которое он оказал на меня в школьные годы. И хоть сейчас я лучше понимаю причину моих чувств, эта заметка мне дорога как попытка охватить через чувственное — общественное.
На вопрос о том, с кем из писателей я хотела бы встретиться, посидеть, пообщаться живьём, мне пришёл на ум Бертольт Брехт.
Я сказала, что почти наверняка безнадёжно втрескалась бы в него, вне зависимости от взаимности или не-взаимности моих чувств. В попытке объяснить, что же делает его таким привлекательным, помимо того, что его принято считать сердцеедом, я пришла к следующему заключению.
Бертольт Брехт, этот невысокий человек, хитро ухмыляющийся с сигарой во рту, (лицо, помещенное на обложку пьесы «Жизнь Галилея», лицо поразившее меня ещё в десятом классе) — рыцарь.
Его умение видеть причины несовершенств нашего мира и неутомимые попытки сказать о них, — блестяще остроумно, трагически пронзительно и безжалостно саркастично, — сами по себе достойны восхищения. Но то, что делает его неотразимым, — то, что при своём уме, он наверняка не мог не сомневаться в том, насколько его работа имеет потенциал, изменить мир к лучшему. А в то, что именно это было его глубочайшим стремлением, я крепко верю, ибо работы его, при всей их нарочитой «отстранённости» и холодном сарказме, все же пропитаны явной болью социальной несправедливости.
Мне кажется, что и мировые события, и те, что происходили с его родиной, выпавшие на годы его жизни, наверняка доводили его до отчаяния. Однако он до конца жизни остался верен своим идеалам, и в литературе, и в публицистике, и в театре.
А не доблесть ли это — несмотря ни на что, «делать то, что считаешь должным, а далее будь что будет»?
Вот так неожиданно этот немецкий сердцеед в кожаном пальто, облачился для меня в светлые доспехи.
Кстати, если в вчитаться в его любовную лирику, то можно увидеть, как под плотным слоем изморози иронии, просвечивает такая безоружная нежность и забота, которая тем прекрасней, что вся сверкает и искрится под этим напылением отстранённости, под этим переливающимся инеем юмора.
Пять лет назад, ещё до того, как я поняла классовую сущность его работ, я пыталась отрефлексировать то неизгладимое впечатление, которое он оказал на меня в школьные годы. И хоть сейчас я лучше понимаю причину моих чувств, эта заметка мне дорога как попытка охватить через чувственное — общественное.
На вопрос о том, с кем из писателей я хотела бы встретиться, посидеть, пообщаться живьём, мне пришёл на ум Бертольт Брехт.
Я сказала, что почти наверняка безнадёжно втрескалась бы в него, вне зависимости от взаимности или не-взаимности моих чувств. В попытке объяснить, что же делает его таким привлекательным, помимо того, что его принято считать сердцеедом, я пришла к следующему заключению.
Бертольт Брехт, этот невысокий человек, хитро ухмыляющийся с сигарой во рту, (лицо, помещенное на обложку пьесы «Жизнь Галилея», лицо поразившее меня ещё в десятом классе) — рыцарь.
Его умение видеть причины несовершенств нашего мира и неутомимые попытки сказать о них, — блестяще остроумно, трагически пронзительно и безжалостно саркастично, — сами по себе достойны восхищения. Но то, что делает его неотразимым, — то, что при своём уме, он наверняка не мог не сомневаться в том, насколько его работа имеет потенциал, изменить мир к лучшему. А в то, что именно это было его глубочайшим стремлением, я крепко верю, ибо работы его, при всей их нарочитой «отстранённости» и холодном сарказме, все же пропитаны явной болью социальной несправедливости.
Мне кажется, что и мировые события, и те, что происходили с его родиной, выпавшие на годы его жизни, наверняка доводили его до отчаяния. Однако он до конца жизни остался верен своим идеалам, и в литературе, и в публицистике, и в театре.
А не доблесть ли это — несмотря ни на что, «делать то, что считаешь должным, а далее будь что будет»?
Вот так неожиданно этот немецкий сердцеед в кожаном пальто, облачился для меня в светлые доспехи.
Кстати, если в вчитаться в его любовную лирику, то можно увидеть, как под плотным слоем изморози иронии, просвечивает такая безоружная нежность и забота, которая тем прекрасней, что вся сверкает и искрится под этим напылением отстранённости, под этим переливающимся инеем юмора.
In this regard, Sebi collaborated with the Telecom Regulatory Authority of India (TRAI) to reduce the vulnerability of the securities market to manipulation through misuse of mass communication medium like bulk SMS. Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment. Official government accounts have also spread fake fact checks. An official Twitter account for the Russia diplomatic mission in Geneva shared a fake debunking video claiming without evidence that "Western and Ukrainian media are creating thousands of fake news on Russia every day." The video, which has amassed almost 30,000 views, offered a "how-to" spot misinformation. As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike. The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel.
from tw
