Мне говорили, что молодые израильтяне парочками приезжают в польский городок Освенцим рядом с музейным комплексом, снимают номер в гостинице и проводят в нём бурную ночь, а то и не одну — чтобы место, в котором еврейский народ должен был исчезнуть навсегда, стало — вопреки умыслу — местом зачатия новых евреев

Я часто рассказываю об этом знакомым — есть те, кто кривится, есть те, кто одобрительно кивает, есть те, кто вытаращивает глаза — неравнодушных нет

Почему это звучит так удивительно, так сильно — вне зависимости от нашего отношения? Потому что это превращает освобождённый ровно 80 лет назад лагерь Аушвиц из застывшего и музеефицированного хоррора в реальность

Однако, как мы прекрасно понимаем, Освенцим — это реальность, существующая не только в томных ночах молодых израильтян. Освенцим — это любой СИЗО, приёмник на Окрестина, «Изоляция» в Донецке, «яма» на фронте

Тогда что его противоположность? Что Антиосвенцим в мире, погружённом во тьму?

Однажды художник Шимон Атти приехал в только-только объединённый Берлин и сделал следующее. Он взял фотографии еврейского квартала недалеко от Александерплатц и спроецировал ту догитлеровскую жизнь, не самую ладную и богатую, на стенки тех же самых, сохранившихся домов. А потом сфотографировал. Без всяких коллажей и фотошопов, просто «светография одного светостроительства», как это назвал поэт Вс.Некрасов

День среди ночи, — выворачивая наизнанку название одного романа: Brightness at Midnight — вот Антиосвенцим. Поэтому, как ни крути, всё просто: живая память живых людей, их свободное слово, здесь и сейчас— вот, вот Антиосвенцим