Количество малых муниципалитетов (менее 10 тыс. чел.) достигло уже 400, в том числе сверхмалых (менее 5 тыс.) — 104. Ещё совсем недавно, по переписи 2021 года, их было 337 и 82 соответственно, а по переписи 2010 года — 220 и 52 соответственно; в общем, тенденция вполне понятна. Все-все муниципальные образования малыми, конечно, в обозримой перспективе не станут, но доля малолюдных районов и округов продолжит увеличиваться. На северо-востоке страны, а также в Костромской и Псковской областях малые муниципалитеты уже составляют не менее половины общего числа; на очереди Кировская, Новгородская и Орловская области.
Чем это плохо? Исчезновением экономии на масштабе. Если в районе живёт 50 000 человек, то в нём будет проще найти работников на все объекты социальной инфраструктуры (районная больница, школы, административные учреждения), вряд ли станут закрывать местную налоговую инспекцию в пользу объединённой межрайонной и т. д. Напротив, укомплектовать райбольницу в районе на три тысячи человек — задача, кажется, невыполнимая. Приток местных налогов, и так абсолютно копеечных, становится в таких условиях просто смешным; удельные расходы на каждое учреждение районного уровня растут, из-за этого начинается оптимизация всего и вся с очевидными последствиями. Все эти траты ложатся в итоге на региональные бюджеты, которые в Костромской или Новгородской области вообще ни разу не безграничны.
Ну хорошо, маленькие районы — плохо, что будем делать? Нарежем Костромскую область на Кострому и шесть районов по 50 тысяч человек в каждом? Кажется, здесь последствия тоже примерно понятны: если сейчас условное село Глинка ещё кое-как держится за счёт статуса райцентра и тех ресурсов, которые с ним ассоциированы (вакансии, денежка на благоустройство, базовая социальная инфраструктура), то при их утрате не бывать даже такой опоре — все, кого не держит возраст, уедут в новый райцентр, потому что кататься туда-сюда на регулярной основе слишком далеко. Получается, оба хуже: либо медленная смерть, либо быстрая.
В общем, как вы уже можете догадаться, ответа на вопрос в заголовке поста у меня нет. Весьма слабым утешением служит то, что такого ответа нет ни у кого. Слишком многие процессы замыкаются в круг: люди уезжают, потому что нет работы, а работы нет потому, что ни один работодатель не может найти людей; население тает, потому что нет необходимого уровня инфраструктуры, а инфраструктуры нет, потому что содержать её при таком населении слишком дорого; инвестиций нет, потому что нет никаких денег и потенциала развития, а денег и потенциала нет, потому что нет никаких инвестиций. Иногда точечные проекты, волевые решения, принципиальные патриоты разрывают этот круг, упрямо стоя на своём и задерживая депопуляцию отдельных городков и сёл, но всю нечернозёмную провинцию им, конечно, не развернуть. Может быть, многолетние последовательные вложения, частная и государственная забота спасут несколько районов, заставив их если не вернуться к росту, то хотя бы перестать пустеть. А если не спасут? И хватит ли денег на сотни таких районов?
Я не первый задаю эти вопросы. Своё место в дискуссии о российской и мировой пространственной политике они занимают уже не первое десятилетие: пустить на самотёк малые города и глубинку, бросив все ресурсы на развитие «полюсов роста», или держать курс на выравнивающее развитие, спасая фундамент российского расселения? И даже если выбор будет сделан, какими мерами проводить принятое решение в жизнь?
Кажется, все доступные меры ограничены и половинчаты. В чём я уверен, так это в том, что единого решения для всех 400 малых муниципалитетов России быть не может. В каждом придётся искать собственный компромисс между потребностью населения в социальной/инженерной/транспортной инфраструктуре и банальной нехваткой денег на то, чтобы качественно удовлетворить эту потребность.
...А может, деньги нашлись бы, если бы бюджетная система была устроена иначе, а государственные деньги не шли на то, на что они идут? Но это отдельный большой вопрос, на который не нам с вами отвечать.
Количество малых муниципалитетов (менее 10 тыс. чел.) достигло уже 400, в том числе сверхмалых (менее 5 тыс.) — 104. Ещё совсем недавно, по переписи 2021 года, их было 337 и 82 соответственно, а по переписи 2010 года — 220 и 52 соответственно; в общем, тенденция вполне понятна. Все-все муниципальные образования малыми, конечно, в обозримой перспективе не станут, но доля малолюдных районов и округов продолжит увеличиваться. На северо-востоке страны, а также в Костромской и Псковской областях малые муниципалитеты уже составляют не менее половины общего числа; на очереди Кировская, Новгородская и Орловская области.
Чем это плохо? Исчезновением экономии на масштабе. Если в районе живёт 50 000 человек, то в нём будет проще найти работников на все объекты социальной инфраструктуры (районная больница, школы, административные учреждения), вряд ли станут закрывать местную налоговую инспекцию в пользу объединённой межрайонной и т. д. Напротив, укомплектовать райбольницу в районе на три тысячи человек — задача, кажется, невыполнимая. Приток местных налогов, и так абсолютно копеечных, становится в таких условиях просто смешным; удельные расходы на каждое учреждение районного уровня растут, из-за этого начинается оптимизация всего и вся с очевидными последствиями. Все эти траты ложатся в итоге на региональные бюджеты, которые в Костромской или Новгородской области вообще ни разу не безграничны.
Ну хорошо, маленькие районы — плохо, что будем делать? Нарежем Костромскую область на Кострому и шесть районов по 50 тысяч человек в каждом? Кажется, здесь последствия тоже примерно понятны: если сейчас условное село Глинка ещё кое-как держится за счёт статуса райцентра и тех ресурсов, которые с ним ассоциированы (вакансии, денежка на благоустройство, базовая социальная инфраструктура), то при их утрате не бывать даже такой опоре — все, кого не держит возраст, уедут в новый райцентр, потому что кататься туда-сюда на регулярной основе слишком далеко. Получается, оба хуже: либо медленная смерть, либо быстрая.
В общем, как вы уже можете догадаться, ответа на вопрос в заголовке поста у меня нет. Весьма слабым утешением служит то, что такого ответа нет ни у кого. Слишком многие процессы замыкаются в круг: люди уезжают, потому что нет работы, а работы нет потому, что ни один работодатель не может найти людей; население тает, потому что нет необходимого уровня инфраструктуры, а инфраструктуры нет, потому что содержать её при таком населении слишком дорого; инвестиций нет, потому что нет никаких денег и потенциала развития, а денег и потенциала нет, потому что нет никаких инвестиций. Иногда точечные проекты, волевые решения, принципиальные патриоты разрывают этот круг, упрямо стоя на своём и задерживая депопуляцию отдельных городков и сёл, но всю нечернозёмную провинцию им, конечно, не развернуть. Может быть, многолетние последовательные вложения, частная и государственная забота спасут несколько районов, заставив их если не вернуться к росту, то хотя бы перестать пустеть. А если не спасут? И хватит ли денег на сотни таких районов?
Я не первый задаю эти вопросы. Своё место в дискуссии о российской и мировой пространственной политике они занимают уже не первое десятилетие: пустить на самотёк малые города и глубинку, бросив все ресурсы на развитие «полюсов роста», или держать курс на выравнивающее развитие, спасая фундамент российского расселения? И даже если выбор будет сделан, какими мерами проводить принятое решение в жизнь?
Кажется, все доступные меры ограничены и половинчаты. В чём я уверен, так это в том, что единого решения для всех 400 малых муниципалитетов России быть не может. В каждом придётся искать собственный компромисс между потребностью населения в социальной/инженерной/транспортной инфраструктуре и банальной нехваткой денег на то, чтобы качественно удовлетворить эту потребность.
...А может, деньги нашлись бы, если бы бюджетная система была устроена иначе, а государственные деньги не шли на то, на что они идут? Но это отдельный большой вопрос, на который не нам с вами отвечать.
The War on Fakes channel has repeatedly attempted to push conspiracies that footage from Ukraine is somehow being falsified. One post on the channel from February 24 claimed without evidence that a widely viewed photo of a Ukrainian woman injured in an airstrike in the city of Chuhuiv was doctored and that the woman was seen in a different photo days later without injuries. The post, which has over 600,000 views, also baselessly claimed that the woman's blood was actually makeup or grape juice. During the operations, Sebi officials seized various records and documents, including 34 mobile phones, six laptops, four desktops, four tablets, two hard drive disks and one pen drive from the custody of these persons. Perpetrators of such fraud use various marketing techniques to attract subscribers on their social media channels. The Russian invasion of Ukraine has been a driving force in markets for the past few weeks. Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment.
from tw
