Александр Гофман

​«Квир» напомнил, что бывает, когда из литературы Берроуза начинают лепить проект мечты люди таких скромных дарований, как Лука Гуаданьино.

Здесь есть несколько мучительно натуралистичных (на грани фола, как подчеркнул каждый второй ещё с Венеции) постельных сцен, и Крэйг правда старается, но по существу перед нами чудовищно занудная, рыхлая по ритму и эклектичная по семантическому контрапункту одиссея внутрь души, терзаемой ложными романтическими идеалами.

Роль такого идеала довольно аморфно воплощает Дрю Старки, в остальном – парочка смешных (Джейсон Шварцман! Лесли Манвилл!) камео, избыточно тяжеловесный символизм на уровне «его жизнь напоминала белый телевизионный шум» (там, где визуальный контур главного героя соединяют с эфирными помехами) и череда лишь усугубляющих театральность павильонной съёмки трагикомических реприз.

Чтобы в строчки про блюдо в виде зажаренного живьём поросёнка вдохнуть кинематографическую жизнь – а Берроуз всегда заземлял что-то подобное при помощи непрошибаемой сардонической ухмылки – нужно обладать талантом Кроненберга; Гуаданьино же в гостях у героиновой Касабланки смотрится перепуганным экспатом в нелепой шляпе и белоснежном пиджаке.

Страшнее всего во время игры в Вильгельма Телля не промазать – а позёрски грохнуть холостым.

www.group-telegram.com/ua/AlGofman.com/4575

1.5K viewsJan 16 at 10:58

​«Квир» напомнил, что бывает, когда из литературы Берроуза начинают лепить проект мечты люди таких скромных дарований, как Лука Гуаданьино.

Здесь есть несколько мучительно натуралистичных (на грани фола, как подчеркнул каждый второй ещё с Венеции) постельных сцен, и Крэйг правда старается, но по существу перед нами чудовищно занудная, рыхлая по ритму и эклектичная по семантическому контрапункту одиссея внутрь души, терзаемой ложными романтическими идеалами.

Роль такого идеала довольно аморфно воплощает Дрю Старки, в остальном – парочка смешных (Джейсон Шварцман! Лесли Манвилл!) камео, избыточно тяжеловесный символизм на уровне «его жизнь напоминала белый телевизионный шум» (там, где визуальный контур главного героя соединяют с эфирными помехами) и череда лишь усугубляющих театральность павильонной съёмки трагикомических реприз.

Чтобы в строчки про блюдо в виде зажаренного живьём поросёнка вдохнуть кинематографическую жизнь – а Берроуз всегда заземлял что-то подобное при помощи непрошибаемой сардонической ухмылки – нужно обладать талантом Кроненберга; Гуаданьино же в гостях у героиновой Касабланки смотрится перепуганным экспатом в нелепой шляпе и белоснежном пиджаке.

Страшнее всего во время игры в Вильгельма Телля не промазать – а позёрски грохнуть холостым.

BY Александр Гофман