Расхожая и в наши дни фраза «дешево и сердито» фиксируется в корпусе русского языка с тридцатых-сороковых годов XIX века. Часто в варианте «и дешево, и сердито».
Из классиков часто это выражение использует Салтыков-Щедрин. Например, у него про питейный дом: «…мы шли мимо заведения, над дверьми которого нахально красуется вывеска: «И дешево и сердито».
Также у Фета, у Чайковского («Ужинал близ Оперы. Дешево и сердито»). У Льва Толстого, у Чехова, у Леонида Андреева, у Шолохова в «Поднятой целине».
Некоторые исследователи пытаются навешивать слову сердито тут в старинном контексте «менее сердитое» значение. Слово «сердитый» действительно происходит от слова сердце (еще в XI веке). Но сказать, что «дешево и сердито» означало «дешево и сердечно» — как делают некоторые популярные филологи — было бы натяжкой. А проще говоря неправдой.
Аргумент 1. Легко проверить по контекстам XVIII-XIX вв., как использовали слово «сердитый»:
• У Пушкина в «Руслане и Людмиле: усталый, сонный и сердитый
• У Крылова смотрим на антонимы: …она, бывало, или сердита, или весела (1786).
• У него же: …я вспыльчив и сердит (1788).
• У Боратынского: не забудьте обо мне <…> Сердитом, грустном и голодном.
В общем, ничего «сердечного» не просматривается.
Аргумент 2. До хрущевской оттепели использовали выражения-антонимы
Два основных:
• Дешево и мило (от того же Салтыкова-Щедрина до, вы не поверите, Иосифа Сталина, который использовал это выражение в докладе на XVIII съезде партии про политику невмешательства). Подвид этой фразочки находим у Достоевского в «Идиоте»: и дешево, и бонтонно, и музыкально!
• Дешево и хорошо (у Короленко, Горького, Булгакова, Гиляровского и Шварца)
• Были и альтернативные варианты: дешево и красиво (Фазиль Искандер), дешево и сладко (Евтушенко), дешево и просто (Гоголь).
Примерно с 1960-х годов выражение «дешево и сердито» теряет все свои антиподы и остается одно в языке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
📖 В сборнике стихов литовской поэтессы Саломеи Нерис «Следы на песке» было стихотворение — перевод ранних стихов Ахматовой про смерть.
Через 20 лет опальная Анна Ахматова перевела с литовского стихотворение Нерис, которое идет в том же сборнике буквально через страницу — и тоже про смерть.
Написал об этом подробнее тут.
Через 20 лет опальная Анна Ахматова перевела с литовского стихотворение Нерис, которое идет в том же сборнике буквально через страницу — и тоже про смерть.
Написал об этом подробнее тут.
Telegram
🇱🇹 Волна / Литва
📓 Как Анна Ахматова и Саломея Нерис переводили друг друга
В 1931 году у Саломеи Нерис, которая сейчас часто фигурирует в новостях Литвы (в рамках декоммунизации имя поэтессы предлагают убирать с карт, а памятники — с улиц) в жизни происходило много событий.…
В 1931 году у Саломеи Нерис, которая сейчас часто фигурирует в новостях Литвы (в рамках декоммунизации имя поэтессы предлагают убирать с карт, а памятники — с улиц) в жизни происходило много событий.…
🚽 Уборная в коммуналке в Питере, где у семьи Бродского были «полторы комнаты». Та самая, которая «только в уборную и сразу же возвращайся».
Фото я сделал в 2019 году, когда там еще только делали музей и все было старое. На выходе из этой уборной я столкнулся с пожилой дамой — соседкой, которая еще помнила юного Бродского (она на 10 лет его старше) — было немного неловко!
Фото я сделал в 2019 году, когда там еще только делали музей и все было старое. На выходе из этой уборной я столкнулся с пожилой дамой — соседкой, которая еще помнила юного Бродского (она на 10 лет его старше) — было немного неловко!
👡 Босоножки. Почему Достоевский призывал их не бояться, а Толстой и вовсе хватал?
К недавнему посту про «дешево и мило» vs. «дешево и сердито» я приложил газетную вырезку из эмигрантской газеты столетней давности, где «известная танцовщица Ольга Десмонд» разгуливает, как следует из подписи, «босиком по улицам Берлина».
(Мужа Ольги Десмонд нацисты отправят как еврея в концлагерь. Она попробует покончить с собой. Он сбежит. Его поймают, снова отправят в лагерь. Он снова сбежит. Уедет в Штаты, вернется и умрет в доме престарелых. Ольга после 1945 года будет жить в Восточном Берлине в нищете, работать уборщицей и продавать карточки себя юной и обнаженной).
Но меня резонно спросили: отчего написано «босиком», если она не босиком. На ногах Ольги на фото отчетливо видны сандалии — мы бы назвали их босоножками. Так я отправился изучать историю слова «босоножки».
Начнем с любопытного — кроме еще беларуского (басаножкі) и украинского (босоніжки) ни в каких других языках отдельного слова для босоножек нет. Если вы попробуете из русской википедии перейти на английскую в слове «босоножки», вас бросит на статью Mule (shoe). Это ошибка: мюлы — это обувь с носком, но без задника (фото, например). Наиболее правильный перевод это sandals. В современном русском сандалии могут быть мужскими и женскими, а босоножки практически всегда женскими.
Но откуда они вообще взялись?
В литературе XIX века слово «босоножка» встречается. Но не как обувь, а как девушка. При этом мне показалось, что можно выделить два подзначения:
• Бедная девушка, замарашка. Например, у Д. Н. Мамина-Сибиряка в романе «Хлеб» (1895): «Я-то женился сам на босоножке, только что на себе было, а ты вон капиталов требуешь.»
• Девушка с голыми ногами, но причина этой наготы менее приличная, чем бедность (или одно не исключает другое. Например, у Достоевского в «Карамазовых»: «Я тебе там одну девчоночку укажу, я ее там давно насмотрел. Пока она еще босоножка. Не пугайся босоножек, не презирай — перлы!.. И он чмокнул себя в ручку». Или у Толстого в дневнике за 1854 год: «Провел день весело. Вечером хватил босоножку и выпил бокала два шампанского».
Значение «бедной девушки» к началу XX века постепенно сходит на нет. Эмансипая, модернизм и городская культура усиливают будоражащий эротический контекст «босоножки» — танцовщицы или просто смелой девушки без чулок.
• «Божественной босоножкой» газеты называют Айседору Дункан
• Можно найти несколько упоминаний, где без чулка приравнивается к босиком. Например, у Чехова «снимая башмак и показывая босую ногу без чулка». Или у Замятина в «Апреле»: «сиди без чулок, позорно … без чулок, босиком».
• Вот характерная выдержка из газеты 1913 года: «В Париже недавно объявлена была новая мода: ходить без чулок... Ботинки надеваются на босую ногу: тесемка от башмаков идет затем крестообразно вокруг ноги до колен и там прикрепляется, как теперь прикрепляются чулки». А в другой газете пишут: «Появились мужчины-босоножки. Некоторые молодые люди из общества позавидовали лаврам Айседоры Дункан и, недолго думая, сняли... панталоны!»
В общем, это что-то смелое, передовое, своего рода пощечина общественному вкусу. Неслучайно в декларации имажинистов пишут: «Знаете ли вы, что такое футуризм? Это босоножка от искусства, это ницшеанство формы, это замаскированная современностью надсоновщина».
На нулевые-десятые годы XX века приходится пик употребления слова «босоножка» в этом значении. Дальше оно встречается до пятидесятых, но все реже. Корпус русского языка фиксирует употребление слово «босоножки» в значении женская обувь с 1940-х, но все они довольно будничные — в дневниках и второразрядной прозе — так что можно предположить, что слово активно стало менять значение на легкие сандалии примерно в 1930-х годах.
Как и почему это произошло в СССР (появилось отдельное слово для этого) пока загадка.
К недавнему посту про «дешево и мило» vs. «дешево и сердито» я приложил газетную вырезку из эмигрантской газеты столетней давности, где «известная танцовщица Ольга Десмонд» разгуливает, как следует из подписи, «босиком по улицам Берлина».
(Мужа Ольги Десмонд нацисты отправят как еврея в концлагерь. Она попробует покончить с собой. Он сбежит. Его поймают, снова отправят в лагерь. Он снова сбежит. Уедет в Штаты, вернется и умрет в доме престарелых. Ольга после 1945 года будет жить в Восточном Берлине в нищете, работать уборщицей и продавать карточки себя юной и обнаженной).
Но меня резонно спросили: отчего написано «босиком», если она не босиком. На ногах Ольги на фото отчетливо видны сандалии — мы бы назвали их босоножками. Так я отправился изучать историю слова «босоножки».
Начнем с любопытного — кроме еще беларуского (басаножкі) и украинского (босоніжки) ни в каких других языках отдельного слова для босоножек нет. Если вы попробуете из русской википедии перейти на английскую в слове «босоножки», вас бросит на статью Mule (shoe). Это ошибка: мюлы — это обувь с носком, но без задника (фото, например). Наиболее правильный перевод это sandals. В современном русском сандалии могут быть мужскими и женскими, а босоножки практически всегда женскими.
Но откуда они вообще взялись?
В литературе XIX века слово «босоножка» встречается. Но не как обувь, а как девушка. При этом мне показалось, что можно выделить два подзначения:
• Бедная девушка, замарашка. Например, у Д. Н. Мамина-Сибиряка в романе «Хлеб» (1895): «Я-то женился сам на босоножке, только что на себе было, а ты вон капиталов требуешь.»
• Девушка с голыми ногами, но причина этой наготы менее приличная, чем бедность (или одно не исключает другое. Например, у Достоевского в «Карамазовых»: «Я тебе там одну девчоночку укажу, я ее там давно насмотрел. Пока она еще босоножка. Не пугайся босоножек, не презирай — перлы!.. И он чмокнул себя в ручку». Или у Толстого в дневнике за 1854 год: «Провел день весело. Вечером хватил босоножку и выпил бокала два шампанского».
Значение «бедной девушки» к началу XX века постепенно сходит на нет. Эмансипая, модернизм и городская культура усиливают будоражащий эротический контекст «босоножки» — танцовщицы или просто смелой девушки без чулок.
• «Божественной босоножкой» газеты называют Айседору Дункан
• Можно найти несколько упоминаний, где без чулка приравнивается к босиком. Например, у Чехова «снимая башмак и показывая босую ногу без чулка». Или у Замятина в «Апреле»: «сиди без чулок, позорно … без чулок, босиком».
• Вот характерная выдержка из газеты 1913 года: «В Париже недавно объявлена была новая мода: ходить без чулок... Ботинки надеваются на босую ногу: тесемка от башмаков идет затем крестообразно вокруг ноги до колен и там прикрепляется, как теперь прикрепляются чулки». А в другой газете пишут: «Появились мужчины-босоножки. Некоторые молодые люди из общества позавидовали лаврам Айседоры Дункан и, недолго думая, сняли... панталоны!»
В общем, это что-то смелое, передовое, своего рода пощечина общественному вкусу. Неслучайно в декларации имажинистов пишут: «Знаете ли вы, что такое футуризм? Это босоножка от искусства, это ницшеанство формы, это замаскированная современностью надсоновщина».
На нулевые-десятые годы XX века приходится пик употребления слова «босоножка» в этом значении. Дальше оно встречается до пятидесятых, но все реже. Корпус русского языка фиксирует употребление слово «босоножки» в значении женская обувь с 1940-х, но все они довольно будничные — в дневниках и второразрядной прозе — так что можно предположить, что слово активно стало менять значение на легкие сандалии примерно в 1930-х годах.
Как и почему это произошло в СССР (появилось отдельное слово для этого) пока загадка.
🪢 Веревка — вервие простое. Или непростое?
В русской литературе XIX–XX вв. существовало выражение «веревка вервие простое», которое сегодня почти вышло из употребления. Оно берет начало из басни Ивана Ивановича Хемницера «Метафизик». Хемницер (1745–1784) был известным русским поэтом и баснописцем, предшественником Ивана Крылова. Его отец, Иоганн Георг (Иван Егорович) Хемницер, саксонец по происхождению, служил военным врачом в России.
Суть басни «Метафизик» такова: ученый, увлеченный абстрактными размышлениями, падает в яму. Ему бросают веревку, чтобы спасти, но вместо того чтобы схватиться за нее, он начинает рассуждать о ее природе: «веревка вервие простое или не простое». Басня высмеивает склонность к бесплодному теоретизированию в критических ситуациях, требующих немедленных действий.
Хемницер тут смешивает два стиля — старославянское возвышенное слово «вервие» и обычное слово «веревка». Слово «вервие» имеет евангельский контекст. В православной традиции вервием называли веревку, которой связали Иисуса Христа после ареста, а также бичи, которыми он изгонял торговцев из храма. В Евангелии от Иоанна (2:15) сказано: «И, сделав бич из вервий, выгнал всех из храма».
В русской литературе и долго после Хемницера слово «вервие» долгое время было понятным и употребляемым. Например, у Гоголя в «Портрете» (1835): «Белая, как снег, борода... падала до самого вервия, которым опоясывалась его убогая монашеская одежда». Достоевский в «Братьях Карамазовых» (1880) пишет: «Был он в своей грубой рясе, подпоясанной вервием».
Но постепенно слово «вервие» стало выпадать из языка, оставаясь только в меме от Хемницера. Виссарион Белинский в 1844 году отмечал: «“Метафизик” Хемницера действительно бессмертная вещь: говоря об учении и учёных, часто поневоле вспомнишь о ней…».
Многие авторы использовали эту отсылку, подчёркивая нелепость излишних мудрстований. Гарин-Михайловский в «Гимназистах» (1895) писал: «Ты хочешь непременно своим умом до всего дойти, а ума-то не хватает: и выходит — веревка вервие простое...». Куприн использовал эту фразу и в «Поединке» (1905), и в «Яме» (1909–1915): «Понес философ наш обычный вздор; верёвка — вервие простое». Бунин в «Окаянных днях» (1925) замечает: «Всё-то у нас не веревка, а “вервие”, как у того крыловского мудреца, что полетел в яму, но и в яме продолжал свою элоквенцию» (NB. Наш нобелиат тут ошибся и перепутал Крылова и Хемницера).
Любопытно, что и в советское время выражение сохранялось. Коммунист Бухарин в своих работах 1920-х годов упоминал его: «“Верёвка — вервие простое”, но это “вервие” помогает вылезать из ям не только в области экспериментальной физиологии...». Диссидент Даниэль в «Письмах из заключения» (1966–1970) использовал эту фразу: «“Веревка — вервие простое” — это одно, а другое — пресловутый социальный заказ...». Братья Стругацкие в романе «За миллиард лет до конца света» (1974) писали: «Было в ней что-то от утверждения, что верёвка есть вервие простое». Это последнее заметное упоминание этого выражения. Дальше, считайте, пустота: сколько вервию не тянуться, однажды оно кончится.
В русской литературе XIX–XX вв. существовало выражение «веревка вервие простое», которое сегодня почти вышло из употребления. Оно берет начало из басни Ивана Ивановича Хемницера «Метафизик». Хемницер (1745–1784) был известным русским поэтом и баснописцем, предшественником Ивана Крылова. Его отец, Иоганн Георг (Иван Егорович) Хемницер, саксонец по происхождению, служил военным врачом в России.
Суть басни «Метафизик» такова: ученый, увлеченный абстрактными размышлениями, падает в яму. Ему бросают веревку, чтобы спасти, но вместо того чтобы схватиться за нее, он начинает рассуждать о ее природе: «веревка вервие простое или не простое». Басня высмеивает склонность к бесплодному теоретизированию в критических ситуациях, требующих немедленных действий.
Хемницер тут смешивает два стиля — старославянское возвышенное слово «вервие» и обычное слово «веревка». Слово «вервие» имеет евангельский контекст. В православной традиции вервием называли веревку, которой связали Иисуса Христа после ареста, а также бичи, которыми он изгонял торговцев из храма. В Евангелии от Иоанна (2:15) сказано: «И, сделав бич из вервий, выгнал всех из храма».
В русской литературе и долго после Хемницера слово «вервие» долгое время было понятным и употребляемым. Например, у Гоголя в «Портрете» (1835): «Белая, как снег, борода... падала до самого вервия, которым опоясывалась его убогая монашеская одежда». Достоевский в «Братьях Карамазовых» (1880) пишет: «Был он в своей грубой рясе, подпоясанной вервием».
Но постепенно слово «вервие» стало выпадать из языка, оставаясь только в меме от Хемницера. Виссарион Белинский в 1844 году отмечал: «“Метафизик” Хемницера действительно бессмертная вещь: говоря об учении и учёных, часто поневоле вспомнишь о ней…».
Многие авторы использовали эту отсылку, подчёркивая нелепость излишних мудрстований. Гарин-Михайловский в «Гимназистах» (1895) писал: «Ты хочешь непременно своим умом до всего дойти, а ума-то не хватает: и выходит — веревка вервие простое...». Куприн использовал эту фразу и в «Поединке» (1905), и в «Яме» (1909–1915): «Понес философ наш обычный вздор; верёвка — вервие простое». Бунин в «Окаянных днях» (1925) замечает: «Всё-то у нас не веревка, а “вервие”, как у того крыловского мудреца, что полетел в яму, но и в яме продолжал свою элоквенцию» (NB. Наш нобелиат тут ошибся и перепутал Крылова и Хемницера).
Любопытно, что и в советское время выражение сохранялось. Коммунист Бухарин в своих работах 1920-х годов упоминал его: «“Верёвка — вервие простое”, но это “вервие” помогает вылезать из ям не только в области экспериментальной физиологии...». Диссидент Даниэль в «Письмах из заключения» (1966–1970) использовал эту фразу: «“Веревка — вервие простое” — это одно, а другое — пресловутый социальный заказ...». Братья Стругацкие в романе «За миллиард лет до конца света» (1974) писали: «Было в ней что-то от утверждения, что верёвка есть вервие простое». Это последнее заметное упоминание этого выражения. Дальше, считайте, пустота: сколько вервию не тянуться, однажды оно кончится.
В то время как в родном краю
Открыто зло торжествовало,
Ему лишь «баюшки-баю»
Литература распевала.
Николай Некрасов
Открыто зло торжествовало,
Ему лишь «баюшки-баю»
Литература распевала.
Николай Некрасов
🚗💥 Были ли аварии в России до изобретения машин? (спойлер: были: но в них не попадали)
Как это со мной временами случается, я задал себе вопрос, который нормальные люди в нормальной жизни не задают. А было ли слово «авария» в русском языке в XIX веке? Ну то есть для нас сейчас очевидно, что мире есть машины — и что эти машины время от времени попадают в аварии. Но попадали ли в аварии кареты, дилижансы, омнибусы и телеги?
Короткий ответ — нет. Более подробный ответ — авари́и (ударение на предпоследний слог) терпели корабли (подчеркну: они в них не попадали) с 1880-х годов. То есть одновременно с изобретением первых автомобилей; забавное совпадение.
Если бы современник Пушкина перенесся в наши дни и услышал фразу «он попал в аварию», он бы ее понял однозначно — уехал, мол, на Кавказ воевать. Авария в текстах бóльшей части XIX века встречается только с большой буквы и означает неспокойный горный регион:
• Бестужев-Марлинский. Аммалат-бек (1831): «Влево возникали стремнины хребта, отделяющего Чечню от Аварии, далее сверкали снега Кавказа».
• Толстой. Хаджи-Мурат (1896): «Он представлял себе, как... он опять будет управлять не только Аварией, но и всей Чечней».
По данным корпуса русского языка, «авари́и» стали массово происходить с российскими кораблями с 1885-1886 гг. Они, конечно, случались и раньше, но теперь появилось новое слово — заимствование из арабского عوار ('awâr) через итальянский и французский.
• Чехов. Остров Сахалин (1893–1895): «Судно, которое везло его и старуху в Корсаковск, около Мауки потерпело аварию».
Довольно быстро слово получает и переносное значение — писатели забирают его в актуальную прозу:
• Куприн. Киевские типы (1895–1897): «Случается нередко, что он, претерпев жестокую аварию, становится на мертвый якорь в ближайшем полицейском участке».
• Андреев. Баргамот и Гараська (1898): «Баргамот... уподобляясь могучему буксиру, влекущему за собою легонькую шхуну, потерпевшую аварию у самого входа в гавань».
В начале XX века его начинают распространять на другую технику — самолеты, дирижабли и, наконец, автомобили. Особенно слово любят газетчики:
• 1910: «Княгиня С. А. Долгорукая... потерпела аварию на аэроплане, отделавшись легкими ушибами».
• 1912: «Автомобиль потерпел серьезную аварию. Причина катастрофы — неосторожность сторожа».
Но базовое значение остается прежним. Про гибель «Титаника» русские газеты пишут, например, так: «Потерпев аварию, “Титаник” дал немедленно знать о несчастии по беспроволочному телеграфу».
Распространяется в XX веке и еще один вариант, с генетивом. «Авария» как поломка какого-то механизма, в том числе метафорически:
• Замятин. Мы (1920): «К счастью, это только мелкие аварии деталей: их легко ремонтировать».
• Горький. Жизнь Клима Самгина (1928–1935): «Я разрешаю себе оценить поступок господина Богрова как небольшую аварию механизма департамента полиции».
• Ильф и Петров. Двенадцать стульев (1927): «…на Дровяной лопнула магистральная водопроводная труба, и Виктор Михайлович остаток недели провел на месте аварии, иронически улыбаясь».
Лишь в 1930-х и 1940-х автомобильные аварии обходят по популярности аварии корабельные. Но их по-прежнему претерпевают или терпят. Либо они просто случаются. «Попадать» же в аварии, судя по корпусу, стали сильно позже, примерно в брежневские времена: в смысле до примерно 1970-х такая конструкция не встречается в принципе.
• Довлатов. Ремесло (1984): «Целыми днями разъезжаете по улицам, игнорируя светофоры, и, естественно, попадая в аварии».
Как это со мной временами случается, я задал себе вопрос, который нормальные люди в нормальной жизни не задают. А было ли слово «авария» в русском языке в XIX веке? Ну то есть для нас сейчас очевидно, что мире есть машины — и что эти машины время от времени попадают в аварии. Но попадали ли в аварии кареты, дилижансы, омнибусы и телеги?
Короткий ответ — нет. Более подробный ответ — авари́и (ударение на предпоследний слог) терпели корабли (подчеркну: они в них не попадали) с 1880-х годов. То есть одновременно с изобретением первых автомобилей; забавное совпадение.
Если бы современник Пушкина перенесся в наши дни и услышал фразу «он попал в аварию», он бы ее понял однозначно — уехал, мол, на Кавказ воевать. Авария в текстах бóльшей части XIX века встречается только с большой буквы и означает неспокойный горный регион:
• Бестужев-Марлинский. Аммалат-бек (1831): «Влево возникали стремнины хребта, отделяющего Чечню от Аварии, далее сверкали снега Кавказа».
• Толстой. Хаджи-Мурат (1896): «Он представлял себе, как... он опять будет управлять не только Аварией, но и всей Чечней».
По данным корпуса русского языка, «авари́и» стали массово происходить с российскими кораблями с 1885-1886 гг. Они, конечно, случались и раньше, но теперь появилось новое слово — заимствование из арабского عوار ('awâr) через итальянский и французский.
• Чехов. Остров Сахалин (1893–1895): «Судно, которое везло его и старуху в Корсаковск, около Мауки потерпело аварию».
Довольно быстро слово получает и переносное значение — писатели забирают его в актуальную прозу:
• Куприн. Киевские типы (1895–1897): «Случается нередко, что он, претерпев жестокую аварию, становится на мертвый якорь в ближайшем полицейском участке».
• Андреев. Баргамот и Гараська (1898): «Баргамот... уподобляясь могучему буксиру, влекущему за собою легонькую шхуну, потерпевшую аварию у самого входа в гавань».
В начале XX века его начинают распространять на другую технику — самолеты, дирижабли и, наконец, автомобили. Особенно слово любят газетчики:
• 1910: «Княгиня С. А. Долгорукая... потерпела аварию на аэроплане, отделавшись легкими ушибами».
• 1912: «Автомобиль потерпел серьезную аварию. Причина катастрофы — неосторожность сторожа».
Но базовое значение остается прежним. Про гибель «Титаника» русские газеты пишут, например, так: «Потерпев аварию, “Титаник” дал немедленно знать о несчастии по беспроволочному телеграфу».
Распространяется в XX веке и еще один вариант, с генетивом. «Авария» как поломка какого-то механизма, в том числе метафорически:
• Замятин. Мы (1920): «К счастью, это только мелкие аварии деталей: их легко ремонтировать».
• Горький. Жизнь Клима Самгина (1928–1935): «Я разрешаю себе оценить поступок господина Богрова как небольшую аварию механизма департамента полиции».
• Ильф и Петров. Двенадцать стульев (1927): «…на Дровяной лопнула магистральная водопроводная труба, и Виктор Михайлович остаток недели провел на месте аварии, иронически улыбаясь».
Лишь в 1930-х и 1940-х автомобильные аварии обходят по популярности аварии корабельные. Но их по-прежнему претерпевают или терпят. Либо они просто случаются. «Попадать» же в аварии, судя по корпусу, стали сильно позже, примерно в брежневские времена: в смысле до примерно 1970-х такая конструкция не встречается в принципе.
• Довлатов. Ремесло (1984): «Целыми днями разъезжаете по улицам, игнорируя светофоры, и, естественно, попадая в аварии».
✈️ «Ваши прилетели». Как Маршак иронизировал над экономкой-немкой во время войны
В 1959 году юный Владимир Познер (тот самый, да) устроился к Самуилу Маршаку литературным секретарем. Так он познакомился с Розалией Ивановной Вильтцын, служившей у Маршака экономкой и домработницей. А на деле, как писал позже Познер, «поводырем» — без Розалии Ивановны Маршак фактически не мог жить.
Вильтцын, рижская немка, была одной из ключевых фигур в жизни Самуила Маршака. В их отношениях причудливо переплелись привязанность, взаимная зависимость, раздражение и юмор. Тот же Познер так пишет: «Между ними установились отношения, которые по Фрейду назывались бы "любовь/ненависть”».
Розалия Ивановна начала работать в доме Маршака еще до второй мировой, сначала как воспитательница младшего сына, а затем как секретарша и экономка.
После 22 июня ее, как и всех граждан немецкого происхождения, должны были выслать из Москвы, но Маршак с огромным трудом добился исключения. Семья Маршака уехали в эвакуацию, а сам он с Розалией Ивановной остался в Москве. Они оба не любили спускаться в бомбоубежище: во время налетов Маршак стучался к экономке в дверь и кричал: «Ваши прилетели!».
Она краснела и злилась.
Вообще их лав-хэйт отношениям были характерны такие колкости. Она называла поэта «старый дурень», а он ее — «Гитлер в юбке», «мадам Прыг-Прыг» или «недописанная трагедия Шекспира».
После смерти жены Маршака, Софьи Михайловны, и их младшего сына Яши в 1943 году Розалия Ивановна осталась рядом с поэтом и помогала ему пережить это горе. с Когда Самуил Яковлевич умер, она не отходила от его гроба, провела ночь в морге и тяжело переживала потерю. Ее трогательная привязанность проявилась в том, что она сохранила его Псалтырь, называя эту книгу единственной вещью, которую никому не отдаст.
В 1959 году юный Владимир Познер (тот самый, да) устроился к Самуилу Маршаку литературным секретарем. Так он познакомился с Розалией Ивановной Вильтцын, служившей у Маршака экономкой и домработницей. А на деле, как писал позже Познер, «поводырем» — без Розалии Ивановны Маршак фактически не мог жить.
Вильтцын, рижская немка, была одной из ключевых фигур в жизни Самуила Маршака. В их отношениях причудливо переплелись привязанность, взаимная зависимость, раздражение и юмор. Тот же Познер так пишет: «Между ними установились отношения, которые по Фрейду назывались бы "любовь/ненависть”».
Розалия Ивановна начала работать в доме Маршака еще до второй мировой, сначала как воспитательница младшего сына, а затем как секретарша и экономка.
После 22 июня ее, как и всех граждан немецкого происхождения, должны были выслать из Москвы, но Маршак с огромным трудом добился исключения. Семья Маршака уехали в эвакуацию, а сам он с Розалией Ивановной остался в Москве. Они оба не любили спускаться в бомбоубежище: во время налетов Маршак стучался к экономке в дверь и кричал: «Ваши прилетели!».
Она краснела и злилась.
Вообще их лав-хэйт отношениям были характерны такие колкости. Она называла поэта «старый дурень», а он ее — «Гитлер в юбке», «мадам Прыг-Прыг» или «недописанная трагедия Шекспира».
После смерти жены Маршака, Софьи Михайловны, и их младшего сына Яши в 1943 году Розалия Ивановна осталась рядом с поэтом и помогала ему пережить это горе. с Когда Самуил Яковлевич умер, она не отходила от его гроба, провела ночь в морге и тяжело переживала потерю. Ее трогательная привязанность проявилась в том, что она сохранила его Псалтырь, называя эту книгу единственной вещью, которую никому не отдаст.
🤦♂️ Короче, в Англии какие-то тиктокеры завирусили «Белые ночи» Достоевского
И это теперь одна из самых продаваемых книг на всем острове. Все это дело назвали Fyodor Fever — британские зумеры и альфа побежали сметать Федора Михайловича с книжных полок.
И это теперь одна из самых продаваемых книг на всем острове. Все это дело назвали Fyodor Fever — британские зумеры и альфа побежали сметать Федора Михайловича с книжных полок.
🐦⬛ А зачем собственно «считать ворон»? И при чем тут «Шрек»?
Выражение «считать ворон» известно каждому нейтив спикеру русского языка и представляет настолько банальным и самоочевидным, что о нем и думать как будто нечего. Ну, мол, заниматься ерундой, ротозейничать, убивать время. А почему ворон и зачем их считать? Да кто его знает.
Выражение это старое. Корпус русского языка фиксирует первое упоминание — заходим с козырей — в «Идиоте» Достоевского: «…Лизавета Прокофьевна [Епанчина] осуждена обо всех заботиться, всё замечать и предугадывать, а все прочие — одних ворон считать?»
Достоевский использует фразу явно как известную читателю, не как авторский неологизм.
Через три года после «Идиота» поэт Леонид Трефолев (он вам может быть известен как автор текстов «народных» песен «Дубинушка» и «Когда я на почте служил ямщиком») пишет: «Вы любите считать ворон // Вы ленитесь на славу». То есть мы убеждаемся, что, как и у Достоевского, «считать ворон» значит «не заниматьcя делом».
Есть фразочка наша и у раннего Чехова в рассказе «Художество» (1885-1886): «Чем так стоять и считать ворон, принёс бы на чём сесть, да подмети». Смысл тот же. Но замечу, кстати, что до 1917 года упоминания подсчета ворон в стихах и прозе я собирал буквально по крупицам. Не очень популярный почему-то для печатных текстов оборот.
Нормального филологического и фольклорного исследования происхождения этого выражения в русском языке я не нашел. Вот про кукушек и подсчет оставшихся лет жизни вопрос исследуется максимально давно — отошлю вас, например, к работе Буслаева «Об эпических выражениях украинской поэзии» (1850). А вот про подсчет ворон — ничего.
Но подсказку мне дал фольклор английский.
Я вспомнил, что есть такая американская рок-группа Counting Crows. Вам она может быть известна по саундтреку к «Шреку-2» — там есть их песня Accidentaly In Love.
Counting Crows буквально означает «Считая ворон». И создатель группы Адам Дьюриц рассказывал, что намеренно так назвал группу — в честь супер известной английской детской считалочки, где предполагается, что ты считаешь ворон или галок — и в зависимости от числа, получить предсказание себе:
One for sorrow,
Two for joy,
Three for a girl,
Four for a boy,
Five for silver,
Six for gold,
Seven for a secret never to be told.
(Это более лайт-версия. Есть и более жесткие версии с дьяволом и смертью — см. картинку к посту).
У Counting Crows есть, кстати, трек прямо с этим текстом — он называется A Murder of One.
Думаю, вероятный вывод тут возможен такой. В русском фольклоре, как и в английском, подсчет ворон мог означать этакий способ бытового гадания (чем не займутся люди в отсутствие соцсетей!), но в отличие от Британии в России еще в XIX веке по какой-то причине этот вид магического реализма был признан презрительно глупым времяпрепровождением. А вот кукушек про годы жизни спрашивать продолжили спокойно, кстати. Ахматова вон в 1919 году спрашивала:
Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
UPD. Мне в комментариях подсказали посмотреть еще галок. И действительно: в XIX и начале XX века встречаются синонимичные выражения «галок считать» (что только укрепляет меня в убеждении, что совпадение с английской детской песенкой про галок/ворон не случайное):
- Дриянский (1857): Галок тут считаете!» — кричит он еще издали
- Хвощинская (1860): Что ты тут, галок, что ли, считаешь? — закричала маменька
- Салиас (1880): Авдотья Ивановна оставляла мужа спокойно болтаться по Москве и «галок считать», как она выражалась
- Максим Горький (1910): Там делать нечего, кроме как, стоя на каланче, галок считать…
Выражение «считать ворон» известно каждому нейтив спикеру русского языка и представляет настолько банальным и самоочевидным, что о нем и думать как будто нечего. Ну, мол, заниматься ерундой, ротозейничать, убивать время. А почему ворон и зачем их считать? Да кто его знает.
Выражение это старое. Корпус русского языка фиксирует первое упоминание — заходим с козырей — в «Идиоте» Достоевского: «…Лизавета Прокофьевна [Епанчина] осуждена обо всех заботиться, всё замечать и предугадывать, а все прочие — одних ворон считать?»
Достоевский использует фразу явно как известную читателю, не как авторский неологизм.
Через три года после «Идиота» поэт Леонид Трефолев (он вам может быть известен как автор текстов «народных» песен «Дубинушка» и «Когда я на почте служил ямщиком») пишет: «Вы любите считать ворон // Вы ленитесь на славу». То есть мы убеждаемся, что, как и у Достоевского, «считать ворон» значит «не заниматьcя делом».
Есть фразочка наша и у раннего Чехова в рассказе «Художество» (1885-1886): «Чем так стоять и считать ворон, принёс бы на чём сесть, да подмети». Смысл тот же. Но замечу, кстати, что до 1917 года упоминания подсчета ворон в стихах и прозе я собирал буквально по крупицам. Не очень популярный почему-то для печатных текстов оборот.
Нормального филологического и фольклорного исследования происхождения этого выражения в русском языке я не нашел. Вот про кукушек и подсчет оставшихся лет жизни вопрос исследуется максимально давно — отошлю вас, например, к работе Буслаева «Об эпических выражениях украинской поэзии» (1850). А вот про подсчет ворон — ничего.
Но подсказку мне дал фольклор английский.
Я вспомнил, что есть такая американская рок-группа Counting Crows. Вам она может быть известна по саундтреку к «Шреку-2» — там есть их песня Accidentaly In Love.
Counting Crows буквально означает «Считая ворон». И создатель группы Адам Дьюриц рассказывал, что намеренно так назвал группу — в честь супер известной английской детской считалочки, где предполагается, что ты считаешь ворон или галок — и в зависимости от числа, получить предсказание себе:
One for sorrow,
Two for joy,
Three for a girl,
Four for a boy,
Five for silver,
Six for gold,
Seven for a secret never to be told.
(Это более лайт-версия. Есть и более жесткие версии с дьяволом и смертью — см. картинку к посту).
У Counting Crows есть, кстати, трек прямо с этим текстом — он называется A Murder of One.
Думаю, вероятный вывод тут возможен такой. В русском фольклоре, как и в английском, подсчет ворон мог означать этакий способ бытового гадания (чем не займутся люди в отсутствие соцсетей!), но в отличие от Британии в России еще в XIX веке по какой-то причине этот вид магического реализма был признан презрительно глупым времяпрепровождением. А вот кукушек про годы жизни спрашивать продолжили спокойно, кстати. Ахматова вон в 1919 году спрашивала:
Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
UPD. Мне в комментариях подсказали посмотреть еще галок. И действительно: в XIX и начале XX века встречаются синонимичные выражения «галок считать» (что только укрепляет меня в убеждении, что совпадение с английской детской песенкой про галок/ворон не случайное):
- Дриянский (1857): Галок тут считаете!» — кричит он еще издали
- Хвощинская (1860): Что ты тут, галок, что ли, считаешь? — закричала маменька
- Салиас (1880): Авдотья Ивановна оставляла мужа спокойно болтаться по Москве и «галок считать», как она выражалась
- Максим Горький (1910): Там делать нечего, кроме как, стоя на каланче, галок считать…
✉️ Когда пан на почте служил ямщиком
Я уже разбирал, что патриотическая песня «Варяг» — это перевод. Ее написал изначально на немецком австриец Рудольф Грейнц, который на старости успел пополучать персональную пенсию от Гитлера. Писал я и о том, что душевная песня «Вечерний звон» — перевод с английского. В 1818 году Томас Мур (благодаря другому переводу из него у нас — через Жуковского и потом Пушкина — есть выражение «гений чистой красоты») написал Those evening bells! Those evening bells! // How many a tale their music tells, а уже через 10 лет Иван Козлов написал переводные русские стихи и их положил на музыку Алябьев.
Чтобы добить до хет-трика нерусских и ненародных песен, сегодня разберем с вами «Когда я на почте служил ямщиком». В прошлом посте про возможно гадательный смысл подсчета ворон и галок я писал мимоходом, что Леонид Трефолев может быть известен современному читателю как автор текстов «Дубинушки» и как раз песни про ямщика.
Мне справедливо подсказали, что называть Трефолева автором песни не совсем корректно. Он скорее автор русскоязычной адаптации (что-то вроде «Буратино» к «Пиноккио» или «Волшебника изумрудного города» к «Стране Оз», причем адаптации довольно гибридной, в которой многое понамешано и не вполне логично.
В 1844 году в виленском журнале Atheneum вышло стихотворение «Почтальон» Владислава Сырокомли на польском языке.
Атрибутировать Сырокомлю сложно: беларуская и польская википедии называют его беларуским и польским поэтом (в разном, конечно, порядке), литовская — польским и литовским дворянином. Жил долгие годы он в Вильнюсе, туда же вернулся по болезни из ссылки и умер в 1862 году — за год до восстания.
Стихотворение Сырокомли, если честно, художественно сильнее перевода Трефолева. Есть довольно долгая экспозиция — печальный и загадочный почтальон посреди шума деревенского трактира берет чарку и начинает рассказ.
Зимней ночью ему пришлось везти срочное послание. В дороге, посреди метели, он услышал крик о помощи, но не остановился, страх и желание поскорее вернуться к любимой заставили его игнорировать зов. На обратном пути, он нашел замерзшее тело на обочине дороги. Когда он разгреб снег, то узнал — это была его любимая.
В переводе Трефолева вступление вообще выкинуто. Плюс ямщик сразу видит заметенный труп (без драмы — проехал мимо) и находит в нем любимую.
Заканчиваются оба текста одинаково:
- Сырокомля: Otarłem śnieg z lica — to była… ach! bracie Daj czarkę, dokończyć nie mogę [Я смахнул снег с её лица — это была... ах, брат, дай чарку, я не могу закончить]
- Трефолев: Под снегом-то, братцы, лежала она… Налейте, налейте скорее вина, Рассказывать больше нет мочи!
А теперь про нестыковки. Трефолев заменил почтальона на русского ямщика, но не учел несколько моментов.
В тех краях, на территории Царства Польского, почта доставлялась не ямской гоньбой, а почтальоном на коне, с сумкой и сигнальным рожком. В тексте Трефолева остались по ошибке эти моменты: «Я принял пакет — и скорей на коня», «соскочил с коня» — герой едет верхом, а не на санях с тройкой, как полагалось бы ямщику.
Я уже разбирал, что патриотическая песня «Варяг» — это перевод. Ее написал изначально на немецком австриец Рудольф Грейнц, который на старости успел пополучать персональную пенсию от Гитлера. Писал я и о том, что душевная песня «Вечерний звон» — перевод с английского. В 1818 году Томас Мур (благодаря другому переводу из него у нас — через Жуковского и потом Пушкина — есть выражение «гений чистой красоты») написал Those evening bells! Those evening bells! // How many a tale their music tells, а уже через 10 лет Иван Козлов написал переводные русские стихи и их положил на музыку Алябьев.
Чтобы добить до хет-трика нерусских и ненародных песен, сегодня разберем с вами «Когда я на почте служил ямщиком». В прошлом посте про возможно гадательный смысл подсчета ворон и галок я писал мимоходом, что Леонид Трефолев может быть известен современному читателю как автор текстов «Дубинушки» и как раз песни про ямщика.
Мне справедливо подсказали, что называть Трефолева автором песни не совсем корректно. Он скорее автор русскоязычной адаптации (что-то вроде «Буратино» к «Пиноккио» или «Волшебника изумрудного города» к «Стране Оз», причем адаптации довольно гибридной, в которой многое понамешано и не вполне логично.
В 1844 году в виленском журнале Atheneum вышло стихотворение «Почтальон» Владислава Сырокомли на польском языке.
Атрибутировать Сырокомлю сложно: беларуская и польская википедии называют его беларуским и польским поэтом (в разном, конечно, порядке), литовская — польским и литовским дворянином. Жил долгие годы он в Вильнюсе, туда же вернулся по болезни из ссылки и умер в 1862 году — за год до восстания.
Стихотворение Сырокомли, если честно, художественно сильнее перевода Трефолева. Есть довольно долгая экспозиция — печальный и загадочный почтальон посреди шума деревенского трактира берет чарку и начинает рассказ.
Зимней ночью ему пришлось везти срочное послание. В дороге, посреди метели, он услышал крик о помощи, но не остановился, страх и желание поскорее вернуться к любимой заставили его игнорировать зов. На обратном пути, он нашел замерзшее тело на обочине дороги. Когда он разгреб снег, то узнал — это была его любимая.
В переводе Трефолева вступление вообще выкинуто. Плюс ямщик сразу видит заметенный труп (без драмы — проехал мимо) и находит в нем любимую.
Заканчиваются оба текста одинаково:
- Сырокомля: Otarłem śnieg z lica — to była… ach! bracie Daj czarkę, dokończyć nie mogę [Я смахнул снег с её лица — это была... ах, брат, дай чарку, я не могу закончить]
- Трефолев: Под снегом-то, братцы, лежала она… Налейте, налейте скорее вина, Рассказывать больше нет мочи!
А теперь про нестыковки. Трефолев заменил почтальона на русского ямщика, но не учел несколько моментов.
В тех краях, на территории Царства Польского, почта доставлялась не ямской гоньбой, а почтальоном на коне, с сумкой и сигнальным рожком. В тексте Трефолева остались по ошибке эти моменты: «Я принял пакет — и скорей на коня», «соскочил с коня» — герой едет верхом, а не на санях с тройкой, как полагалось бы ямщику.