Сегодня был день рождения Игоря Соболенко, с которым мы подружились в выпускных классах (до десятого учились в разных, а потом оба пошли в физико-математический: я не из любви к математике или физике, просто самые живые люди параллели учились там) и стали лучшими друзьями. Я называл 2001-й годом Соболя — ближе друга тогда не было. Я познакомил его с будущей женой и потом говорил с ней по телефону, пока Игорь был на дереве у роддома и орал: «Скажи ей, что я их люблю!» «Логинов, я его слышу, скажи ему, чтоб слезал», — сердито отвечала мне Оля. (Потом она родит Соболю еще двоих.) А с конца 2000-х мы встречались с Игорем всё реже, и в какой-то момент я понял, что нельзя его называть лучшим другом, раз мы почти не видимся. Это было очень больно понять, из подобных ситуаций (а их, как у всех нас, было еще немало) эта была самой болезненной. Хотя, возможно, просто надо было меньше рефлексировать и стараться больше общаться самому.
Сегодня я позвонил Игорю, и мы отлично поговорили. Надо будет в гости к ним съездить.
Сегодня был день рождения Игоря Соболенко, с которым мы подружились в выпускных классах (до десятого учились в разных, а потом оба пошли в физико-математический: я не из любви к математике или физике, просто самые живые люди параллели учились там) и стали лучшими друзьями. Я называл 2001-й годом Соболя — ближе друга тогда не было. Я познакомил его с будущей женой и потом говорил с ней по телефону, пока Игорь был на дереве у роддома и орал: «Скажи ей, что я их люблю!» «Логинов, я его слышу, скажи ему, чтоб слезал», — сердито отвечала мне Оля. (Потом она родит Соболю еще двоих.) А с конца 2000-х мы встречались с Игорем всё реже, и в какой-то момент я понял, что нельзя его называть лучшим другом, раз мы почти не видимся. Это было очень больно понять, из подобных ситуаций (а их, как у всех нас, было еще немало) эта была самой болезненной. Хотя, возможно, просто надо было меньше рефлексировать и стараться больше общаться самому.
Сегодня я позвонил Игорю, и мы отлично поговорили. Надо будет в гости к ним съездить.
Pavel Durov, a billionaire who embraces an all-black wardrobe and is often compared to the character Neo from "the Matrix," funds Telegram through his personal wealth and debt financing. And despite being one of the world's most popular tech companies, Telegram reportedly has only about 30 employees who defer to Durov for most major decisions about the platform. Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country. At the start of 2018, the company attempted to launch an Initial Coin Offering (ICO) which would enable it to enable payments (and earn the cash that comes from doing so). The initial signals were promising, especially given Telegram’s user base is already fairly crypto-savvy. It raised an initial tranche of cash – worth more than a billion dollars – to help develop the coin before opening sales to the public. Unfortunately, third-party sales of coins bought in those initial fundraising rounds raised the ire of the SEC, which brought the hammer down on the whole operation. In 2020, officials ordered Telegram to pay a fine of $18.5 million and hand back much of the cash that it had raised. You may recall that, back when Facebook started changing WhatsApp’s terms of service, a number of news outlets reported on, and even recommended, switching to Telegram. Pavel Durov even said that users should delete WhatsApp “unless you are cool with all of your photos and messages becoming public one day.” But Telegram can’t be described as a more-secure version of WhatsApp. Ukrainian forces have since put up a strong resistance to the Russian troops amid the war that has left hundreds of Ukrainian civilians, including children, dead, according to the United Nations. Ukrainian and international officials have accused Russia of targeting civilian populations with shelling and bombardments.
from ua
