Мне нравится то, как драматично обыграна озабоченность Ли таинственным растением яхе, наркотик из которого можно использовать для телепатии. Он постоянно рассказывает о нём собеседникам и, в том числе, и Аллертону, как шизанутую теорию заговора об управлении разумом и подчинении воли, но на самом деле Ли отчаянно желает найти этот наркотик, чтобы использовать его для коммуникации. Он мечтает о том, чтобы загружать свои мысли, фантазии и чувства напрямую в голову тому, в кого влюблён, обмениваться ими на уровне сознания, потому что боль его одиночества и отчуждённости, пламя его страсти и бесконечность его уязвимости просто невыразимы в словах.

Трагедия Ли заключается ещё в том, что Аллертон, будучи его зрителем, невольно становится и зеркалом (вспомним фильм “Орфей” Кокто, который они смотрят в кинотеатре), в котором Ли видит собственное отвращение к самому себе. Никакая телепатия им не поможет. В романе они отправляются на поиске яхе, но остаются ни с чем и по возвращении в Мехико расстаются, как позже выяснится, навсегда. В фильме же они яхе находят и пробуют, и опыт расширения сознания только усугубляет непонимание, а скорее даже отрицание, существующее между ними.

I’m not Queer, I’m disembodied. В романе Ли повторяет это несколько раз, говоря о том, что суть его страдания заключается в его теле, которое он почему-то не может использовать правильно. Он сравнивает себя с другими мужчинами и находит, что при всех схожих характеристиках он не может принять себя, потому ищет себя в других. Он говорит, что может почувствовать влечение к женщине через чужое тело, но не через своё, потому что оно неправильное.

В фильме Гуаданьино визуализирует состояние disembodied (развоплощённости, бестелесности), стирая Ли в кадре, удерживая его на расстоянии вытянутой руки от Аллертона, а после приёма яхе сливая их тела воедино в довольно пугающем и угнетающем экстатическом ритуале. Otherness (инаковость, чуждость), которую Барроуз испытывал всю жизнь и всю жизнь передавал в самых разных формах в своих романах, обрела в картине Гуаданьино буквальный и очень понятный образ, и это очень ценно.

И, конечно, последний сон со стаканом и пистолетом — эпизод максимально ранящий, довёл меня до слёз.

#смотри #кино

Красивая медитативная экскурсия по споменикам и не только в клипе очень приятной итальянской метал банды.

#видео #музыка

​#арт Сходила тут недавно на выставку в галерею и открыла там для себя новых немецких художников. Например, Томас Деманд (Thomas Demand) – скульптор и фотограф, изготавливающий реалистичные и минималистичные скульптуры или, если угодно, макеты из бумаги, которые потом фотографирует в большом приближении и разрешении, отчего создаётся иллюзия абсолютной реальности снятых им объектов. Издалека фотографии кажутся натурными, но не потому что его скульптуры гиперреалистичны; как раз ровно наоборот.

Деманд взаимодействует с “фотографической памятью” аудитории – нашим умением запоминать и воспроизводить в воображении образы, как снимки из альбома. Так фотография Шоссе Бреннер очень легко обманывает зрителя, просто потому что нам – нескольким поколениям людей, выросшим в период интенсивной и безжалостной урбанизации и в окружении магистралей и машин – настолько знаком и понятен образ шоссе, что большинство из нас смогут представить себе его и даже нарисовать с закрытыми глазами.

Вдвойне забавно смотреть на фотографию, когда понимаешь, что это всё-таки макет, читать название, заимствованное у настоящего шоссе, и снова всматриваться в кадр и проверять себя, а точно? А не показалось же? На экране распознать “подлог” намного проще, а вот распечатанный снимок за стеклом на стене галереи, отражающий софиты, амбианс и людей кругом, на самом деле очень сбивает с толку. Мне также нравится выбранный ракурс и мрачность, брутальность, практически пафосная монументальность образа в целом. Шоссе Бреннер соединяет Австрию и Италию, и это та дорога, на которой встречались Гитлер и Муссолини в период своего союзничества – Деманд выбрал этот объект неслучайно.

В большинстве его фотографий присутствует скрытая напряжённость, тревога. Он любит работать с лиминальными пространствами и бытовым беспорядком (немытая посуда, сломанная мебель и т.п.). Первое, что переживаешь, при взгляде на его работы – это собственные воспоминания, яркие, отложившиеся в голове ассоциации-вспышки, и они тоже, по крайней мере у меня, мрачные. Под стать создаваемой им атмосфере и образам.

Например вышка с трамплинами вызывает у меня лёгкий трепет и страх: она выглядит почти агрессивным трансформером, каким-то чуждым Земле объектом, но также в первую очередь она вызывает у меня трепет подступающей неудачи и привкус хлорки на языке. Кто занимался в детстве плаванием и прыжками в бассейне, тот поймёт.

Слева: Brenner Autobahn, 1994

Справа: Sprungturm, 1994

Thomas Demand — Archiv, 1995 #арт

Реконструированный Демандом из бумаги и картона личный видеоархив Лени Рифеншталь. В данном случае фотография его макета подменяет реальное историческое место, создавая для нас память о нём, хоть мы его сами никогда в реальности не увидим.

"Вещи становятся реальными через фотографии. Туристы не знают, что посетили достопримечательности, если не могут сравнить то, что видели, с картинками с открыток", описывает свою работу Деманд.

Кстати, о музыке. У мощнейшего, точёными пиками мозг скоблящего музыкального коллектива clipping. вышел новый альбом, полный горечи и разочарования в современности, что зовётся технофеодализм. Творчество clipping. — жанровое, особенно тяготеющее к хоррору, а ещё очень визуальное. В своей лирике Давиид Диггс создаёт яркие, кинематографические образы, отчего не втянуться в слушание невозможно, некоторые песни меня бесконечно завораживают и вводят в транс. И когда начинаешь вслушиваться в слова нового альбома Dead Channel Sky, названного в честь и вдохновлённого романом Уилльяма Гибсона “Neuromancer” (1984), не можешь не хохотать над тем, что Диггс вошёл в свою киберпанк эру позже всех и по сути написал новый саундтрэк к игре Cyberpunk 2077, которая тоже так-то опоздала на поминки поколения Матрицы. Получился злободневный сай-фай хоррор, приправленный ностальгией и сарказмом заебавшегося миллениала.

Трэки “Change The Channel”, “Dominator” отсылают к стиранию личности посредством замещения через брейнвошинг и перепрошивку сознания, что будет максимально знакомо игравшим в КП2077:

Consciousness is a memory stick
And that means you that can plug it in and feel what they believe

Биопротезирование и апгрейд органов, и извечный вопрос биоэтики наглядно проиллюстрированы строчками, не выходящими теперь у меня из головы:

A waste of energy debating the mechanical
For genitals when gender is so easily programmable

Наверное моя самая любимая, максимально близкая к игре песня – это “Mirrorshades pt.2”, о безразличии и эмоциональном онемении, в которой главная героиня I'm that bitch with the blade предчувствует свою скорую кончину и пытается жить на полную пока может в мире, который оставил бог.

Также в альбоме есть совершенно чудесная, bittersweet песня про D&D метафору “Welcome Home Warrior”. В ней Диггс напоминает про коллекционирование скинов, как высшую награду за отвагу. Вложи свои бесценные время, силы и нервные клетки в обмен на набор пикселей, которые скоро перестанут поддерживаться разработчиком или операционной системой.

Ну и в целом, конечно, наблюдение про воспитание апатии и самоненависти, одержимости внешностью в людях далеко не новое, но всё ещё цепляет:

Apathy had to make out of body the status quo
Avatar opportunity is creating the capital
And no cap, audiences are infinitely more valuable
When they thinking they ugly, inactive, fat, and unfashionable

И прежде clipping. неоднократно обращались к философии афрофутуризма (например весь альбом Splendor & Misery (2016)), которой нашлось место и здесь в трэке “Code”, написанному по мотивам известного видео-эссе Эдварда Джорджа “The Last Angel of History” (1996) про хакера-археолога в поисках будущего.

It's just code, know your ones and your ohs
And you can win, flip language, it's all the same
Mouthpiece the foundation of game
Talk code to 'em

С точки зрения мелодии, битов почти все трэки одинаково обезличенные, быстро набивают оскомину – под стать сегодняшнему бесконечно воспроизводимому контенту, который подпихивается потребителю технокорпами. Песни кажутся однообразными, монотонными, безжизненными, мрачными – именно такое ближайшее будущее предвидят clipping.

Ads up in the sky so you can see them when you're on your back
You might almost see the day too with the sun ray through satellites that have replaced the clouds

#музыка

Ещё один немецкий фотограф, которого я открыла для себя на выставке, это Томас Руфф (Thomas Ruff). Из всех его серий мне больше всего понравилась серия jpegs своей простотой и эффектностью.

Руфф, вдохновлённый пуантилизмом и импрессионизмом, при помощи компрессионого софта увеличивал свои фотографии до такого размера, до такой степени пикселизации, что их содержание возможно познать только издалека.

Если Деманд использует фотографию, чтобы не существующие, искусственные объекты превратить в реальные локации и реальный опыт для зрителя, то Руфф будто бы напротив подчёркивает дистанцированность, оторванность от реальности, которые мы переживаем, когда смотрим на чужие фотографии в интернете. Потому что это всего лишь набор пикселей, паттерн информации, которую мы потребляем через вторичный медиум, к оригиналу мы никогда не прикоснёмся.

Вроде бы простой, даже очевидный приём, а почему-то очень меня тронула эта работа. Слева снимок jpeg gs 02 сделан на расстоянии шагов тридцати (очень большой принт), снимок справа — я подошла максимально близко и сняла фрагмент морской пены у камней. Очень живописно выглядит благодаря пикселизации.

#арт

Сделала мэм #арт #бытие

У WSJ вышла недавно статья про пугающее снижение возраста экстремистов в Европе, и она стала логичным дополнением, пусть на мой взгляд и неполным, недостаточно глубоким, к тому исследованию из университета Джорджа Вашингтона про “салатный экстремизм”, о котором я писала в октябре прошлого года. Согласно статье WSJ на акты нападения, массовых убийств решаются дети аж 14-ти лет, что кажется совершенно безумным, ведь в этом возрасте обычно только начинаешь вообще мысли нормально формулировать...

Но это я, как человек, росший без соцсетей и с карточным интернетом, который весь уходил на осла (кто знает, тот знает), наивно так полагаю, потому что мой опыт был совершенно иным. И вот тут-то мы и вспоминаем упомянутое выше исследование УДВ про то, как пользователи например телеграма вербуются через мем-каналы. Сегодня информационный пузырь больше не ограничен ближайшим окружением IRL, родителями и тем, кто орёт им в уши из телевизора – сегодня он формируется ещё более обезличено и дистанцированно, под влиянием толпы анонимов и тупо информационного хаоса, вызывающего зависимость.

В ноябре я писала о том, что в Европе и Австралии сейчас хотят ввести или уже ввели законы об ограничении доступа детям в соцсети – делают это не только из-за пагубного влияния инстаграма/тиктока на ментальное здоровье, не только из-за мошенничества и педофилии, но и из-за очевидной проблемы перенасыщенности онлайн-платформ фейками и теориями заговора, из-за стремительной радикализации пользователей.

Интересно, почему родителям не запрещают зарабатывать на детях в интернете, ведь это ненормально — зарабатывать на рекламе с 2-4-летками, или компаниям зарабатывать на 8-14-летних, обмазывающихся косметикой для взрослых и вот это всё?

Кстати о теориях заговора: у Нэтали “Contrapoints” Уинн вышло новое видео эссе как раз на эту тему. Она, как всегда, концентрируется на американской политической ситуации и говорит про взрослых людей, однако её разбор актуален и для подросткового экстремизма, потому что основная масса контента каналов и чатов построена на лжи и распространении конспирологии, порой совершенно наглухо отбитой и не имеющей никакого смысла, а тем не менее...

В статье также говорится о том, что превентивные меры со стороны силовиков становятся всё менее эффективными, во многом потому, что точно так же, как и детям, взрослым всё сложнее отличать правду от вымысла, побуждение к насилию – от выражения ненависти. Поэтому заранее предугадать будет ли ребёнок совершать преступление, которое обсуждает в чате с другими, крайне трудно. Контроль мыслей несовместим с демократией, людей нельзя наказывать за мысли о насилии – только за акты, что, увы, приводит к трагедиям, как мы знаем на примере домашнего насилия.

В случае с экстремистскими группировками и радикализацией онлайн возникает сложность в трактовке языка: можно ли считать это жестокое, полное ненависти к кому-то сообщение побуждением к насилию? Остаётся только гадать, воспримет ли какой-то из анонимов по ту сторону экрана эти слова близко к сердцу и пойдёт убивать, или нет. Дальше возникает ещё один не менее сложный вопрос: возможно ли запрещать/ограничивать выражение ненависти онлайн? Ведь если у людей не будет способа “выпускать пар” хотя бы так, реального насилия может стать больше?

Из-за того, насколько велико и едва ли подвластно реальным ограничениям влияние интернета и соцсетей на детей, теперь под предлогом их “защиты” от плохих взрослых и от них самих, кажется, как оффлайн, так и онлайн усилиями законодателей и бигтеха будут становиться всё менее приятными местами для времяпрепровождения, а значит изоляции, одиночества, разобщённости и ненависти, и насилия будет только больше.

#ссылка #видео