Перечитываю Тайную историю к книжному клубу. Вывода пока два:
1. Когда-нибудь я перестану похихикивать от того факта, что гуманитарии, даже самые разумные, не способны решить задачку для второго-третьего курса университета, если не меньше.
2. Когда-нибудь я пойму, почему на то, чтоб выяснить про антидот при отравлении бледной поганкой (спойлер: антидот атропин, в природе есть в белладонне) писателей хватает, а на то, чтоб спросить кого-нибудь про циферки - нет.
1. Когда-нибудь я перестану похихикивать от того факта, что гуманитарии, даже самые разумные, не способны решить задачку для второго-третьего курса университета, если не меньше.
2. Когда-нибудь я пойму, почему на то, чтоб выяснить про антидот при отравлении бледной поганкой (спойлер: антидот атропин, в природе есть в белладонне) писателей хватает, а на то, чтоб спросить кого-нибудь про циферки - нет.
Геза, ты ли это?
P.S. Владимир Георгиевич, пощады!
P.S. Владимир Георгиевич, пощады!
Forwarded from Shakko: об искусстве
Кражи антикварных русских книг, включая первые издания Пушкина, из библиотек Европы -- свежие новости.
В Вильнюсе был арестован и вот сейчас пошел под суд преступник. Это гражданин Грузии Михаил Замтарадзе. Он обвиняется в краже особо ценных книг XIX века из библиотеки Вильнюсского университета.
Замтарадзе признался в суде, что похитил книги по приказу человека по имени Максим Цитрин, заместителя директора аукционного дома в Москве. Книги были отправлены в Минск автобусом.
Клиент из Москвы заплатил за книги 30 тысяч долл. в криптовалюте.
В ходе расследования выяснилось, что аналогичным образом были похищены ценные книги из библиотек Франции, Германии, Польши, Латвии, Эстонии и Швейцарии.
https://bns.lt/naujiena/itin-vertingu-knygu-vagyste-is-vilniaus-universiteto-kaltinamas-kartvelas-pripazista-kalte-dar-papildytas-nuotraukos-cs3a3tkd
В Вильнюсе был арестован и вот сейчас пошел под суд преступник. Это гражданин Грузии Михаил Замтарадзе. Он обвиняется в краже особо ценных книг XIX века из библиотеки Вильнюсского университета.
Замтарадзе признался в суде, что похитил книги по приказу человека по имени Максим Цитрин, заместителя директора аукционного дома в Москве. Книги были отправлены в Минск автобусом.
Клиент из Москвы заплатил за книги 30 тысяч долл. в криптовалюте.
В ходе расследования выяснилось, что аналогичным образом были похищены ценные книги из библиотек Франции, Германии, Польши, Латвии, Эстонии и Швейцарии.
https://bns.lt/naujiena/itin-vertingu-knygu-vagyste-is-vilniaus-universiteto-kaltinamas-kartvelas-pripazista-kalte-dar-papildytas-nuotraukos-cs3a3tkd
bns.lt
Itin vertingų knygų vagyste iš Vilniaus universiteto kaltinamas kartvelas pripažįsta kaltę (dar papildytas) (nuotraukos) | Naujiena…
naujos 8-10 pastraiposVilnius, balandžio 28 d. (BNS). Vilniaus miesto apylinkės teismas pirmadienį pradėjo nagrinėti bylą, kurioje Sakartvelo pilietis Mikh...
Ладно, как не сложно догадаться, что-то в этом апреле я читала, а значит надо что-то и написать, а то как же так – буквы не порождают новых букв.
Сноска на полях : когда мы говорим о ядерной реакции, той самой, которая и в Малыше с Толстяком, и в Чернобыле, частица, получающиеся при распаде летят и задевают, или не задевают, соседние ядра, которые до этого и не думали ни о чем таком вроде саморефлексии или распада. Так вот, у каждой такой реакции есть коэффициент – как не сложно догадаться он определяется тем, сколько ядер потревожит и побудит к действию одно развалившееся. Если коэффициент чуть меньше единицы – реакция управляема, добро пожаловать на завод, или куда там ходят для бесконечного монотонного повторения, если больше – будет взрыв, который выжжет все и уничтожит сам себя. И это я не только про радиоактивные ядра, если что.
Так вот, о чем я, Ведьма, Франсин Проуз.
История Саймона – хорошего, милого, умненького мальчика, который очень-очень старался и поступил в Гарвард. Правда, старания и хорошести Саймону не хватило на то, чтоб поступить на медицинский, милый мальчик взбрыкнул и начал изучать фольклористику. Написал диплом. Не поступил в аспирантуру. Тут бы пошутить, мол, радуйся, Саймон, а то занесло бы в колледж Беннингтон (да, я перечитывала ТИ в этом месяце) и не знал бы что тем летом, в которое ты не поступил, казнили Розенбергов.
И реакцию, которая уже очевидно была, стало невозможно игнорировать.
Дядюшка пристраивает Саймона в издательство, читать самотек. Жизнь куда-то катится, паранойя зреет, сенатор Маккарти брызжет слюной. Подруга матери Саймона – Этель Розенберг мертва. И вот однажды глава издательства приносит милому и хорошему Саймону роман. Ужасный. Пошлый. Клюквенный роман об Эстер – советской шпионке, по сравнению с которой Мессалина и Лукреция – монашки. И просит пойти на уступку. Одну маленькую уступку. Крошечную. Отредактировать рукопись.
И раскололись ядра, и полетели частицы, со свистом, навылет.
Оказывается, роман написала потрясающе соблазнительная девушка. Оказывается, Саймон умеет чувствовать и испытывать ТАКОЕ. Оказывается, совесть — это сложнее, чем скандинавские саги. Оказывается, босс не так прост. Оказывается, оказывается, оказывается.
Хороший мальчик Саймон варится в густом киселе из гормонов, денег, вины, лжи и паранойи.
Казалось бы, вот она - жизнь, та самая. Оказывается, это немного не то, чего хотел бы Саймон.
Кроме безусловной попытки показать ужас холодной войны и ужасы охоты на ведьм, роман, по-моему, очень похож на мягкое такое наставление. Не бросайся в крайность. Делай то, к чему действительно лежит твоя душа. Люби то, что ты делаешь (наоборот, кстати, тоже). Все, о чем ты будешь молиться, падая – снова быть со своей семьей. И это тоже смелость - быть славным и честным парнем.
Мне кажется, Ведьма Франсин Проуз это глубоко гуманистическое высказывание о ценности простой человеческой жизни, которого не хватало как в 1953, так и, пожалуй, сейчас. А еще это действительно интересный роман, и это тоже важно – иногда отстать от себя и просто почитать хорошую книжку.
Сноска на полях : когда мы говорим о ядерной реакции, той самой, которая и в Малыше с Толстяком, и в Чернобыле, частица, получающиеся при распаде летят и задевают, или не задевают, соседние ядра, которые до этого и не думали ни о чем таком вроде саморефлексии или распада. Так вот, у каждой такой реакции есть коэффициент – как не сложно догадаться он определяется тем, сколько ядер потревожит и побудит к действию одно развалившееся. Если коэффициент чуть меньше единицы – реакция управляема, добро пожаловать на завод, или куда там ходят для бесконечного монотонного повторения, если больше – будет взрыв, который выжжет все и уничтожит сам себя. И это я не только про радиоактивные ядра, если что.
Так вот, о чем я, Ведьма, Франсин Проуз.
История Саймона – хорошего, милого, умненького мальчика, который очень-очень старался и поступил в Гарвард. Правда, старания и хорошести Саймону не хватило на то, чтоб поступить на медицинский, милый мальчик взбрыкнул и начал изучать фольклористику. Написал диплом. Не поступил в аспирантуру. Тут бы пошутить, мол, радуйся, Саймон, а то занесло бы в колледж Беннингтон (да, я перечитывала ТИ в этом месяце) и не знал бы что тем летом, в которое ты не поступил, казнили Розенбергов.
И реакцию, которая уже очевидно была, стало невозможно игнорировать.
Дядюшка пристраивает Саймона в издательство, читать самотек. Жизнь куда-то катится, паранойя зреет, сенатор Маккарти брызжет слюной. Подруга матери Саймона – Этель Розенберг мертва. И вот однажды глава издательства приносит милому и хорошему Саймону роман. Ужасный. Пошлый. Клюквенный роман об Эстер – советской шпионке, по сравнению с которой Мессалина и Лукреция – монашки. И просит пойти на уступку. Одну маленькую уступку. Крошечную. Отредактировать рукопись.
И раскололись ядра, и полетели частицы, со свистом, навылет.
Оказывается, роман написала потрясающе соблазнительная девушка. Оказывается, Саймон умеет чувствовать и испытывать ТАКОЕ. Оказывается, совесть — это сложнее, чем скандинавские саги. Оказывается, босс не так прост. Оказывается, оказывается, оказывается.
Хороший мальчик Саймон варится в густом киселе из гормонов, денег, вины, лжи и паранойи.
Казалось бы, вот она - жизнь, та самая. Оказывается, это немного не то, чего хотел бы Саймон.
Кроме безусловной попытки показать ужас холодной войны и ужасы охоты на ведьм, роман, по-моему, очень похож на мягкое такое наставление. Не бросайся в крайность. Делай то, к чему действительно лежит твоя душа. Люби то, что ты делаешь (наоборот, кстати, тоже). Все, о чем ты будешь молиться, падая – снова быть со своей семьей. И это тоже смелость - быть славным и честным парнем.
Мне кажется, Ведьма Франсин Проуз это глубоко гуманистическое высказывание о ценности простой человеческой жизни, которого не хватало как в 1953, так и, пожалуй, сейчас. А еще это действительно интересный роман, и это тоже важно – иногда отстать от себя и просто почитать хорошую книжку.
Каллиопа, получившая свое имя от прекрасного слова, есть единственная Климена, и иной никогда не было.
Знаете, я безумно люблю образ слепого бега, или танцев над пропастью с завязанными глазами (да-да, дурак из таро Райдера-Уэйта, я смотрю на тебя). Я долго думала, как описать то, что происходит с тобой когда читаешь Каллиопу, дерево, Кориск и решила не мудрствовать.
В Американской истории ужасов есть этот душераздирающий момент, когда героиня мечтает хотя бы в ночь Хэллоуина стать красоткой, и вот она надевает маску, из-за которой не видит ничего вокруг, и несколько секунд бежит, будучи абсолютно счастливой и уверенной в том, что она – Красавица. И, если прикрыть глаза, на одно мгновение, и забыть где ты, от Каллиопы, дерева, Кориска создается похожее, совершенно теплое, как запах кедра, ощущение того, что ты - немного неземное существо, цитирующее по памяти Энеиду и улыбающееся не хуже авгуров, читая Записки о Галльской войне.
Вообще в нашем мире, когда история, не без помощи одной потрясающей женщины и кучи ее эпигонов, возведена в ранг сакрального знания, Роман Шмараков каким-то невероятным образом (мне кажется что он свят в своей доброте, как и еще один писатель, и их таких всего два) умудряется не тыкать читателя носом в его, назовем это мягко – скудоумие, а просто и изящно рассказывать, лить на листы шуршаще-шелестяшие истории о призраках, кровожадных вилках и взбалмошных тетушках.
Вообще, конечно, Каллиопа, дерево, Кориск это эпистолярный шкатулочный роман, основная фабула которого строится вокруг двух молодых людей, попавших в дом с привидением, что, собственно, один из них и описывает в письмах. Но кого это на самом деле волнует, когда пространство романа гнется и прорастает само в себя, словно в Алисе, затягивая все дальше и глубже, качая на волнах и уподобляясь полубесконечному списку кораблей, который можно прочесть лишь до середины?
Если бы я писала школьное сочинение (разумеется, на греческом и, разумеется, с обязательными цитатами из Плутарха), я бы написала, что роман этот о любви к слову и языку, как к способу изучения мира, способу его описания и, безусловно, способу рассказывания историй и сохранения памяти. Я бы написала, что титаническое первое предложение последней, тридцать пятой главы, тому подтверждение. Я бы написала, что только из любви к слову (а еще потрясающему его чувству) можно породить описание кровати, которая единственная, согласно Платону, должна быть создана самим Богом.
Но я не пишу школьного сочинения, как и не владею греческим, равно и латынью, арамейским или сицилийским наречием. Так что я просто доверюсь своим чувствам и скажу, что Память порождает Каллиопу, получившую свое имя от прекрасного слова, в результате чего от всего человека нам остается всего лишь часть. Часть речи вообще. Часть речи.
Знаете, я безумно люблю образ слепого бега, или танцев над пропастью с завязанными глазами (да-да, дурак из таро Райдера-Уэйта, я смотрю на тебя). Я долго думала, как описать то, что происходит с тобой когда читаешь Каллиопу, дерево, Кориск и решила не мудрствовать.
В Американской истории ужасов есть этот душераздирающий момент, когда героиня мечтает хотя бы в ночь Хэллоуина стать красоткой, и вот она надевает маску, из-за которой не видит ничего вокруг, и несколько секунд бежит, будучи абсолютно счастливой и уверенной в том, что она – Красавица. И, если прикрыть глаза, на одно мгновение, и забыть где ты, от Каллиопы, дерева, Кориска создается похожее, совершенно теплое, как запах кедра, ощущение того, что ты - немного неземное существо, цитирующее по памяти Энеиду и улыбающееся не хуже авгуров, читая Записки о Галльской войне.
Вообще в нашем мире, когда история, не без помощи одной потрясающей женщины и кучи ее эпигонов, возведена в ранг сакрального знания, Роман Шмараков каким-то невероятным образом (мне кажется что он свят в своей доброте, как и еще один писатель, и их таких всего два) умудряется не тыкать читателя носом в его, назовем это мягко – скудоумие, а просто и изящно рассказывать, лить на листы шуршаще-шелестяшие истории о призраках, кровожадных вилках и взбалмошных тетушках.
Вообще, конечно, Каллиопа, дерево, Кориск это эпистолярный шкатулочный роман, основная фабула которого строится вокруг двух молодых людей, попавших в дом с привидением, что, собственно, один из них и описывает в письмах. Но кого это на самом деле волнует, когда пространство романа гнется и прорастает само в себя, словно в Алисе, затягивая все дальше и глубже, качая на волнах и уподобляясь полубесконечному списку кораблей, который можно прочесть лишь до середины?
Если бы я писала школьное сочинение (разумеется, на греческом и, разумеется, с обязательными цитатами из Плутарха), я бы написала, что роман этот о любви к слову и языку, как к способу изучения мира, способу его описания и, безусловно, способу рассказывания историй и сохранения памяти. Я бы написала, что титаническое первое предложение последней, тридцать пятой главы, тому подтверждение. Я бы написала, что только из любви к слову (а еще потрясающему его чувству) можно породить описание кровати, которая единственная, согласно Платону, должна быть создана самим Богом.
Но я не пишу школьного сочинения, как и не владею греческим, равно и латынью, арамейским или сицилийским наречием. Так что я просто доверюсь своим чувствам и скажу, что Память порождает Каллиопу, получившую свое имя от прекрасного слова, в результате чего от всего человека нам остается всего лишь часть. Часть речи вообще. Часть речи.
Тут должен бы быть отзыв, или что-то отзывоподобное, но получилось как всегда.
Так что если вам нравится Идиатуллин и/или потрясающее кино Wag the Dog - вам надо.
Если вам нравится про политику и людей в ней - вам надо.
Если вам нравятся бойкие тексты и не страшит описание вооруженных конфликтов - вам надо.
Так вот, дело было в Казани...
Так что если вам нравится Идиатуллин и/или потрясающее кино Wag the Dog - вам надо.
Если вам нравится про политику и людей в ней - вам надо.
Если вам нравятся бойкие тексты и не страшит описание вооруженных конфликтов - вам надо.
Так вот, дело было в Казани...
А я что? Я ничего. Пытаясь выжить между недостижимым там и невыносимым тут сформулировала три правила (два из которых близки, по сути).
1. В любой непонятной ситуации думайте о республиканском Риме.
2. В любой непонятной ситуации читайте книги.
3. В любой непонятной ситуации ссылайтесь на великих, ведь парафраз — это праздник.
Так вот, про республику. Все что есть, уже было или придумано, или утащено квиритами, и хитрая политика, и ничтожность человека перед властью, и сила голоса оратора, простите – хорошего журналиста. Ценности человеческой жизни, пожалуй, было немного, но ее и у нас не особо прибавилось, честности ради.
Но мы же помним – история скрадывает углы, покрывает мягким пеплом осколки и заливает стеарин не мысли о вещах, но сами вещи.
Потому, может, и стоит иногда смахивать пыль, разжигать новые свечи и врубать прожектора на полную, освещать мир, выросший на боли, крови, страхе и истории и вспоминать простые истины:
Слово имеет вес.
Человеческая жизнь важна.
Без юмора мы умрем.
Слеза ребенка и дальше по тексту.
Я не люблю и не могу про политику и актуальное, я человек частный и ждет нас не смерть, а новая среда. Но и слепцом, живущим в мире, который так и не смог сглазить Шамиль Идиатуллин я тоже не могу.
Меня пугает война. Меня пугает смерть. Меня пугает необходимость видеть это.
Все это есть в Мировой, и в панику это не вгоняет только потому, что читаешь и думаешь – роман написан двадцать лет назад, ты еще в младшую школу ходила, а потому и не так страшно. И это пройдет, забронзовеет, и покроется окисью. А после на этом вырастет новая трава. И новые люди. И салюты останутся просто салютами.
А люди как были людьми, так ими и останутся – плохими, хорошими, разными.
И все это не повод их хоть немного не любить.
1. В любой непонятной ситуации думайте о республиканском Риме.
2. В любой непонятной ситуации читайте книги.
3. В любой непонятной ситуации ссылайтесь на великих, ведь парафраз — это праздник.
Так вот, про республику. Все что есть, уже было или придумано, или утащено квиритами, и хитрая политика, и ничтожность человека перед властью, и сила голоса оратора, простите – хорошего журналиста. Ценности человеческой жизни, пожалуй, было немного, но ее и у нас не особо прибавилось, честности ради.
Но мы же помним – история скрадывает углы, покрывает мягким пеплом осколки и заливает стеарин не мысли о вещах, но сами вещи.
Потому, может, и стоит иногда смахивать пыль, разжигать новые свечи и врубать прожектора на полную, освещать мир, выросший на боли, крови, страхе и истории и вспоминать простые истины:
Слово имеет вес.
Человеческая жизнь важна.
Без юмора мы умрем.
Слеза ребенка и дальше по тексту.
Я не люблю и не могу про политику и актуальное, я человек частный и ждет нас не смерть, а новая среда. Но и слепцом, живущим в мире, который так и не смог сглазить Шамиль Идиатуллин я тоже не могу.
Меня пугает война. Меня пугает смерть. Меня пугает необходимость видеть это.
Все это есть в Мировой, и в панику это не вгоняет только потому, что читаешь и думаешь – роман написан двадцать лет назад, ты еще в младшую школу ходила, а потому и не так страшно. И это пройдет, забронзовеет, и покроется окисью. А после на этом вырастет новая трава. И новые люди. И салюты останутся просто салютами.
А люди как были людьми, так ими и останутся – плохими, хорошими, разными.
И все это не повод их хоть немного не любить.
Что-то мой мозг превращается в вязкий кисель от количества временных документов под названиями «ч1.4», «ч1.5», «ч2.3», «draft_finaly_fin_edit2.6», так что не разогреть ли его размышлениями о вечном. Так вот. Прочитала я книгу Мессалина: Распутство, клевета и интриги в императорском Риме за авторством Онор Каргилл-Мартин, и была страшно разочарованна.
Во-первых, но это я сама себе злобный Буратино, сие чистой воды нонфик, а не исторический роман, как, скажем, Дочь понтифика Дарио Фо.
Во-вторых, про распутство мне ничего и не рассказали, кроме того, что Мессалину демонизировали и рисовали с ней похабные картинки спустя больше чем полторы тысячи лет.
В-третьих, и самых грустных, кроме того, что мне не рассказали ничего нового не только о самой жене Клавдия, меня еще и опять ткнули носом в тот сорт феминистической, простите все манульи и не только боги, оптики, которая меня так раздражает.
Ну, про книжку я вам вроде как рассказала, а теперь вольная программа.
Вот смотрите, мы знаем, что практически всю историю европейских цивилизаций женщины не обладали равными правами с мужчинами. Мы знаем, что они были в большей или меньшей степени ограниченны в возможностях в зависимости от кучи факторов, социальных, экономических, религиозных, ect.
Я понимаю необходимость говорить об этом, но я не понимаю почему тыкая этими фактами, аки кровавыми простынями под нос соседям на утро после деревенской свадьбы, можно считать свой долг (а мне кажется, авторы, пишущие в таком ключе и с таким неприкрыто эмоциональным отношением видят в своей деятельности именно долг) выполненным?
Вот мы знаем, да, Мессалину выдали замуж, да, она была из образованных и привилегированных, да, она не ожидала что ее муж станет императором, да, у нее были любовники, да, история про вторую свадьбу скорее всего интрига против нее, да, очень жалко Мессалину (тут моя художественная душа страдает от того, что жалко ее по-факту, а не потому что она показана сложным человеком, которому правда хочется сопереживать, слишком сухо написано).
Но во всем этом я не услышала ни слова о том, как она пришла к тому, что может занять и заняла-таки, позицию самой могущественной женщины.
Да, жить в мире, где ты человек второго сорта (повезло если человек) ужасно. Да, если ты приближен к власти, это накладывает отпечаток. Но, знаете, меня очень злит позиция – она была бедной-несчастной и просто хотела любви и еще безопасности, поэтому вот с этими подружилась, а с теми спала. И вообще у женщин был только один рычаг давления, угадайте-ка какой.
Во всем этом меня поражает, что автор не упомянула, скажем, Клодию или Порцию, или Прецию, которая вообще ничьей женой не была, но таки как-то во всем этом учувствовала.
Наверное, меня злит то, что эта поза, очень напоминающая хохочущую в лицо троянцам Кассандру работает только для хохочущей в лицо троянцев Кассанды, а вот для женщин, у которых остается участок для маневра, время и силы, как мне кажется, нет.
Впрочем, как исследование и некоторое саммари об одной из самых известных римлянок – вполне себе ничего, хотя хотелось бы, конечно, большего, но кто я такая, что бы судить.
Во-первых, но это я сама себе злобный Буратино, сие чистой воды нонфик, а не исторический роман, как, скажем, Дочь понтифика Дарио Фо.
Во-вторых, про распутство мне ничего и не рассказали, кроме того, что Мессалину демонизировали и рисовали с ней похабные картинки спустя больше чем полторы тысячи лет.
В-третьих, и самых грустных, кроме того, что мне не рассказали ничего нового не только о самой жене Клавдия, меня еще и опять ткнули носом в тот сорт феминистической, простите все манульи и не только боги, оптики, которая меня так раздражает.
Ну, про книжку я вам вроде как рассказала, а теперь вольная программа.
Вот смотрите, мы знаем, что практически всю историю европейских цивилизаций женщины не обладали равными правами с мужчинами. Мы знаем, что они были в большей или меньшей степени ограниченны в возможностях в зависимости от кучи факторов, социальных, экономических, религиозных, ect.
Я понимаю необходимость говорить об этом, но я не понимаю почему тыкая этими фактами, аки кровавыми простынями под нос соседям на утро после деревенской свадьбы, можно считать свой долг (а мне кажется, авторы, пишущие в таком ключе и с таким неприкрыто эмоциональным отношением видят в своей деятельности именно долг) выполненным?
Вот мы знаем, да, Мессалину выдали замуж, да, она была из образованных и привилегированных, да, она не ожидала что ее муж станет императором, да, у нее были любовники, да, история про вторую свадьбу скорее всего интрига против нее, да, очень жалко Мессалину (тут моя художественная душа страдает от того, что жалко ее по-факту, а не потому что она показана сложным человеком, которому правда хочется сопереживать, слишком сухо написано).
Но во всем этом я не услышала ни слова о том, как она пришла к тому, что может занять и заняла-таки, позицию самой могущественной женщины.
Да, жить в мире, где ты человек второго сорта (повезло если человек) ужасно. Да, если ты приближен к власти, это накладывает отпечаток. Но, знаете, меня очень злит позиция – она была бедной-несчастной и просто хотела любви и еще безопасности, поэтому вот с этими подружилась, а с теми спала. И вообще у женщин был только один рычаг давления, угадайте-ка какой.
Во всем этом меня поражает, что автор не упомянула, скажем, Клодию или Порцию, или Прецию, которая вообще ничьей женой не была, но таки как-то во всем этом учувствовала.
Наверное, меня злит то, что эта поза, очень напоминающая хохочущую в лицо троянцам Кассандру работает только для хохочущей в лицо троянцев Кассанды, а вот для женщин, у которых остается участок для маневра, время и силы, как мне кажется, нет.
Впрочем, как исследование и некоторое саммари об одной из самых известных римлянок – вполне себе ничего, хотя хотелось бы, конечно, большего, но кто я такая, что бы судить.
Она любила и страдала. Любила Владимира Сорокина и страдала от его недоступности.
Forwarded from Freedom Letters
Решили сегодня отметить День Сорокина. 28 мая 2024 во Freedom Letters вышло «Наследие». Ровно год спустя, сегодня, — во Freedom Letters опубликован новый роман «Сказка». У вас есть шанс стать его первыми читател:ями.
https://freedomletters.org/books/skazka
https://freedomletters.org/books/skazka
Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза.
Какой-то сегодня день случайных и неочевидных рифм с Булгаковым, так что, вторя великим, напомню ещё и что Достоевский бессмертен!
Какой-то сегодня день случайных и неочевидных рифм с Булгаковым, так что, вторя великим, напомню ещё и что Достоевский бессмертен!
Так сложились звезды, что вчера я дочитала книжку, самый симпатичный персонаж которой во многом списан с Дмитрия Захарова. Представлять этого писателя производственных романов™ автором детективов было даже забавнее, чем понять какой из двух писателей с нетривиальным ударением в фамилии спрятался за другим персонажем с нетривиальным ударением в фамилии, но это уже лирика.
И знак того, что пора уже про/перечитать Кластер в новой редакции. И как никогда вовремя.
Стою я сегодня на конференции физиков и слышу краем уха: "Ну, арсенид галлия это уже не актуально", да, думаю, вовремя взяла роман. Актуализирую арсениды в своей жизни.
А после конференции надо было мне отзыв на диссертацию из одного института РАН забрать, и вот сидят там на входе два бравых стража науки, смотрят на книжку, и, видимо, ослепленные иллюстрациями Сергея Орехова, и спрашивают: "А почему роман просто Мастер, без Маргариты?". Объяснила им что автор не тот, и роман другой, но тоже хороший. Стражи науки повздыхали и сказали, что лучше бы я Булгакова читала. А я стою такая, красивая, кудрявая, с красной помадой на губах, рецензию на диссертацию в одной руке держу, томик Дмитрия Захарова в другой и как выдаю им полную цитату из Мастера и Маргариты, ту, что про белый плащ с кровавым подбоем и крытую колоннаду и, обворожительно улыбаясь, ухожу.
(Была бы добросовестным блогером, спросила бы - а какими классиками предпочитаете флексить вы?)
А, да, еще сегодня немного удивила коллегу, когда прямо посреди доклада на конференции открыла небольшую белую книжку, похожую на программу той самой конференции, а там:
Пробовала пальцами ноги
Хвою на горячем подбородке...
Но это уже немного другая история.
А с собой я пари заключила - если я защищусь раньше, чем Дмитрий Захаров таки опубликует Ржавые Звезды - куплю себе пончик с берлинским кремом, а если позже - с шоколадным.
И знак того, что пора уже про/перечитать Кластер в новой редакции. И как никогда вовремя.
Стою я сегодня на конференции физиков и слышу краем уха: "Ну, арсенид галлия это уже не актуально", да, думаю, вовремя взяла роман. Актуализирую арсениды в своей жизни.
А после конференции надо было мне отзыв на диссертацию из одного института РАН забрать, и вот сидят там на входе два бравых стража науки, смотрят на книжку, и, видимо, ослепленные иллюстрациями Сергея Орехова, и спрашивают: "А почему роман просто Мастер, без Маргариты?". Объяснила им что автор не тот, и роман другой, но тоже хороший. Стражи науки повздыхали и сказали, что лучше бы я Булгакова читала. А я стою такая, красивая, кудрявая, с красной помадой на губах, рецензию на диссертацию в одной руке держу, томик Дмитрия Захарова в другой и как выдаю им полную цитату из Мастера и Маргариты, ту, что про белый плащ с кровавым подбоем и крытую колоннаду и, обворожительно улыбаясь, ухожу.
(Была бы добросовестным блогером, спросила бы - а какими классиками предпочитаете флексить вы?)
А, да, еще сегодня немного удивила коллегу, когда прямо посреди доклада на конференции открыла небольшую белую книжку, похожую на программу той самой конференции, а там:
Пробовала пальцами ноги
Хвою на горячем подбородке...
Но это уже немного другая история.
А с собой я пари заключила - если я защищусь раньше, чем Дмитрий Захаров таки опубликует Ржавые Звезды - куплю себе пончик с берлинским кремом, а если позже - с шоколадным.
Тело отбрасывает от души на стену от стула на стену...
Нет, не то
похоже на строительные леса католического собора
Больше, чем сами строительные леса католического собора
Похожи на строительные леса католического собора.
Короче, фото любимого писателя, пока он фотографирует другого любимого писателя.
А вот вы и думайте теперь что с человеком делает литература и рекурсия.
Нет, не то
похоже на строительные леса католического собора
Больше, чем сами строительные леса католического собора
Похожи на строительные леса католического собора.
Короче, фото любимого писателя, пока он фотографирует другого любимого писателя.
А вот вы и думайте теперь что с человеком делает литература и рекурсия.
Ну чтож, Динара решила, что легкое и забавное как раз то, что нужно, и, по не очень понятной причине, отдала рупор мне.
Ладно.
Хотели радостных книжек? Хотели найти в них утешение? Надежду? Веру в светлое будущее? Смысл?
А вот и нет.
Знакомьтесь – Филип Мёрдстоун, автор очень многообещающего дебюта, второй, не такой блистательной книжки из премиальных списков, третьей, которая была чуть тусклее второй и далее по списку. И, знаете что, Филипп не намерен плясать под дудку трендов. И черта с два вы, или его агент заставите его писать на потребу толпе. Он верен своим принципам и тем идеям, которые несет.
Он слишком хорош для этого. Слишком умен и слишком сильно презирает всех этих героев меча, магии и слабоумия, напополам с отвагой.
И вот контракт на фентези-трилогию подписан, а Филипу, чтобы проглотить эту отвратительно горькую пилюлю просто необходимо запить ее термоядерным крафтовым пивом Темная энтропия.
Роман о том, как написать роман и о том, что литература это далеко не всегда единороги, порой это тяжелый труд, или сделка с очень и очень сомнительными существами. О том, откуда берется вдохновение и о том, что может, или не может изменить Слово (как и слава, кстати).
В общем - потрясающе смешное и страшное погружение в мир историй, письма и, к сожалению, тех, кто все это продает и использует.
Самый всамделишный гроссбух из всех невсамделишных гроссбухов – Трилогия Мёрдстоуна от Мела Пита, читайте и трепещите.
А дальше пусть отдувается Кристина, ее очередь.
Кстати, не забываем говорить спасибо Насте, которая опять устроила что-то интересное, что я опять пытаюсь превратить в балаган🖤
#книжкипрокнижки
Ладно.
Хотели радостных книжек? Хотели найти в них утешение? Надежду? Веру в светлое будущее? Смысл?
А вот и нет.
Знакомьтесь – Филип Мёрдстоун, автор очень многообещающего дебюта, второй, не такой блистательной книжки из премиальных списков, третьей, которая была чуть тусклее второй и далее по списку. И, знаете что, Филипп не намерен плясать под дудку трендов. И черта с два вы, или его агент заставите его писать на потребу толпе. Он верен своим принципам и тем идеям, которые несет.
Он слишком хорош для этого. Слишком умен и слишком сильно презирает всех этих героев меча, магии и слабоумия, напополам с отвагой.
И вот контракт на фентези-трилогию подписан, а Филипу, чтобы проглотить эту отвратительно горькую пилюлю просто необходимо запить ее термоядерным крафтовым пивом Темная энтропия.
Роман о том, как написать роман и о том, что литература это далеко не всегда единороги, порой это тяжелый труд, или сделка с очень и очень сомнительными существами. О том, откуда берется вдохновение и о том, что может, или не может изменить Слово (как и слава, кстати).
В общем - потрясающе смешное и страшное погружение в мир историй, письма и, к сожалению, тех, кто все это продает и использует.
Самый всамделишный гроссбух из всех невсамделишных гроссбухов – Трилогия Мёрдстоуна от Мела Пита, читайте и трепещите.
А дальше пусть отдувается Кристина, ее очередь.
Кстати, не забываем говорить спасибо Насте, которая опять устроила что-то интересное, что я опять пытаюсь превратить в балаган🖤
#книжкипрокнижки