Раз уж заговорили об архитектуре, успею еще в уходящем году кинуть вам творческий союз Сюсаку Аракава и Мадлен Джинс.

Свои безумные яркие проекты они называют «Обратимой судьбой». Их философия - отрицать смерть, заставлять человека проживать каждый момент, каждую секунду что-то чувствовать. Их дома далеки от удобства - они неправильной формы, с выгнутыми полами, внезапными поворотами, окнами в ногах и выключателями на потолке. Функциональность здесь парадоксальна: ее как бы нет, но именно ее отсутствие и является функцией. Комфорт и расслабление приводят к упадку сил, а ежедневное преодоление трудностей тренирует волю человека, оттачивает его ум - таково убеждение в основе проекта «Обратимой судьбы». Сюрпризы, которые приносит вам ваша квартира, заставляют выходить за рамки вашего мышления и пробуждать инстинкты - отсюда, наверное, и детский внешний вид, который сам собой сложился у целых кварталов Аракавы и Джинс. Кто-то даже назвал их квартиры «процедурной архитектурой», намекая, что нахождение в них может быть весьма терапевтическим.

Были отстроены:
«Местность обратимой судьбы» (1995, парк Ёро, Япония)
«Биосклив хаус» (2000-2008, Нью-Йорк)
«Лофты обратимой судьбы» (2005, Токио)

Последние, кстати, сдаются через Airbnb.

К сожалению, Сюсаку Аракава скончался в 2010, и Мадлен Джинс принципиально не раскрывает причину его смерти. «Смертность - это такая неприятность», говорит она. Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен…! Но она все еще надеется найти способ продлить человеческую жизнь и «обратить судьбу».

Мне кажется, это чудный пример архитектуры как арт-инсталляции, потому что именно равновесие между комфортом и трудностями на самом деле продлевает жизнь. Так что не превращайте свою жизнь в «обратимую судьбу», но и не бойтесь с ней сталкиваться!

Нашла костюм настоящей викторианской амазонки у одного японского блогера по искусству. С подписью: вот они, признаки раннего увлечения японской культурой.

Казалось бы, зацепиться есть за что. Рукава, да и сам формат удлиненного жакета похожи на хаори; лук по-японски огромный, а колчан по-японски лаконичный; набор мелочевки на поясе напоминает японские атрибуты: нэцке, амулет и т.п.; да и сам вид занятий явно не актуален в стране, где развивается промышленность.

Начну с конца. Стрельба из лука, оказывается, была одним из самых популярных женских хобби в XIX. Да, именно с такими огромными луками, как свидетельствуют гравюры. И сама королева Виктория была любительницей пострелять из лука. А еще это был один из немногих «приличных» видов занятий, где девушки и юноши могли знакомиться и общаться без дуэний.

На поясе висят: записная книжка, флакон смазки для лучшего скольжения пальца или перчатки по тетиве, мини-мишень, на которой иголочкой отмечали счет (мишень была бумажной, ее меняли после игры), меховой пучок для очистки кончика стрелы от земли. Ремень, на котором это все добро крепилось, крутится вокруг талии, так что можно было откинуть все за спину, чтобы не мешалось.

Зато такая форма рукавов называется рукав-пагода – по названию храмовой башни в Китае/Японии. Они появились в Европе еще в XVIII веке и имеют множество разновидностей: с буфами, многослойные, затягивающиеся, разные по длине. Это – часть культуры шинуазри, увлечения Востоком, в основном Китаем и Индией. Японии в этой связке делать нечего – она в изоляции, торгуют с ними только Нидерланды. Но у одежды Японии и Китая одни корни, поэтому в целом эстетические основы и силуэты у этих культур совпадают.

Другое дело, что вроде бы широкие рукава должны мешать при стрельбе, но тут мы отдаем это на совесть барышне по имени Фанни Гивин (Fanny Giveen), которой он принадлежал. Версия про закатывание рукавов, выданная одним лучником на Реддите, не прокатит – не тот менталитет у викторианских барышень, которые создавали специальную одежду под каждое из своих занятий и упорно встраивали туда кринолины.

В общем, про японское влияние говорить рано, а азиатское – дифференцировано.
Но платье очень красивое и я надеюсь, что больше людей теперь знает, какие боевые хобби были у дам в XIX веке.

P.S. Под жакетом – подъюбник от другого платья, просто для ансамбля и наглядности. Костюм собран на сайте Музея Лондона: https://www.londonmuseum.org.uk/collections/v/object-51658/sport-item-archery-brace/ https://www.londonmuseum.org.uk/collections/v/object-490954/jacket-archery-jacket/

Девчачий пост. Среди многих вещей, которыми замечателен Брюллов, для себя я особенно отметила его любовь к женскому убранству. Он выписывает все: шелка, кружева, муслин, золото, кудряшки, перья, жемчуг, бантики. Его незаконченные картины на выставке «Великий Карл» в Русском музее заставляли нас посмеиваться, потому что в большинстве случаев он выписывал лица (женские всегда Самойловы, не важно кем была модель), костюмы (с одинаковым вниманием к шерсти мундира или шелку лент), еще собачек и лошадей, а остальное оставалось размалеванным крупными мазками, как неважное. Ну, фоны, пейзажи всякие, мебель, слуги. Иногда руки не дописывал - если там браслетов или колец не было.

По Брюллову можно изучать историю моды. В жутком хаосе этикеток на «Великий Карле» мы соотносили название с изображением по году создания и форме рукавов или кудряшек. К Карлу ноль претензий, к Русскому - много, потому что сама их выставка тоже как недописанная картина. Золото и шелка - то есть сам Брюллов - представлены во всем великолепии, с редкими работами, отреставрированными шедеврами, отжатым раскулаченным национализированным изъятым «Христом во гробе». Но остальное - осталось недописанным. Невнятная навигация, ноль концепции, сбившийся в кучу этикетаж, пятна на стенах, сомнительная цветовая гамма, согнувшиеся паспарту. Ну да ладно, мы здесь сейчас про другое.

А мы про то, что портрет княгини Е. П. Салтыковой, например - редкое изображение домашнего женского туалета. Верх, похожий на халат, наброшен на нижнее платье. Обратите внимание на подол - тонкая ткань просвечивает кружево сорочки, видной и в в декольте запашного платья.

И еще можно заметить, что полы этого платья из сияющей голубой ткани - все в прямых складках. Глажка в XIX веке - процесс сложный, повторяющийся разве что после не менее утомительной стирки, а в остальное время одежду хранили в сундуках сложенной. Поэтому почти все платья на картинах Брюллова - мятые, и цвет - а Брюллов богатейший и талантливейший колорист, он иначе бы не тяготел так к золоту, посмотрите как у него синий и красный и зеленый и леопардовая шкура играют! - мятые, и складки играют со светом на радость художника.

Но еще интереснее было обнаружить на парадном портрете великой княгини Елены Павловны с дочерью Марией - аж целую огромную затяжку на подоле. Их там не одна, но эта прямо по центру поперек рюши тянется по шелку бального платья. В целом великую княгиню можно понять: платье стоит дорого, и что ж теперь, выбрасывать его? Судя по тому, как Брюллов не стесняясь пишет ее прямо по центру с той же наглостью, как Гойя пишет уродливые лица Бурбонов на «Портрете семьи Карла IV», затяжки были обычным делом. Их можно найти на других платьях тоже.

Ну и конечно - браслеты-змейки по восточной моде, жемчуга, разные кружева и воротнички… По Брюллову можно писать историю моды. Последний день Помпеи, конечно, горит вечным огнем человеческих страстей, но и шелка у него сияют вечным стремлением к красоте.