Теперь про Д.С. Милля. Для некоторых его «Утилитаризм» является выражением морального здравого смысла, для других он — карикатура на текст по основаниям морали. Однако важно не это, важно, что этот текст является довольно странным с точки зрения теоретической проработанности. Такое ощущение, что человек взял несколько надежных моральных интуиций и просто положил их рядом друг с другом. Наши друзья-классические востоковеды обычно так описывают мифологическое мышление древних египтян или шумеров. Вот есть, скажем, Луна. Она одновременно и то, и это, и еще вот это, причем никого не волнует, насколько последовательно можно приписать все эти свойства одной вещи. И у Милля получается примерно так: вот есть мораль, она и про удовольствие, и про пользу, и про качество удовольствия, и про количество, и про совесть, и про добродетель, и про справедливость. Вот всё хочется сказать про эту мораль хорошего, сил нет. Но когда говорят всё вместе, то получается какая-т ерунда. Главный принцип Милля звучит так: действия являются правильными в той мере, в которой они скорее способствуют увеличению счастья; действия являются неправильными, если они скорее способствуют появлению того, что противоположно счастью. Счастье, согласно определению Милля, это удовольствие и отсутствие боли, несчастие – это боль и отсутствие удовольствия. Как понимать «и» в этом определении? Конъюнктивно и дизъюнктивно? Если конъюнктивно, то счастьем не будет называться состояние, когда много удовольствие и есть совсем немного боли. Кажется, это не то, что хочет получить Милль. Если дизъюнктивно, то как мы должны понимать состояние, когда есть и боль и удовольствие, или когда есть и отсутствие боли и отсутствие удовольствия? Согласно определениям, это будет состояние, когда одновременно будет и счастье, и несчастье. Понятно, что подобного рода буквализм тут просто не работает, что надо понимать это как-то количественно, складывать счастье с несчастьем (как?), но тогда это не совсем определение, а это просто теоретически неясное выражение здравого смысла. Другая проблема возникает, когда Милль пытается показать, что он не свинья. Ну то есть что этика утилитаризма не есть этика, указывающая на то, что мы должны выбрать много физиологического удовольствия и объявить его смыслом нравственной жизни. И это Миллю действительно объяснить нужно. Как он это делает? Он вводит представление о том, что некоторые виды удовольствия ценнее других. Как же определить, что удовольствие Х качественнее удовольствия Υ? Ответ: Х предпочитают почти все из тех, кто испытал оба удовольствия, причем это предпочтение не определяется «чувством морального обязательства» (иначе сразу появляется круг в рассуждении, мораль будет определяться через моральное – однако как именно нужно вычесть чувство обязательства при оценке Милль не сообщает). Причем, высшее удовольствие предпочитают даже если (а) оно связано с бОльшим количеством неудобств, и (б) альтернативой является любое в принципе доступное нам количество другого удовольствия. Вероятно, Милль имеет в виду такие примеры: воспитанный джентльмен предпочтет читать Кьеркегора на датском, а не проводить вечера, доводя себя слезой комсомолки до животного состояния. И трудно с ним тут спорить, но объяснение через «качественность» удовольствия от чтения Кьеркегора на датском плохо работает. Чтобы быть более высоким, это удовольствие должно предпочитаться независимо от большого количества неудобства (это приемлемо), и быть предпочитаемо большому количеству любого другого удовольствия. И в последнее довольно трудно поверить: действительно ли на самом деле знающие люди всегда предпочтут чтение Кьеркегора на датском большому количеству любого удовольствия (скажем, от еды или секса). Но еще более трудно найти достаточное количество знающих и то, и другое людей для опроса. Как тогда работает критерий, отличающий высшее от низшего – неясно. Конечно, можно уверенно предположить, что Милль бы нашелся, что ответить. Но в его текстах ответов мы не нашли. А жаль. А еще в русском переводе right передали как «добро». И это тоже жаль.
Теперь про Д.С. Милля. Для некоторых его «Утилитаризм» является выражением морального здравого смысла, для других он — карикатура на текст по основаниям морали. Однако важно не это, важно, что этот текст является довольно странным с точки зрения теоретической проработанности. Такое ощущение, что человек взял несколько надежных моральных интуиций и просто положил их рядом друг с другом. Наши друзья-классические востоковеды обычно так описывают мифологическое мышление древних египтян или шумеров. Вот есть, скажем, Луна. Она одновременно и то, и это, и еще вот это, причем никого не волнует, насколько последовательно можно приписать все эти свойства одной вещи. И у Милля получается примерно так: вот есть мораль, она и про удовольствие, и про пользу, и про качество удовольствия, и про количество, и про совесть, и про добродетель, и про справедливость. Вот всё хочется сказать про эту мораль хорошего, сил нет. Но когда говорят всё вместе, то получается какая-т ерунда. Главный принцип Милля звучит так: действия являются правильными в той мере, в которой они скорее способствуют увеличению счастья; действия являются неправильными, если они скорее способствуют появлению того, что противоположно счастью. Счастье, согласно определению Милля, это удовольствие и отсутствие боли, несчастие – это боль и отсутствие удовольствия. Как понимать «и» в этом определении? Конъюнктивно и дизъюнктивно? Если конъюнктивно, то счастьем не будет называться состояние, когда много удовольствие и есть совсем немного боли. Кажется, это не то, что хочет получить Милль. Если дизъюнктивно, то как мы должны понимать состояние, когда есть и боль и удовольствие, или когда есть и отсутствие боли и отсутствие удовольствия? Согласно определениям, это будет состояние, когда одновременно будет и счастье, и несчастье. Понятно, что подобного рода буквализм тут просто не работает, что надо понимать это как-то количественно, складывать счастье с несчастьем (как?), но тогда это не совсем определение, а это просто теоретически неясное выражение здравого смысла. Другая проблема возникает, когда Милль пытается показать, что он не свинья. Ну то есть что этика утилитаризма не есть этика, указывающая на то, что мы должны выбрать много физиологического удовольствия и объявить его смыслом нравственной жизни. И это Миллю действительно объяснить нужно. Как он это делает? Он вводит представление о том, что некоторые виды удовольствия ценнее других. Как же определить, что удовольствие Х качественнее удовольствия Υ? Ответ: Х предпочитают почти все из тех, кто испытал оба удовольствия, причем это предпочтение не определяется «чувством морального обязательства» (иначе сразу появляется круг в рассуждении, мораль будет определяться через моральное – однако как именно нужно вычесть чувство обязательства при оценке Милль не сообщает). Причем, высшее удовольствие предпочитают даже если (а) оно связано с бОльшим количеством неудобств, и (б) альтернативой является любое в принципе доступное нам количество другого удовольствия. Вероятно, Милль имеет в виду такие примеры: воспитанный джентльмен предпочтет читать Кьеркегора на датском, а не проводить вечера, доводя себя слезой комсомолки до животного состояния. И трудно с ним тут спорить, но объяснение через «качественность» удовольствия от чтения Кьеркегора на датском плохо работает. Чтобы быть более высоким, это удовольствие должно предпочитаться независимо от большого количества неудобства (это приемлемо), и быть предпочитаемо большому количеству любого другого удовольствия. И в последнее довольно трудно поверить: действительно ли на самом деле знающие люди всегда предпочтут чтение Кьеркегора на датском большому количеству любого удовольствия (скажем, от еды или секса). Но еще более трудно найти достаточное количество знающих и то, и другое людей для опроса. Как тогда работает критерий, отличающий высшее от низшего – неясно. Конечно, можно уверенно предположить, что Милль бы нашелся, что ответить. Но в его текстах ответов мы не нашли. А жаль. А еще в русском переводе right передали как «добро». И это тоже жаль.
BY Философское кафе
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country. As such, the SC would like to remind investors to always exercise caution when evaluating investment opportunities, especially those promising unrealistically high returns with little or no risk. Investors should also never deposit money into someone’s personal bank account if instructed. "Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. And while money initially moved into stocks in the morning, capital moved out of safe-haven assets. The price of the 10-year Treasury note fell Friday, sending its yield up to 2% from a March closing low of 1.73%. At this point, however, Durov had already been working on Telegram with his brother, and further planned a mobile-first social network with an explicit focus on anti-censorship. Later in April, he told TechCrunch that he had left Russia and had “no plans to go back,” saying that the nation was currently “incompatible with internet business at the moment.” He added later that he was looking for a country that matched his libertarian ideals to base his next startup.
from ua
