Вообще наша деколониальная лаборатория это не тупо мы собрались такие вот умные, передовые и нафигачили правильных деколониальных текстов в красивую модную книжку про всё хорошее и против всего плохого, теперь вы читайте и деколонизируйтесь тоже. Деколонизация это процесс, который можно и следует проводить лишь с собой, но не с другими, как и, допустим, воспитание и просвещение. У меня в целом сейчас такой взгляд: все такие умные блядь стали, что аж тошно. Одна рассказывает, как правильно новый год отмечать, другая - как верующих уважать, а я считаю, что лучшая форма уважения это отъебаться уже друг от друга наконец со своими деколонизациями, высокой моральной планкой и представлениями о правильном, со своей самой правдивой правдой. Вчера мне например рассказывали, как мне надо деколонизировать мою бабушку из западной Беларуси, которая считает себя полькой - просто объяснить ей, как оно на самом деле! Делать этого я, конечно же, не буду - моей бабушке 90 лет, со своей идентичностью она разберётся сама. Объясняйте себе, воспитывайте себя, а не вещайте другим с трибуны - как там говорят? людей надо просвещать! Нет, не надо, не трогайте, пожалуйста, людей, хватит думать, что ваша правда самая правдивая, что все на свете мечтают быть такими же этичными, такими же моральными светочами, как вы. А что если беларусы и беларуски наконец-то отъебутся друг от друга, эх, вот тогда заживём. Да ладно, никто не отъебётся и не заживём.
А, так вот. Моя собственная деколонизация, которая случилась со мной на лаборатории, заключается в том, что я от русского языка перешла к мультилингвальности как к концепции. То есть вышла из этой уёбищной дихотомии «ты за мову или за езык», отказалась от выбора. Я, русскоязычная, которая в эмиграции ещё отчаяннее пытается хвататься за национальную идентичность через самое простое и поэтому регулярно и много читает и смотрит по-белоруски, чтобы не заместить его украинским, чтобы не дать его вытеснить, а он готов вытесниться так быстро, увы; я, которая разговаривает в быту по-украински, а точнее на сурсянке - мною придуманный термин, суржик+трасянка, просто моя українська мова не чистая, не литературная, у неё нет базы из прочитанных книг, просмотренных фильмов, она фрагментарна и там, где я не знаю слово, я беру его из беларускай мовы, произнося на украинский манер; я, которая переезжает в Польшу и скоро польская добавится ко всему этому великолипию славянских языков, помоги мне боже. Я понимаю, что меня отталкивает само это принуждение к выбору чего-то одного, вот это меня всё время и убивало, как будто можно играть только за одну команду, мы тут на войне, мова це зброя, выбирай окоп. И я не буду конформизма ради и чего-то сомнительного одобрения что-то там выбирать, чтобы было проще на меня нацепить ярлык - я своя или чужая; нет, моя среда мультилингвальна и мои тексты, кажется, тоже начинают к этому стремиться. Потому что у текста очень инструментальная функция, он отражает реальность, а моя эмигрантская реальность такова, я ничего не буду из неё отсекать и прятать, как не прятала из своей идентификации слово «беженка» за айтишное буржуазное «релокантка». Слово действительно чего-то стоит лишь тогда, когда она предельно точно.
Если мне не будет лень, я, возможно, напишу об этом эссе и очень возможно, оно будет на трасянке - пинаемой почти всюду и всеми бродячей дворняжке. Между тем, есть такое понятие, устойчивое выражение - матчына мова. Оно, мне кажется, нам мало подходит, оно - ярлык предыдущего поколения, поколения наших мам и пап, чьи мовы часто отличались от мовы их родителей. Для нас же это соответственно бабчына мова. Так вот, для меня бабчына мова это трасянка, на которой всю жизнь говорит моя недеколонизированная ничего не понимающая в истории бабушка. И если уж писать всякие неподходящие крамольные мысли, то безусловно на ней.

Когда я перечитываю то, что пишу про людей, мне кажется, у меня нет сердца. Я заледенела изнутри. Нейросеть напишет трогательнее. Я страшно боюсь, что это будет сухая, холодная, безэмоциональная книга, перечисление фактов через запятую, разбитое для удобства читателя на главы. А потом я перечитываю то, что написала о Львове. Это - из (пред)последней главы, которую я проживаю сейчас и пишу наживо, без анестезии, так сказать. Через 3 недели мы уедем из Украины.

Ну то есть тут даже место для неё есть, рядом с «Райцентром», она ведь и была третья по счёту 🤷🏻‍♀️

Пока канал на каникулах, а я отдыхаю на заслуженной пенсии на литрадио опубликовали потрясающе глубокую рецензию на мой книгу

"Ёсць кнігі актуальныя, ёсць прарочыя, а ёсць такія, якія ўпісваюць хаду жыцця ў бачны парадак рэчаў. Не ўсім бачны, а толькі тым, хто бачыць шырэй за сваё кола і спрабуе зразумець, што адбываецца".

Ульяна Верына піша пра кнігу Юлі Арцёмавай "Я и есть революция".

Чытаць

Привет. Канал выходит из затянувшегося эмиграционного отпуска, я пустила корни в Польше, что бы это ни значило. Я снова будто бы пишу книгу, а на самом деле предпринимаю мучительные попытки вернуться в письмо, куда возвращаться мне совсем не хочется.

Как я и предполагала - точнее, как знала всегда - переезд руйнует твой быт, ты выпадаешь из привычной жизни на несколько месяцев, а быт - то, как организовано твоё пространство, твой день, твоя комната, твой рабочий стол, график сна, график работы ближайшего магазина, расписание поездов (я, например, живу в пригороде) - твой быт определяет, чем ты заполняешь свой день и то, насколько легко тебе будет писать. Большое количество переездов - даже не из одного города в другой, а просто с квартиры на квартиру - наглядно проиллюстрировало мне эту мысль. То, где ты живёшь, определяет круг твоего общения, саму возможность этого общения - так ты внезапно превращаешься в экстраверта, если твои друзья живут на соседней улице и особенно, если у вас в разное время отключают электричество (львовские флэшбеки). Не какие-то там ценности, абстрактности, желания, стремления. Мы - тела, в первую очередь мы тела физического мира и поэтому бытие определяет сознание, а никак не наоборот.

Сейчас я живу в пригороде Варшавы, и это решает всё. Я много хожу пешком или езжу на велосипеде, это удобнее общественного транспорта. И вот когда ты едешь на велосипеде, приходят мысли одного рода, более отрывистые, короткие предложения, нет возможности формулировать что-то длинное, потому что тебе надо параллельно следить за дорогой, а когда идёшь пешком, ногами - думаешь уже о другом, соответственно и текст другого плана конструируешь, в нём появляется воздух, вздохи, вдохи, выдохи. В транспорте, рядом с людьми, я вообще не могу расслабиться, поэтому мне вообще не понятно, как работать в кафе, если ты действительно делаешь что-то творческое, а не вычитываешь или правишь уже готовое. Мне кажется, это больше какая-то картинка из попсового фильма. Или, возможно, для этого просто надо не быть невротиком.

Вообще я стала меньше рефлексировать и от этого уменьшилось моё желание писать, потому что рефлексия это и есть руда, из которой добывается текст. Я ненавижу рефлексию, ненавижу постоянный поток мыслей в моей голове, я очень от этого устаю. Сейчас мне довольно хорошо и я не обдумываю постоянно вообще ничего, веду ужасно скучный мещанский образ жизни. В голове моей всё чаще прекрасная, прозрачная пустота, которую мне удавалось добиться только вылазкой в горы. Здесь, в Отвоцке, вместо гор - сосны и дубы и такой очень беларуский пейзаж, который не требует особых комментариев в моей голове.
Перестала воспринимать писательство как какую-то краеугольную часть моей жизни. Вообще как-то меньше стало в этом драмы - пишется, не пишется, да и хуй бы с ним. Может быть это связано с тем, что я создаю какой-то страшно нелюбимый мною текст. То есть пишу и уже его не люблю, перечитываю - и всё меня в нём бесит, как подростка бесят поучания родителей.

Я рада, что где-то четверть книги я написала в Украине. Четверть это уже где-то та часть, после которой как-то жалко всё бросать. В общем, это такая рабочая тактика - пока пишется, пишешь как заведённая, делаешь существенную часть работы, чтобы потом было жалко соскочить со всего мероприятия. Пока это единственное топливо, которое заставляет меня работать над текстом. Такой этап в моей жизни был и тогда, когда я писала “Революцию”. Главное - помнить, что всякий этап может закончится также внезапно, как и начался. Через три недели у меня резиденция, там и посмотрим.

Мы пишем не так, как хотим - мы пишем так, как у нас получается. Мы пишем не о том, о чём хотим - мы пишем о том, до чего можем дотянуться собственным опытом. Пожалуй, ничего плохого в этом нет.

Часть августа и половину сентября я провела на резиденции в Гданьске. Наверное, лучшая резиденция в моей жизни. Я не написала там какого-то сумасшедшего объёма текста, не работала часами, как одержимая. Часами я только лежала на песке у моря. Честно говоря, пляжный отдых мне всегда казался глупым и пустым, но именно так ты и отдыхаешь по-настоящему - через опустошение, особенно когда всё остальное время жизни твоя голова полна изматывающих рефлексий.
К резиденциям я отношусь не как к возможности поработать над текстом - над текстом, я, допустим, и дома нормально работаю, скорее это способ пожить красивую ненапряжную жизнь, вот именно так, как представляешь её себе в 12 лет, когда думаешь, что вырастешь и станешь писательницей. Выросла и стала, но, как говорится, есть нюанс.
Короткие (меньше 4 недель) резиденции вообще не стоит самозабвенно тратить на работу. Резиденция здорового человека должна длиться два-три месяца. Первый месяц ты врубаешься в новое место, привыкаешь, вырабатываешь привычки, входишь в ритм, а дальше работаешь. У меня например от смены места жительства меняется буквально график сна и распорядок дня, такая вот я чувствительная снежинка, ну и в общем, пока это всё вернётся в норму - сами понимаете.
За свои три недели кроме лежания на пляже я успела съездить в Гдыню, Сопот, Хель, Вейхерово, встретить закат на пароме, навестить друзей, а также очень много гуляла пешком. Это было идеальным решением, куда лучшим, чем ежедневно выдавливать из себя обязательную порцию текста.
И вообще, моё первое лето в Польше оказалось потрясающим, мне удалось его не проебать - ну просто 10 насыщенных олегов из 10 (знаю, пока мало кто понимает эту шутку, но в книгу я её вставлю).

Юля Арцёмава не так даўно выдала дэбют "Я и есть революция", а цяпер піша аўтафікшн пра сваё жыццё апошніх пары гадоў.

Юля раскажа "Супердудко":
- чаму не хоча рабіць зборнік апавяданняў,
- свой тг-канал @pishustradaju
- што (не) так з аўтафікшнам,
- і колькі патрыярхальнага дыскурсу можа вытрываць у добрым тэксце.

Слухаць

Чытаць фрагмент з аўтафікшн-кнігі, якую Юля цяпер піша

Тем временем моя реакция:

Я не сильна в прогревах, продажах, пиаре и прочих смм-штуках. Но так случилось, что вчера не только вышел подкаст на Литрадио, но и ко мне наконец приехала коробка книжек. И пока я пишу новый роман, “Революцию” снова можно купить прямо у меня (достать её, как оказалось, проблема 🤯).

50 зл/12 евро - доставка, пересылка, передача лично в руки и всё такое - пишите @oskoltsev (это я), что-нибудь придумаем.

Хорошо, что подведение писательских итогов года я отложила до следующей недели

У нас цудоўная навіна — ліцэнзію на нямецкі пераклад кнігі Юлі Арцёмавай "Я і ёсць рэвалюцыя" мы толькі што прадалі нямецкаму выдавецтву Mauke! Віншуем аўтарку з тым, што яе кніга праз год выйдзе па-нямецку!

А яшчэ адна добрая навіна: электронную кнігу Юлі можна купіць у кнігарні "Кнігаўка". Спасылку дададзім іншым допісам.

Фота: Dasha Buben
Дызайн вокладкі Алы Пігальскай

Грустный факт - я стала реже писать сюда, а когда пишу, то это словно немножечко из-под палки. Мне не хочется, чтобы этот канал превращался в список анонсов. Или в список рецензий на книги - я их снова не читаю и рецензировать особо нечего. В своё время я завела его для очень важной цели. Не помню, говорила ли я это на подкасте у Дудко, но даже если и говорила, повторить отдельно не грех: когда я пишу текст, я всегда параллельно создаю текст о тексте. Ну, не столько о нём самом, сколько рефлексию о процессе писательства. Писать это больно, неприятно, как сейчас модно рассматривать - травматично. И вот эту боль будто бы тоже хочется отдельно завернуть в текст. Вернее не то что даже хочется - оно как-то само. Мы недавно с друзьями это обсуждали, что текст ты не пишешь, не создаёшь, не делаешь - он пишется, он получается, он как бы сам, но через тебя, а ты хренова линза или перо или ещё какой-то инструмент, пропускающий луч, проектор, что-то между местом, где зарождается текст, и бумагой. Поэтому часто мысль, не оформленная в текст, голая идея так прекрасна, а когда ты формулируешь её, замораживаешь, фиксируешь, она становится лишь жалкой проекцией себя самой, потому что её качество зависит от точности и разрешения инструмента.
Но сейчас, когда я пишу этот гадкий, противный, но такой всепрощающий и всёпозволяющий автофикшн, жанр с зыбкими гранями или вообще без них - я размещаю эту рефлексию прямо там. То есть пишу книгу и одновременно пишу в неё о том, каково мне над ней работать и зачем это всё вообще. Лично для меня эти рефлексивные части, хоть их и мало, и они занимают не очень большой объём текста, уже давно перевесили мою собственную историю - о том как я уехала из Беларуси, как не уехала из Украины и как потом всё-таки уехала. Вот эту событийность не очень интересно описывать, поэтому я и ищу отдушину в том, чтобы снова наконец поговорить о тексте и писательстве. Или не поэтому - мне просто тексты и писательство всегда были интереснее всего на свете.