Moscow Catholic

Forwarded from Ларин

Вкратце отвечу. Тут возникает вопрос о том, является ли зло (грех) отсутствием блага, как тьма является отсутствием света, или же оно представляет собой самостоятельную силу (как написал Виталий, «результат акта нашей воли»). В подобных вопросах, наверное, нельзя что-то достоверно доказать или опровергнуть, поэтому просто обозначу, в чём я не согласен. Если исходить из Батая и грех определять, как сердцевину человека, то совершение греха будет как раз не-волевым действием, а таким, которое ты совершаешь практически инстинктивно, потому что тебя к нему влечёт. И борьба с грехами в христианстве именно потому воспринимается как добродетель, что она представляет собой сопротивление тому, чего тебе до безумия хочется. Мир, как говорил Мамардашвили, стремится к энтропии, самоустранению. То же относится к человеку. И поэтому человеческая цивилизация как таковая – это сопротивление смерти, распаду, который представляется более естественным, чем существование. Отсюда возникает греческое удивление, что мир вообще существует – кажется гораздо более естественным, если бы мира не было. Такая посылка позволяет Мамардашвили говорить, что культура (которая в данном случае будет синонимом добра) искусственна – её по-хорошему не должно быть. Но она есть, и есть человеческими усилиями. Если вернуться от энтропии к греху, в грехе нет воли, нет усилия по борьбе с сопротивляющимся материалом. Естественная склонность ко злу диалектически обусловливает благость усилия по совершению добра.

Особняком стоит тема природы человека. «Для res благом является исполнять собственную природу» – пишет Виталий. Вопрос, который задаёт человек, обнаруживающий себя в мире, может звучать следующим образом: если моя природа – это совершать благо, то почему мне неизбывно, до самой смерти, присуще желание совершать то, что называется грехом? Я сделал оговорку, что это вопрос человека в мире и под миром здесь понимается, конечно, мир после грехопадения. У Адама и Евы не возникало такого вопроса, пока змей не начал их соблазнять. Но насколько их природа – это наша природа?

Важно понимать, что когда Батай обращается к Саду и его понимаю природы человека как негативной в том смысле, что она стремится к разрушению, он не пытается что-то сказать о реальном положении дел. Философия постнеклассического типа, к которой принадлежит Батай, вообще отказывается от вопроса о природе, эссенциализма. Образ Содома в этом случае указывает лишь на то, что рассуждения о природе человека можно с лёгкостью повернуть на 180 градусов и сделать это не менее убедительно, чем Руссо с его благим дикарём или теологи, которые до сих пор отчаянно верят в человека.

www.group-telegram.com/ua/ruspoltheology.com/126

239 viewsOct 30 at 16:16

Вкратце отвечу. Тут возникает вопрос о том, является ли зло (грех) отсутствием блага, как тьма является отсутствием света, или же оно представляет собой самостоятельную силу (как написал Виталий, «результат акта нашей воли»). В подобных вопросах, наверное, нельзя что-то достоверно доказать или опровергнуть, поэтому просто обозначу, в чём я не согласен. Если исходить из Батая и грех определять, как сердцевину человека, то совершение греха будет как раз не-волевым действием, а таким, которое ты совершаешь практически инстинктивно, потому что тебя к нему влечёт. И борьба с грехами в христианстве именно потому воспринимается как добродетель, что она представляет собой сопротивление тому, чего тебе до безумия хочется. Мир, как говорил Мамардашвили, стремится к энтропии, самоустранению. То же относится к человеку. И поэтому человеческая цивилизация как таковая – это сопротивление смерти, распаду, который представляется более естественным, чем существование. Отсюда возникает греческое удивление, что мир вообще существует – кажется гораздо более естественным, если бы мира не было. Такая посылка позволяет Мамардашвили говорить, что культура (которая в данном случае будет синонимом добра) искусственна – её по-хорошему не должно быть. Но она есть, и есть человеческими усилиями. Если вернуться от энтропии к греху, в грехе нет воли, нет усилия по борьбе с сопротивляющимся материалом. Естественная склонность ко злу диалектически обусловливает благость усилия по совершению добра.

Особняком стоит тема природы человека. «Для res благом является исполнять собственную природу» – пишет Виталий. Вопрос, который задаёт человек, обнаруживающий себя в мире, может звучать следующим образом: если моя природа – это совершать благо, то почему мне неизбывно, до самой смерти, присуще желание совершать то, что называется грехом? Я сделал оговорку, что это вопрос человека в мире и под миром здесь понимается, конечно, мир после грехопадения. У Адама и Евы не возникало такого вопроса, пока змей не начал их соблазнять. Но насколько их природа – это наша природа?

Важно понимать, что когда Батай обращается к Саду и его понимаю природы человека как негативной в том смысле, что она стремится к разрушению, он не пытается что-то сказать о реальном положении дел. Философия постнеклассического типа, к которой принадлежит Батай, вообще отказывается от вопроса о природе, эссенциализма. Образ Содома в этом случае указывает лишь на то, что рассуждения о природе человека можно с лёгкостью повернуть на 180 градусов и сделать это не менее убедительно, чем Руссо с его благим дикарём или теологи, которые до сих пор отчаянно верят в человека.

BY Moscow Catholic