Vladimir Pastukhov

Возобновившийся диалог с Ходорковским в рамках «Дорожной карты» как-то сам собою вывел на давно интересующую меня тему русской революции. В чем-то я понимаю нынешнее поколение. Я родился за полтора года до смещения Хрущева, и в эти полтора года политикой точно не интересовался. А вот вся моя дальнейшая сознательная жизнь прошла при Брежневе и его застойной стабильности (что, между прочим, включало две прямые интервенции и множество необъявленных войн по всему миру). Представить, что можно как-то жить без этого вечного шамкающего фона, мне в мои 19 лет было просто невозможно. Не говоря о том, что любой, кто предсказал бы тогда, что это советское имперское великолепие рухнет в считаные годы, рассыпавшись на десятки жалких осколков, показался бы мне городским сумасшедшим (хотя справедливости ради надо признать, что такие люди тогда были, просто я от них был страшно далек). Чуть позже я прочитал, что нечто подобное испытывал юный Арнольд Тойнби, когда мама рассказывала ему о незаходящем солнце Британской империи. Так что такая апология текущей стабильности и подсознательное отрицание самой возможности революции является скорее нормой, чем исключением из правил в любой поздней империи.
 
Размышляя о возможности революции в России, я бы разделил вопрос на две части: о возможности (и даже неизбежности) революции и о ее желательности (или нежелательности). Уже простой и беспристрастный взгляд в русское прошлое подсказывает, что революция в России возможна, несмотря на все псевдогегелевские утверждения новоявленных придворных теоретиков о том, что путинское правление – это и есть конец русской истории, после чего она будет пребывать в состоянии вечного имперского блаженства. Если Путину не удастся вытянуть свой лапоть из трясины войны, эта возможность обернется в конце концов неизбежностью после его ухода (физического или политического). Является ли этот вариант развития русской истории желательным, однозначно утверждать не берусь. Всякое революционное насилие двусмысленно: устраняя одни проблемы, оно неизбежно создает другие. Грядущая революция немыслима без послереволюционной диктатуры как своего побочного эффекта, а уверенности в том, что у России осталось историческое время для плавного выхода из еще одной диктатуры, у меня нет.
 
То есть России в будущем, отвлекаясь от конкретики, предстоит пройти между Сциллой революции и Харибдой послереволюционной диктатуры, что успешным бывает разве что в легендах и мифах Древней Греции. В реальности небольшой шанс на такой сценарий есть только в случае проведения «революции сверху», когда на каком-то этапе устанавливается взаимодействие созревшей для перемен части путинских элит и созревших для компромиссов части антипутинских контрэлит. Их сотрудничество даже на коротком отрезке истории могло бы сгладить углы постреволююционной диктатуры и сделать спуск с вершины посткоммунистического неототалитаризма более пологим. Он все равно будет прерываться прыжками с трамплинов истории и неизбежно связанными с ними падениями, но шансов свернуть себе окончательно шею при таком раскладе гораздо меньше. Я не утверждаю, что такой сценарий возможен (думаю, конечно,  что маловероятен, учитывая весь накопленный исторический опыт российского революционного движения). Я лишь обращаю внимание, что этот сценарий, - по сути, второй заход на горбачевскую «перестройку», - был бы самым желательным и перспективным с точки зрения темпов преобразования российского общества во что-то хоть отдаленно напоминающее правовое государство.
 
 

www.group-telegram.com/ua/v_pastukhov.com/1310

157.1K viewsNov 27, 2024 at 14:06

Возобновившийся диалог с Ходорковским в рамках «Дорожной карты» как-то сам собою вывел на давно интересующую меня тему русской революции. В чем-то я понимаю нынешнее поколение. Я родился за полтора года до смещения Хрущева, и в эти полтора года политикой точно не интересовался. А вот вся моя дальнейшая сознательная жизнь прошла при Брежневе и его застойной стабильности (что, между прочим, включало две прямые интервенции и множество необъявленных войн по всему миру). Представить, что можно как-то жить без этого вечного шамкающего фона, мне в мои 19 лет было просто невозможно. Не говоря о том, что любой, кто предсказал бы тогда, что это советское имперское великолепие рухнет в считаные годы, рассыпавшись на десятки жалких осколков, показался бы мне городским сумасшедшим (хотя справедливости ради надо признать, что такие люди тогда были, просто я от них был страшно далек). Чуть позже я прочитал, что нечто подобное испытывал юный Арнольд Тойнби, когда мама рассказывала ему о незаходящем солнце Британской империи. Так что такая апология текущей стабильности и подсознательное отрицание самой возможности революции является скорее нормой, чем исключением из правил в любой поздней империи.
 
Размышляя о возможности революции в России, я бы разделил вопрос на две части: о возможности (и даже неизбежности) революции и о ее желательности (или нежелательности). Уже простой и беспристрастный взгляд в русское прошлое подсказывает, что революция в России возможна, несмотря на все псевдогегелевские утверждения новоявленных придворных теоретиков о том, что путинское правление – это и есть конец русской истории, после чего она будет пребывать в состоянии вечного имперского блаженства. Если Путину не удастся вытянуть свой лапоть из трясины войны, эта возможность обернется в конце концов неизбежностью после его ухода (физического или политического). Является ли этот вариант развития русской истории желательным, однозначно утверждать не берусь. Всякое революционное насилие двусмысленно: устраняя одни проблемы, оно неизбежно создает другие. Грядущая революция немыслима без послереволюционной диктатуры как своего побочного эффекта, а уверенности в том, что у России осталось историческое время для плавного выхода из еще одной диктатуры, у меня нет.
 
То есть России в будущем, отвлекаясь от конкретики, предстоит пройти между Сциллой революции и Харибдой послереволюционной диктатуры, что успешным бывает разве что в легендах и мифах Древней Греции. В реальности небольшой шанс на такой сценарий есть только в случае проведения «революции сверху», когда на каком-то этапе устанавливается взаимодействие созревшей для перемен части путинских элит и созревших для компромиссов части антипутинских контрэлит. Их сотрудничество даже на коротком отрезке истории могло бы сгладить углы постреволююционной диктатуры и сделать спуск с вершины посткоммунистического неототалитаризма более пологим. Он все равно будет прерываться прыжками с трамплинов истории и неизбежно связанными с ними падениями, но шансов свернуть себе окончательно шею при таком раскладе гораздо меньше. Я не утверждаю, что такой сценарий возможен (думаю, конечно,  что маловероятен, учитывая весь накопленный исторический опыт российского революционного движения). Я лишь обращаю внимание, что этот сценарий, - по сути, второй заход на горбачевскую «перестройку», - был бы самым желательным и перспективным с точки зрения темпов преобразования российского общества во что-то хоть отдаленно напоминающее правовое государство.
 
 

BY Vladimir Pastukhov