Каждое второе воскресенье рассказываю о двух своих других каналах. Ниже репост с лично-исторического канала.
Пока изучаю историю городов, мне часто попадаются люди с необычными биографиями.
К городам и истории быта такие биографии отношения почти не имеют, но я их собираю. Решил, что надо куда-то их публиковать. Для этого сделал отдельный канал с биографиями.
Канал называется - Без памятника.
А второй канал - просто мой личный Аптраган. Исторические заметки там тоже есть(например, тут про то, убивал ли Грозный своего сына), но кроме них еще есть моя собака, какие-то мемы и рекомендации. Короче, такая историко-личностная солянка.
Буду рад, если подпишитесь, почитаете.
Пока изучаю историю городов, мне часто попадаются люди с необычными биографиями.
К городам и истории быта такие биографии отношения почти не имеют, но я их собираю. Решил, что надо куда-то их публиковать. Для этого сделал отдельный канал с биографиями.
Канал называется - Без памятника.
А второй канал - просто мой личный Аптраган. Исторические заметки там тоже есть(например, тут про то, убивал ли Грозный своего сына), но кроме них еще есть моя собака, какие-то мемы и рекомендации. Короче, такая историко-личностная солянка.
Буду рад, если подпишитесь, почитаете.
❤17
Forwarded from Аптраган
Как суровые законы Хаммурапи погубили вавилонскую медицину
Государственное регулирование — вещь тонкая. Особенно когда за профессиональные ошибки платят не только кошельком, но и рукой. В буквальном смысле.
Во времена царя Хаммурапи (XVIII век до н.э.) в Месопотамии врачи пользовались немалой властью и уважением, но и ответственность у них была чудовищная. Законы предусматривали: если врач спас пациента — он получал хорошее вознаграждение, порой в серебре и дарах. Но стоило ему ошибиться — особенно при операции — как плата за неудачу могла быть... кисть руки. Это не фигура речи. Ошибка при лечении свободного человека каралась отсечением руки, при лечении раба — большим денежным штрафом.
Врач Ясу или Ясуту (так называли светских лекарей) был настоящим специалистом: он знал анатомию, умел ставить диагноз, использовал травы и инструменты. Но цена за ошибку была столь высока, что профессия врача быстро превратилась в путь на край гибели — и карьерной, и физической.
В результате уже к началу I тысячелетия до н.э. вавилонская медицина оказалась в упадке. На смену профессиональному лечению пришли заклинатели, жрецы и маги. Лечение болезней стало делом богов, духов и демонов. А «терапия» превратилась в набор ритуалов, молитв и заклинаний.
Ошибиться магу было не страшно — боги просто «не простили» пациента, и всё. Врач-маг не нес за это ни наказания, ни позора. Лекарственные травы и знания о теле стали вторичными. Главное — правильно провести обряд.
И вот парадокс: в древней Месопотамии, где медицина достигла впечатляющих высот — были описаны десятки болезней, применялись хирургические инструменты, велись записи о лечении — медицина в нашем смысле этого слова практически исчезла. Она была задавлена собственным законом.
Государственное регулирование — вещь тонкая. Особенно когда за профессиональные ошибки платят не только кошельком, но и рукой. В буквальном смысле.
Во времена царя Хаммурапи (XVIII век до н.э.) в Месопотамии врачи пользовались немалой властью и уважением, но и ответственность у них была чудовищная. Законы предусматривали: если врач спас пациента — он получал хорошее вознаграждение, порой в серебре и дарах. Но стоило ему ошибиться — особенно при операции — как плата за неудачу могла быть... кисть руки. Это не фигура речи. Ошибка при лечении свободного человека каралась отсечением руки, при лечении раба — большим денежным штрафом.
Врач Ясу или Ясуту (так называли светских лекарей) был настоящим специалистом: он знал анатомию, умел ставить диагноз, использовал травы и инструменты. Но цена за ошибку была столь высока, что профессия врача быстро превратилась в путь на край гибели — и карьерной, и физической.
В результате уже к началу I тысячелетия до н.э. вавилонская медицина оказалась в упадке. На смену профессиональному лечению пришли заклинатели, жрецы и маги. Лечение болезней стало делом богов, духов и демонов. А «терапия» превратилась в набор ритуалов, молитв и заклинаний.
Ошибиться магу было не страшно — боги просто «не простили» пациента, и всё. Врач-маг не нес за это ни наказания, ни позора. Лекарственные травы и знания о теле стали вторичными. Главное — правильно провести обряд.
И вот парадокс: в древней Месопотамии, где медицина достигла впечатляющих высот — были описаны десятки болезней, применялись хирургические инструменты, велись записи о лечении — медицина в нашем смысле этого слова практически исчезла. Она была задавлена собственным законом.
👍49❤7🗿7
Корейцы любят “муравейники”
В современной Южной Корее официально выделяют пять основных типов жилых помещений. Первый и самый распространённый тип — это апхатхы, крупные многоквартирные дома. Второй — ёллип, которые нередко называют «виллами», хотя по сути это те же апхатхы, но меньшего размера, с более скромным оснащением и меньшей престижностью. Третья категория — индивидуальные жилые дома. Четвёртая — многоквартирные дома малой этажности (2–4 этажа), в которых могут находиться от одной до пяти-шести квартир, сдающихся в аренду, а также жильё владельца здания. Наконец, пятый тип — это дома смешанного назначения, где первый этаж используется для коммерческой или производственной деятельности, а верхние этажи служат жилыми помещениями.
По данным на 2018 год, многоквартирные дома-апхатхы составляют 61,4% всего жилого фонда Кореи, и эта цифра продолжает расти. Если учитывать также квартиры в ёллип, то выходит, что примерно две трети южнокорейцев проживают именно в многоквартирных домах. Это разительно отличается от представлений, распространённых в большинстве развитых стран, где идеальным жильём считается индивидуальный дом с приусадебным участком. В Корее же статусность жилья измеряется не наличием собственного дома, а престижностью квартиры в высотном комплексе, особенно если он расположен в центре города.
Традиция массового строительства многоквартирных микрорайонов в Корее восходит к 1960-м годам. Каждый такой комплекс объединяет от нескольких до нескольких десятков однотипных зданий, формируя автономное городское пространство с развитой инфраструктурой. Примечательно, что с 2010 года цены на элитные особняки в престижных районах Сеула растут медленнее, чем стоимость квартир в люксовых многоэтажках. Южнокорейские миллионеры, не испытывая особой тяги к частным особнякам, всё чаще переселяются в просторные квартиры в премиальных высотках.
Причины такого выбора многогранны. С одной стороны, высокая плотность населения и ограниченность земельных ресурсов делают многоэтажное жильё более практичным. Южная Корея — одна из самых густонаселённых стран мира, уступая в этом лишь Тайваню, Бангладеш и городам-государствам. С другой стороны, статус многоквартирных домов как символа современности и прогресса укрепился исторически. Программа строительства муниципального жилья, которая могла бы изменить этот взгляд, была свёрнута после трагического инцидента в жилом комплексе «Вау». Я писал про это. В результате апхатхы окончательно утвердились как наиболее престижное жильё в крупных корейских городах.
#сеул
В современной Южной Корее официально выделяют пять основных типов жилых помещений. Первый и самый распространённый тип — это апхатхы, крупные многоквартирные дома. Второй — ёллип, которые нередко называют «виллами», хотя по сути это те же апхатхы, но меньшего размера, с более скромным оснащением и меньшей престижностью. Третья категория — индивидуальные жилые дома. Четвёртая — многоквартирные дома малой этажности (2–4 этажа), в которых могут находиться от одной до пяти-шести квартир, сдающихся в аренду, а также жильё владельца здания. Наконец, пятый тип — это дома смешанного назначения, где первый этаж используется для коммерческой или производственной деятельности, а верхние этажи служат жилыми помещениями.
По данным на 2018 год, многоквартирные дома-апхатхы составляют 61,4% всего жилого фонда Кореи, и эта цифра продолжает расти. Если учитывать также квартиры в ёллип, то выходит, что примерно две трети южнокорейцев проживают именно в многоквартирных домах. Это разительно отличается от представлений, распространённых в большинстве развитых стран, где идеальным жильём считается индивидуальный дом с приусадебным участком. В Корее же статусность жилья измеряется не наличием собственного дома, а престижностью квартиры в высотном комплексе, особенно если он расположен в центре города.
Традиция массового строительства многоквартирных микрорайонов в Корее восходит к 1960-м годам. Каждый такой комплекс объединяет от нескольких до нескольких десятков однотипных зданий, формируя автономное городское пространство с развитой инфраструктурой. Примечательно, что с 2010 года цены на элитные особняки в престижных районах Сеула растут медленнее, чем стоимость квартир в люксовых многоэтажках. Южнокорейские миллионеры, не испытывая особой тяги к частным особнякам, всё чаще переселяются в просторные квартиры в премиальных высотках.
Причины такого выбора многогранны. С одной стороны, высокая плотность населения и ограниченность земельных ресурсов делают многоэтажное жильё более практичным. Южная Корея — одна из самых густонаселённых стран мира, уступая в этом лишь Тайваню, Бангладеш и городам-государствам. С другой стороны, статус многоквартирных домов как символа современности и прогресса укрепился исторически. Программа строительства муниципального жилья, которая могла бы изменить этот взгляд, была свёрнута после трагического инцидента в жилом комплексе «Вау». Я писал про это. В результате апхатхы окончательно утвердились как наиболее престижное жильё в крупных корейских городах.
#сеул
👍32❤3
Зерно способно прорасти даже просто оказавшись на земле, однако едва ли не большая часть диких семян, осыпавшаяся таким образом, становится добычей для птиц и полёвок. Кроме того, уже в древности было замечено, что предварительно взрыхлённая почва, сквозь которую легче проходят и воздух, и вода, равно необходимые для молодого растения, способствует куда более богатым урожаям. Отвал плуга переворачивает верхний слой, подрезая корни сорных трав, что приводит к их гибели.
Во времена раннего Средневековья основным орудием для пахоты была старинная соха, практически полностью состоявшая из дерева, с лемехом, закалённым на огне или в лучшем случае снабжённым лезвием из остро заточенного камня. Количество железа в сохе было минимальным — в лучшем случае железным был только нож, так как чёрные металлы стоили дорого и были доступны далеко не всякому. Такое орудие не в состоянии было взрыхлить почву на достаточную глубину, и потому урожаи оставляли желать лучшего. Соха исправно работала на южных почвах, достаточно мягких и жирных, или на горных склонах, где слой земли был слишком тонок и глубокая вспашка могла скорее повредить, чем помочь. В таких регионах соха как главное орудие пахоты дожила до Нового и даже Новейшего времени.
Плуг в подлинном смысле этого слова появляется около XI–XII веков, распространяясь очень постепенно в разных частях Франции, по мере удешевления железа и стали всё прочнее укореняясь в крестьянском обиходе. Более древней его разновидностью был, по всей видимости, так называемый «однорычажный плуг», заканчивающийся высокой рукояткой, напоминавшей по форме птичий гребень, на которую с силой налегал пахарь.
Позднейшая разновидность — «двурычажная» — оснащалась уже двумя рукоятками, для правой и левой руки. В любом случае, это было уже полноценное рабочее орудие, на колёсах, с ножом, отвалом и лемехом в форме стрелы, выкованным из цельного куска железа или, чаще, с железной оковкой на деревянной основе.
Средневековый плуг оставался практически неизменным вплоть до XX века, с единственной оговоркой: сегодня вместо быков и лошадей его тянет трактор. А Средние века в плуг впрягали быков, лошадей или даже коров.
Изработанное мясо становилось жёстким и малосъедобным, но у бедного крестьянина выбора зачастую не было. Как правило, пахоту вели вдвоём: один человек вёл упряжку, другой налегал на плуг, в конце каждой борозды роли менялись.
Распространение плуга в Средневековой Европе шло неравномерно и сильно зависело от природных условий. На юге, где почвы были лёгкими и мягкими, крестьяне по-прежнему пользовались лёгкими деревянными сохами — они отлично справлялись с рыхлой землёй, не требуя ни металла, ни тяжёлой тяги.
А вот в северной и центральной Европе ситуация была совсем другой. Здесь преобладали тяжёлые, глинистые почвы, которые плохо поддавались обработке. Именно в этих регионах плуг с железным лемехом, отвалом и колёсами оказался по-настоящему революционным изобретением. Он позволял эффективно вспахивать глубокие и плотные слои земли, что значительно повышало урожайность.
Особенно активно тяжёлый плуг стал использоваться в Германии, Нидерландах, северной Франции и Англии. Его появление там в XI–XII веках стало важным шагом в развитии сельского хозяйства — во многих регионах вспаханная и обработанная земля впервые начала использоваться регулярно, а не эпизодически.
Интересно, что распространение тяжёлого плуга повлияло даже на структуру деревень: на севере Европы, где с его помощью начали активно использовать длинные прямоугольные поля, возникли особые формы поселений с вытянутыми земельными участками и упорядоченными деревенскими планировками.
#средневековье #хлеб #историябыта
Во времена раннего Средневековья основным орудием для пахоты была старинная соха, практически полностью состоявшая из дерева, с лемехом, закалённым на огне или в лучшем случае снабжённым лезвием из остро заточенного камня. Количество железа в сохе было минимальным — в лучшем случае железным был только нож, так как чёрные металлы стоили дорого и были доступны далеко не всякому. Такое орудие не в состоянии было взрыхлить почву на достаточную глубину, и потому урожаи оставляли желать лучшего. Соха исправно работала на южных почвах, достаточно мягких и жирных, или на горных склонах, где слой земли был слишком тонок и глубокая вспашка могла скорее повредить, чем помочь. В таких регионах соха как главное орудие пахоты дожила до Нового и даже Новейшего времени.
Плуг в подлинном смысле этого слова появляется около XI–XII веков, распространяясь очень постепенно в разных частях Франции, по мере удешевления железа и стали всё прочнее укореняясь в крестьянском обиходе. Более древней его разновидностью был, по всей видимости, так называемый «однорычажный плуг», заканчивающийся высокой рукояткой, напоминавшей по форме птичий гребень, на которую с силой налегал пахарь.
Позднейшая разновидность — «двурычажная» — оснащалась уже двумя рукоятками, для правой и левой руки. В любом случае, это было уже полноценное рабочее орудие, на колёсах, с ножом, отвалом и лемехом в форме стрелы, выкованным из цельного куска железа или, чаще, с железной оковкой на деревянной основе.
Средневековый плуг оставался практически неизменным вплоть до XX века, с единственной оговоркой: сегодня вместо быков и лошадей его тянет трактор. А Средние века в плуг впрягали быков, лошадей или даже коров.
Изработанное мясо становилось жёстким и малосъедобным, но у бедного крестьянина выбора зачастую не было. Как правило, пахоту вели вдвоём: один человек вёл упряжку, другой налегал на плуг, в конце каждой борозды роли менялись.
Распространение плуга в Средневековой Европе шло неравномерно и сильно зависело от природных условий. На юге, где почвы были лёгкими и мягкими, крестьяне по-прежнему пользовались лёгкими деревянными сохами — они отлично справлялись с рыхлой землёй, не требуя ни металла, ни тяжёлой тяги.
А вот в северной и центральной Европе ситуация была совсем другой. Здесь преобладали тяжёлые, глинистые почвы, которые плохо поддавались обработке. Именно в этих регионах плуг с железным лемехом, отвалом и колёсами оказался по-настоящему революционным изобретением. Он позволял эффективно вспахивать глубокие и плотные слои земли, что значительно повышало урожайность.
Особенно активно тяжёлый плуг стал использоваться в Германии, Нидерландах, северной Франции и Англии. Его появление там в XI–XII веках стало важным шагом в развитии сельского хозяйства — во многих регионах вспаханная и обработанная земля впервые начала использоваться регулярно, а не эпизодически.
Интересно, что распространение тяжёлого плуга повлияло даже на структуру деревень: на севере Европы, где с его помощью начали активно использовать длинные прямоугольные поля, возникли особые формы поселений с вытянутыми земельными участками и упорядоченными деревенскими планировками.
#средневековье #хлеб #историябыта
👍31❤21
Пeкapня в Cтaмбуле с вывесками на армянском, ладинском, английcком, турецком (на османском алфавите), греческом и русском.
Примерно 1920 г.
#стамбул
Примерно 1920 г.
#стамбул
👍55❤3
Модернизация молока
Один из ярких признаков «модернизации» вкусов советского горожанина в 1950–1960-е годы — переход от свежего молока «из-под коровы» к молоку в упаковке. На смену привычным молочницам, колхозницам с бидонами, приходившим на рынок или прямо к дверям квартир, всё чаще приходили стерилизованные молочные пакеты — аккуратные, одноразовые, фабричные. Пастеризация и автоматизация вытесняли старый деревенский уклад даже с кухонь.
До середины 1950-х натуральное молоко, которое продавали в розлив, считалось нормой. Этот образ ещё сохранялся в культуре — например, в фильме Льва Кулиджанова «Отчий дом» (1959) молочница с бидоном — символ устаревшего мира. Молодая героиня Таня, представительница нового, городского поколения, воспринимала её как призрак прошлого. Однако парное молоко пока ещё не вызывало отторжения — напротив, сценарист Борис Метальников даже вложил в уста положительного героя фразу: «Парное молоко — оно самое пользительное, потому в ём все минавины еще тепленькие, живые».
Но реальность менялась.
Уже в 1955 году ленинградский завод «Красная вагранка» заявлял о полной переориентации на выпуск пищевых автоматов, включая машины для изготовления бумажной упаковки и розлива молока. На ВДНХ в 1954 году демонстрировали автомат, производящий картонные бутылки. К началу 1960-х на молочном заводе в Красном Селе под Ленинградом начали выпускать молоко в новых упаковках — легких, одноразовых пирамидках, позже получивших в народе название «тетра». Это был первый в СССР опытный завод-автомат, и его сердце — шведская система розлива Tetra Pak, адаптированная под советские нужды.
Сами пирамидки, конечно, вызывали немало нареканий. Склеивались они прямо в процессе розлива, и, как часто бывало, мокли, рвались, текли. По оценкам экономистов, около 1% всего фасуемого молока попросту выливалось — до 20 тысяч тонн ежегодно. Несмотря на то что в мировой практике пирамидки быстро заменили более удобными четырёхгранными пакетами, в СССР эта форма упаковки продержалась вплоть до середины 1980-х.
Фасовка в такие упаковки диктовала свои требования к самому продукту: широко применялось порошковое молоко, которое легче хранить и фасовать, но оно было далеко от вкуса «настоящего». Польза — гигиеническая, вкус — нейтральный.
#ссср #историябыта
Один из ярких признаков «модернизации» вкусов советского горожанина в 1950–1960-е годы — переход от свежего молока «из-под коровы» к молоку в упаковке. На смену привычным молочницам, колхозницам с бидонами, приходившим на рынок или прямо к дверям квартир, всё чаще приходили стерилизованные молочные пакеты — аккуратные, одноразовые, фабричные. Пастеризация и автоматизация вытесняли старый деревенский уклад даже с кухонь.
До середины 1950-х натуральное молоко, которое продавали в розлив, считалось нормой. Этот образ ещё сохранялся в культуре — например, в фильме Льва Кулиджанова «Отчий дом» (1959) молочница с бидоном — символ устаревшего мира. Молодая героиня Таня, представительница нового, городского поколения, воспринимала её как призрак прошлого. Однако парное молоко пока ещё не вызывало отторжения — напротив, сценарист Борис Метальников даже вложил в уста положительного героя фразу: «Парное молоко — оно самое пользительное, потому в ём все минавины еще тепленькие, живые».
Но реальность менялась.
Уже в 1955 году ленинградский завод «Красная вагранка» заявлял о полной переориентации на выпуск пищевых автоматов, включая машины для изготовления бумажной упаковки и розлива молока. На ВДНХ в 1954 году демонстрировали автомат, производящий картонные бутылки. К началу 1960-х на молочном заводе в Красном Селе под Ленинградом начали выпускать молоко в новых упаковках — легких, одноразовых пирамидках, позже получивших в народе название «тетра». Это был первый в СССР опытный завод-автомат, и его сердце — шведская система розлива Tetra Pak, адаптированная под советские нужды.
Сами пирамидки, конечно, вызывали немало нареканий. Склеивались они прямо в процессе розлива, и, как часто бывало, мокли, рвались, текли. По оценкам экономистов, около 1% всего фасуемого молока попросту выливалось — до 20 тысяч тонн ежегодно. Несмотря на то что в мировой практике пирамидки быстро заменили более удобными четырёхгранными пакетами, в СССР эта форма упаковки продержалась вплоть до середины 1980-х.
Фасовка в такие упаковки диктовала свои требования к самому продукту: широко применялось порошковое молоко, которое легче хранить и фасовать, но оно было далеко от вкуса «настоящего». Польза — гигиеническая, вкус — нейтральный.
#ссср #историябыта
👍40❤12
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Нашёл любопытную штуку. Крупнейшие города России (и Империи и СССР) с 1840 по 2019 годы. Любопытно наблюдать как после Александровских реформ поперла урбанизация.
👍35❤2
Мельница — клуб Средневековья
Крестьянину мельницы приходилось посещать регулярно, и это было не просто делом, а целым событием. По устоявшейся традиции, мельница должна была находиться не дальше чем в полдневном пути от деревни или города. Люди грузили мешки с зерном на ослов или лошадей и отправлялись в неспешное путешествие.
Дождавшись своей очереди было не так-то просто. Законы обязывали простолюдинов уступать место господским слугам, а сама мельница могла остановиться по разным причинам — поломка, слабый ветер (если речь шла о ветряной мельнице), нехватка воды или просто переполненность.
Судя по сохранившимся документам, крестьян официально освобождали от обязательства молоть зерно на баналитетной (то есть обязательной, феодальной) мельнице, если время ожидания превышало два с половиной дня. Такой документ, например, известен из архивов Франции XIV века.
Но это ожидание имело и светлую сторону. Мельница в Средние века играла социальную роль, сравнимую с ролью кафе или клуба в более поздние эпохи. Здесь встречались друзья и соседи, обсуждали новости, заключали сделки, сплетничали. Мельницы становились настоящими точками притяжения.
Нравы у их стен были весьма вольными. Святой Бернард с негодованием писал о том, как у городских мельниц скапливались толпы, в которых «без стыда шныряли девицы легкого поведения», открыто предлагая свои услуги.
#средневековье
Крестьянину мельницы приходилось посещать регулярно, и это было не просто делом, а целым событием. По устоявшейся традиции, мельница должна была находиться не дальше чем в полдневном пути от деревни или города. Люди грузили мешки с зерном на ослов или лошадей и отправлялись в неспешное путешествие.
Дождавшись своей очереди было не так-то просто. Законы обязывали простолюдинов уступать место господским слугам, а сама мельница могла остановиться по разным причинам — поломка, слабый ветер (если речь шла о ветряной мельнице), нехватка воды или просто переполненность.
Судя по сохранившимся документам, крестьян официально освобождали от обязательства молоть зерно на баналитетной (то есть обязательной, феодальной) мельнице, если время ожидания превышало два с половиной дня. Такой документ, например, известен из архивов Франции XIV века.
Но это ожидание имело и светлую сторону. Мельница в Средние века играла социальную роль, сравнимую с ролью кафе или клуба в более поздние эпохи. Здесь встречались друзья и соседи, обсуждали новости, заключали сделки, сплетничали. Мельницы становились настоящими точками притяжения.
Нравы у их стен были весьма вольными. Святой Бернард с негодованием писал о том, как у городских мельниц скапливались толпы, в которых «без стыда шныряли девицы легкого поведения», открыто предлагая свои услуги.
#средневековье
👍46❤9
Древняя Месопотамия отличалась особым типом устройства: здесь процветали самостоятельные города-государства, чьё население формировало уникальную городскую культуру.
Уже в III тысячелетии до н.э. уровень образования в этих урбанизированных центрах был поразительно высок. Не случайно именно здесь впервые появляются школы и библиотеки, историки и летописцы, архивисты, юристы, чиновники и профессиональные военные — профессии, немыслимые в сельской местности.
Даже когда независимость этих городов была утрачена и они стали частями централизованных держав с единым правителем, общими законами и верховными богами, города не растворились в системе. Напротив — они продолжали влиять на судьбы государства. Их экономическая мощь и религиозный авторитет были настолько велики, что монархи не могли игнорировать мнение городов. Торговые и храмовые центры добивались уступок, пользуясь теми же методами давления, что спустя тысячи лет будут использовать средневековые города Европы: экономическим бойкотом и религиозным шантажом.
Конечно, в III–II тысячелетиях до н.э. это не называли столь прямолинейно. Однако на глиняных табличках с клинописью встречаются весьма однозначные предупреждения: если царь не проявит должного уважения к жрецам, бог может наказать его болезнью или смертью, а его армию — чумой. Если же государь обидит жителей священного города, гнев его божества падёт на голову дерзкого властителя.
Любопытно, что для обычных горожан и крестьян писались конкретные и практические законы, регулирующие повседневную жизнь. Но над царями висел иной, высший суд — суд богов. В этом скрыто важнейшее противоречие месопотамского порядка: земные законы были для простых людей, а для царей существовало небесное правосудие, которым управляли жрецы… и сами города.
#месопотамия
Уже в III тысячелетии до н.э. уровень образования в этих урбанизированных центрах был поразительно высок. Не случайно именно здесь впервые появляются школы и библиотеки, историки и летописцы, архивисты, юристы, чиновники и профессиональные военные — профессии, немыслимые в сельской местности.
Даже когда независимость этих городов была утрачена и они стали частями централизованных держав с единым правителем, общими законами и верховными богами, города не растворились в системе. Напротив — они продолжали влиять на судьбы государства. Их экономическая мощь и религиозный авторитет были настолько велики, что монархи не могли игнорировать мнение городов. Торговые и храмовые центры добивались уступок, пользуясь теми же методами давления, что спустя тысячи лет будут использовать средневековые города Европы: экономическим бойкотом и религиозным шантажом.
Конечно, в III–II тысячелетиях до н.э. это не называли столь прямолинейно. Однако на глиняных табличках с клинописью встречаются весьма однозначные предупреждения: если царь не проявит должного уважения к жрецам, бог может наказать его болезнью или смертью, а его армию — чумой. Если же государь обидит жителей священного города, гнев его божества падёт на голову дерзкого властителя.
Любопытно, что для обычных горожан и крестьян писались конкретные и практические законы, регулирующие повседневную жизнь. Но над царями висел иной, высший суд — суд богов. В этом скрыто важнейшее противоречие месопотамского порядка: земные законы были для простых людей, а для царей существовало небесное правосудие, которым управляли жрецы… и сами города.
#месопотамия
👍42❤6
Константинополь — несбывшаяся мечта русских монархов
В стихотворении «Русская география» дипломат и поэт Фёдор Тютчев обозначил три священные столицы Русского царства:
Для русского сознания XIX века Константинополь — бывший Царьград — оставался не просто городом на Босфоре. Он был символом наследия Византии, колыбелью православия, утраченной столицей, которую Россия мечтала обрести. В те годы русское православие переживало кризис, и всё чаще звучали голоса, предлагавшие вновь устремить взор на берега Босфора в поисках духовного и идеологического перерождения.
Фёдор Достоевский писал, что Россия стремится заполучить Царьград не ради военной славы, а «именно как предводительница православия, как покровительница и охранительница его». Ещё со времён Ивана III за Россией закреплялось призвание быть хранительницей веры, а овладение Константинополем представлялось как акт окончательного утверждения этой миссии.
резюмировал писатель.
В 1895 году здесь появилось первое российское научное учреждение за пределами империи — Русский археологический институт в Константинополе (РАИК). Уже само греческое название города в названии института подчеркивало его культурно-историческую и идеологическую значимость. Устав РАИК утвердил император Александр III, а первым директором стал выдающийся византинист Фёдор Успенский. Институт расположился в стенах древнего Студийского монастыря — главной обители средневекового Константинополя. До самого своего упразднения в 1920 году РАИК символизировал особые устремления Российской империи — не только к научному познанию Византии, но и к духовному преемству.
Сегодня же о былых амбициях напоминают лишь обветшавшие руины Студийского монастыря, затерянные среди кварталов Стамбула на улице Имама Ашира, неподалеку от крепости Едикуле и Мраморного моря.
Константинополь так и остался для русских мечтой — возвышенной, долгожданной и навсегда недосягаемой.
#стамбул
В стихотворении «Русская география» дипломат и поэт Фёдор Тютчев обозначил три священные столицы Русского царства:
Москва и град Петров, и Константинов град —
Вот царства русского заветные столицы…
Для русского сознания XIX века Константинополь — бывший Царьград — оставался не просто городом на Босфоре. Он был символом наследия Византии, колыбелью православия, утраченной столицей, которую Россия мечтала обрести. В те годы русское православие переживало кризис, и всё чаще звучали голоса, предлагавшие вновь устремить взор на берега Босфора в поисках духовного и идеологического перерождения.
Фёдор Достоевский писал, что Россия стремится заполучить Царьград не ради военной славы, а «именно как предводительница православия, как покровительница и охранительница его». Ещё со времён Ивана III за Россией закреплялось призвание быть хранительницей веры, а овладение Константинополем представлялось как акт окончательного утверждения этой миссии.
Это будет… настоящее новое воздвижение креста Христова
резюмировал писатель.
В 1895 году здесь появилось первое российское научное учреждение за пределами империи — Русский археологический институт в Константинополе (РАИК). Уже само греческое название города в названии института подчеркивало его культурно-историческую и идеологическую значимость. Устав РАИК утвердил император Александр III, а первым директором стал выдающийся византинист Фёдор Успенский. Институт расположился в стенах древнего Студийского монастыря — главной обители средневекового Константинополя. До самого своего упразднения в 1920 году РАИК символизировал особые устремления Российской империи — не только к научному познанию Византии, но и к духовному преемству.
Сегодня же о былых амбициях напоминают лишь обветшавшие руины Студийского монастыря, затерянные среди кварталов Стамбула на улице Имама Ашира, неподалеку от крепости Едикуле и Мраморного моря.
Константинополь так и остался для русских мечтой — возвышенной, долгожданной и навсегда недосягаемой.
#стамбул
👍36❤4🗿1
Крепости богов
Даже когда могучие империи — аккадская, вавилонская, ассирийская — подминали под себя древние города Месопотамии, те не теряли своей особой силы. Формально утратив независимость, Сеппар, Ниппур и Вавилон оставались не просто поселениями с храмами, а священной землёй — пространством, где, как верили люди, обитали сами боги.
Эти города были больше, чем религиозные центры. Они были «глазами и ушами» богов на земле, а потому — неприкосновенны. Сеппар принадлежал Шамашу, грозному богу солнца и справедливости. Ниппур хранил тайны Энлиля, властителя воздуха и земли. А Вавилон был троном Мордука — повелителя небес, земли и судеб.
Горожане этих храмовых центров пользовались такими привилегиями, каких не имел никто в империи. На них не распространялась воинская повинность, обязательная для всех свободных мужчин, особенно в воинственной Ассирии. Судить их, заключать под стражу, привлекать к трудовой повинности за пределами положенного — всё это было строжайше запрещено. Даже отнимать у них имущество считалось не просто нарушением закона, а святотатством: нарушитель рисковал потерять всё, вплоть до жизни.
Цари и чиновники — от полководцев до писцов — обязаны были уважать неприкосновенность храмовых граждан. И если кто-то осмеливался нарушить этот порядок, ему грозили не только наказания земные. В хранилищах храмов до наших времён сохранились глиняные таблички с устрашающими предупреждениями: стоит царю обидеть жителей Ниппура — Энлиль пошлёт страшного врага, разрушит царство, а самого царя и его военачальника поведут по улицам на верную смерть.
На первый взгляд может показаться, что храмовая привилегия освобождала от труда. Но всё было наоборот. Свобода от армии не означала безделья. В храмовых городах каждый выполнял важную функцию: кто-то учил гимны, кто-то записывал священные тексты, зажигал светильники, ткал ткани для ритуальных одежд, подготавливал животных к жертвоприношениям. Это был ритуальный организм, в котором каждый винтик имел значение. Не зря в этих городах проводились самые пышные праздники и процессии. А ещё надо было просто кормить всех — храмовые общины были большими и требовательными.
Цари, желавшие укрепить свою власть, хорошо понимали значение этих городов. Один из них — Ишме-Даган — после завоевания Ниппура не просто сохранил его особый статус, но и увеличил привилегии: освободил жителей не только от службы, но и от уплаты десятины, налога в 10% на доход в пользу царя. Это был жест не слабости, а мудрости: без этих горожан храм просто не мог функционировать, а значит, не могли состояться жертвоприношения, праздники — вся та символическая опора власти.
Привилегии священных городов нарушались в смутные времена — военные походы, захваты, чужеземные нашествия. Но даже после разрушений восстанавливались не только стены, но и ритуалы. И одним из первых шагов новых или вернувшихся царей было восстановление прежнего порядка — без этого не было бы ни легитимности, ни поддержки.
#месопотамия #вавилон
Даже когда могучие империи — аккадская, вавилонская, ассирийская — подминали под себя древние города Месопотамии, те не теряли своей особой силы. Формально утратив независимость, Сеппар, Ниппур и Вавилон оставались не просто поселениями с храмами, а священной землёй — пространством, где, как верили люди, обитали сами боги.
Эти города были больше, чем религиозные центры. Они были «глазами и ушами» богов на земле, а потому — неприкосновенны. Сеппар принадлежал Шамашу, грозному богу солнца и справедливости. Ниппур хранил тайны Энлиля, властителя воздуха и земли. А Вавилон был троном Мордука — повелителя небес, земли и судеб.
Горожане этих храмовых центров пользовались такими привилегиями, каких не имел никто в империи. На них не распространялась воинская повинность, обязательная для всех свободных мужчин, особенно в воинственной Ассирии. Судить их, заключать под стражу, привлекать к трудовой повинности за пределами положенного — всё это было строжайше запрещено. Даже отнимать у них имущество считалось не просто нарушением закона, а святотатством: нарушитель рисковал потерять всё, вплоть до жизни.
Цари и чиновники — от полководцев до писцов — обязаны были уважать неприкосновенность храмовых граждан. И если кто-то осмеливался нарушить этот порядок, ему грозили не только наказания земные. В хранилищах храмов до наших времён сохранились глиняные таблички с устрашающими предупреждениями: стоит царю обидеть жителей Ниппура — Энлиль пошлёт страшного врага, разрушит царство, а самого царя и его военачальника поведут по улицам на верную смерть.
На первый взгляд может показаться, что храмовая привилегия освобождала от труда. Но всё было наоборот. Свобода от армии не означала безделья. В храмовых городах каждый выполнял важную функцию: кто-то учил гимны, кто-то записывал священные тексты, зажигал светильники, ткал ткани для ритуальных одежд, подготавливал животных к жертвоприношениям. Это был ритуальный организм, в котором каждый винтик имел значение. Не зря в этих городах проводились самые пышные праздники и процессии. А ещё надо было просто кормить всех — храмовые общины были большими и требовательными.
Цари, желавшие укрепить свою власть, хорошо понимали значение этих городов. Один из них — Ишме-Даган — после завоевания Ниппура не просто сохранил его особый статус, но и увеличил привилегии: освободил жителей не только от службы, но и от уплаты десятины, налога в 10% на доход в пользу царя. Это был жест не слабости, а мудрости: без этих горожан храм просто не мог функционировать, а значит, не могли состояться жертвоприношения, праздники — вся та символическая опора власти.
Привилегии священных городов нарушались в смутные времена — военные походы, захваты, чужеземные нашествия. Но даже после разрушений восстанавливались не только стены, но и ритуалы. И одним из первых шагов новых или вернувшихся царей было восстановление прежнего порядка — без этого не было бы ни легитимности, ни поддержки.
#месопотамия #вавилон
👍24❤20
В период Хэйан женщины из аристократической среды обладали сравнительно высоким статусом. Они получали образование, владели недвижимостью, могли наследовать собственность наравне с мужчинами, занимать придворные должности и свободно завещать имущество. Наследование по материнской линии (или билинейное) позволяло дочерям получать часть родового имущества, что делало их значимыми фигурами в родовой политике.
С ростом влияния самурайского сословия в эпоху Камакура (1185–1333) и далее, эти права начали постепенно сокращаться. Новый воинский класс следовал принципу майората: всё имущество передавалось одному мужскому наследнику, чтобы сохранить силу рода. Это исключало женщин из системы наследования и вело к их имущественному обесцениванию. К XIV веку имущественные права женщин заметно сократились, и этот процесс продолжился в последующие века.
Изменения коснулись и моделей брака. В эпоху Хэйан было распространено матрилокальное проживание: муж навещал жену, а дети воспитывались в доме матери. Это давало женщинам значительное влияние в семье. Но самурайское общество предпочло вирилокальные браки — жена переезжала в дом мужа и попадала под власть свекров и новой семьи. Таким образом, женщины утрачивали поддержку своей родни и попадали в полную экономическую зависимость от мужа.
К XVI веку аристократки больше не имели права распоряжаться имуществом, участвовать в судебных процессах, выбирать имя наследнику или распоряжаться приданым. Их статус в обществе стал в значительной степени декоративным и символическим.
Существенные изменения претерпели и брачные обряды. Если в Хэйан всё ограничивалось камерной церемонией обмена лепешками, то с утверждением самурайской власти браки превратились в публичные демонстрации силы рода жениха. Переселение невесты сопровождалось торжественными процессиями. Например, в XVI веке Ходзё Удзимаса отправил за невестой 12 паланкинов, 3000 лошадей и 10 000 вассалов. Такие ритуалы подчеркивали иерархичность брака и полное подчинение женщины интересам рода мужа.
К периоду Токугава (1603–1867) женщины самурайского сословия оказались полностью подчинены патриархальным идеалам. Их основная функция сводилась к продолжению рода (иэ), и за ними закрепилось уничижительное выражение: «животы взаймы» — как напоминание о том, что главное их предназначение — рождение наследников. Женщины были экономически, юридически и сексуально зависимы от мужей и старших мужчин рода.
И всё же, в крестьянской и ремесленной среде положение женщин было иным. Там они трудились наравне с мужчинами, вели хозяйство и обладали большим влиянием в семье. Их вклад в выживание семьи был практическим и повседневным, а значит — социально более значимым, чем у их аристократических современниц.
#япония #киото
С ростом влияния самурайского сословия в эпоху Камакура (1185–1333) и далее, эти права начали постепенно сокращаться. Новый воинский класс следовал принципу майората: всё имущество передавалось одному мужскому наследнику, чтобы сохранить силу рода. Это исключало женщин из системы наследования и вело к их имущественному обесцениванию. К XIV веку имущественные права женщин заметно сократились, и этот процесс продолжился в последующие века.
Изменения коснулись и моделей брака. В эпоху Хэйан было распространено матрилокальное проживание: муж навещал жену, а дети воспитывались в доме матери. Это давало женщинам значительное влияние в семье. Но самурайское общество предпочло вирилокальные браки — жена переезжала в дом мужа и попадала под власть свекров и новой семьи. Таким образом, женщины утрачивали поддержку своей родни и попадали в полную экономическую зависимость от мужа.
К XVI веку аристократки больше не имели права распоряжаться имуществом, участвовать в судебных процессах, выбирать имя наследнику или распоряжаться приданым. Их статус в обществе стал в значительной степени декоративным и символическим.
Существенные изменения претерпели и брачные обряды. Если в Хэйан всё ограничивалось камерной церемонией обмена лепешками, то с утверждением самурайской власти браки превратились в публичные демонстрации силы рода жениха. Переселение невесты сопровождалось торжественными процессиями. Например, в XVI веке Ходзё Удзимаса отправил за невестой 12 паланкинов, 3000 лошадей и 10 000 вассалов. Такие ритуалы подчеркивали иерархичность брака и полное подчинение женщины интересам рода мужа.
К периоду Токугава (1603–1867) женщины самурайского сословия оказались полностью подчинены патриархальным идеалам. Их основная функция сводилась к продолжению рода (иэ), и за ними закрепилось уничижительное выражение: «животы взаймы» — как напоминание о том, что главное их предназначение — рождение наследников. Женщины были экономически, юридически и сексуально зависимы от мужей и старших мужчин рода.
И всё же, в крестьянской и ремесленной среде положение женщин было иным. Там они трудились наравне с мужчинами, вели хозяйство и обладали большим влиянием в семье. Их вклад в выживание семьи был практическим и повседневным, а значит — социально более значимым, чем у их аристократических современниц.
#япония #киото
👍36❤9🗿1
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Звук пропал, но представьте очень эпичную музыку.
В последнее время мои рекомендации настроились на такие ролики про китайские города.
Сложно, даже недолюбливая подобный пафос, не восторгаться такому росту городов.
В последнее время мои рекомендации настроились на такие ролики про китайские города.
Сложно, даже недолюбливая подобный пафос, не восторгаться такому росту городов.
👍19❤2
В начале 1930-х годов меховая промышленность Советского Союза получила новый импульс — не только как элемент внутреннего потребления, но и как стратегический экспортный ресурс. Россия снова, как и многие столетия ранее, начала активно продавать пушнину.
Весной 1931 года в Ленинграде прошёл первый международный меховой аукцион, на который прибыли 78 представителей зарубежных фирм. Эти торги быстро стали регулярными: с 1932 года Советский Союз начал стабильно продавать на международной арене пушнину — чернобурку, соболя, белку и песца — как один из немногих по-настоящему конкурентоспособных товаров.
Мех оставался важным экономическим активом, особенно в контексте курса на индустриализацию, когда валюту требовалось буквально добывать с боем. Но параллельно с внешним рынком власть начала вновь обращать внимание и на внутреннего потребителя.
В середине 1930-х годов в рамках т.н. «большого стиля» — особой эстетики сталинского гламура — появилась идея: мех должен вернуться в советский гардероб как символ достойной жизни, соответствующей духу времени. В Ленинграде заработала фабрика «Рот-Фронт», и к 1938 году в ней уже трудилось около 2600 человек. Производство охватывало широкий ассортимент — от недорогих меховых пластин до элитных изделий. Особой гордостью фабрики стали беличьи манто — лёгкие, дорогие и изысканные. Даже их фабричная себестоимость превышала 1800 рублей, что было эквивалентом нескольких средних зарплат.
Советская мода на мех получила и визуальное подкрепление. В 1937 году появился рекламный плакат художников А. Колтуновича и П. Золотаревского с призывом: «В магазинах Союзмехторга имеются в большом выборе беличьи манто». Изображённое на нём одеяние — это классическое манто без пуговиц, рассчитанное на ношение взапах.
#ссср #историябыта
Весной 1931 года в Ленинграде прошёл первый международный меховой аукцион, на который прибыли 78 представителей зарубежных фирм. Эти торги быстро стали регулярными: с 1932 года Советский Союз начал стабильно продавать на международной арене пушнину — чернобурку, соболя, белку и песца — как один из немногих по-настоящему конкурентоспособных товаров.
Мех оставался важным экономическим активом, особенно в контексте курса на индустриализацию, когда валюту требовалось буквально добывать с боем. Но параллельно с внешним рынком власть начала вновь обращать внимание и на внутреннего потребителя.
В середине 1930-х годов в рамках т.н. «большого стиля» — особой эстетики сталинского гламура — появилась идея: мех должен вернуться в советский гардероб как символ достойной жизни, соответствующей духу времени. В Ленинграде заработала фабрика «Рот-Фронт», и к 1938 году в ней уже трудилось около 2600 человек. Производство охватывало широкий ассортимент — от недорогих меховых пластин до элитных изделий. Особой гордостью фабрики стали беличьи манто — лёгкие, дорогие и изысканные. Даже их фабричная себестоимость превышала 1800 рублей, что было эквивалентом нескольких средних зарплат.
Советская мода на мех получила и визуальное подкрепление. В 1937 году появился рекламный плакат художников А. Колтуновича и П. Золотаревского с призывом: «В магазинах Союзмехторга имеются в большом выборе беличьи манто». Изображённое на нём одеяние — это классическое манто без пуговиц, рассчитанное на ношение взапах.
#ссср #историябыта
👍27❤7
🔻Собрали для вас подборку лучших исторических каналов. Только интересные факты, крутые авторы и море контента!
🔹Всё удобно - в одной 📔 папке.
🔸Открывайте, читайте, подписывайтесь - и не забудьте отправить подборку своим друзьям и близким!
🔹Всё удобно - в одной 📔 папке.
🔸Открывайте, читайте, подписывайтесь - и не забудьте отправить подборку своим друзьям и близким!
👍4❤2