Есть что-то невероятно уютное в валенках, сохнущих на печи. Особенно, когда они разные: большие — отцовские, поменьше — матери, и дальше — разнокалиберные — детские, с вышитыми монограммами на боках, чтобы не спутали в детском саду. Валенки на печи вбирают теплоту живого огня и делятся ее с людьми. Оттого в них можно пройти сто дорог. Если валенки вповалку лежат на печи — значит был день, и был путь в снегу, и тысяча забот, и снежный хруст. Значит была жизнь. А теперь тишина, только ветер шумит, и трещат поленья в печи. Сохнут валенки. В их округлых, мягких очертаниях нет никакой угрозы — валенки милосердны. Ими неудобно забивать до полусмерти лежащего на снегу человека. У них нет твердых каблуков, чтобы размозжить кому-нибудь череп, нет усиленного носка, нет упругой хватки кожаного голенища, за которым можно припрятать нож. В валенках неудобно за кем-нибудь гнаться, убегать в них тоже неудобно. Они похожи на морды добрых, небодливых коров или муми-троллей. В них хорошо идти по тропинке в дремучий лес собирать кедровые шишки, или раскладывать по кормушкам сало для синиц. Однажды я видел, как в валенке продавали котят. Валенки делают ногу человека больше, и самого его делают больше — великодушнее, что ли, добрее. Человек в валенках располагает к себе, у него хочется спросить дорогу или "который час?". Человек в сапогах подсознательно опасен — ишь ты, надел сапожища, небось с покойника снял. А в валенках, наоборот: свой, русский, родной. Разве он пойдет в валенках делать какую-то подлость, например, откручивать болты от шпал железной дороги или поджигать релейный шкаф за 10 тысяч рублей по заказу куратора из СБУ? Валенки сами отведут его от беды: — Иди-ка, ты братец, лучше в церкву, — скажут валенки. — Не хочу в церкву, Гагарин в космос летал и никакого Бога не видел. К тому же, попы все — на джипах! — Ну тогда хотя бы в магазин сходи, купи маленькую и домой. Там телепередача идет про большеухих лисиц. Будешь себе тихонько накатывать и про большеухих лисиц смотреть. Давай, а? — Нет, пойду шкаф подожгу! — 20 лет дадут, дурень. — Так уж и дадут? — Конечно дадут. Тут же камеры везде. Спалят и впаяют два по десять. Оно тебе надо? — А ладно! — махнет рукой человек, — пойдем про лисиц смотреть! И валенки захрустят в сторону магазина, спокойно размерено, с чувством полноты жизни и того внутреннего достоинства, какое бывает у грешника, поборовшего искушение. Мне кажется, русский человек должен ходить в валенках хотя бы раз в неделю в зимние месяцы. Уезжать куда-нибудь за город (в городе сейчас все очень неблагочестиво и в валенках не походишь) желательно всей семьей, надевать их и плыть над заиндевевшим миром. А потом сушить их на печке. Благодаря этому он сохранит себя.
Есть что-то невероятно уютное в валенках, сохнущих на печи. Особенно, когда они разные: большие — отцовские, поменьше — матери, и дальше — разнокалиберные — детские, с вышитыми монограммами на боках, чтобы не спутали в детском саду. Валенки на печи вбирают теплоту живого огня и делятся ее с людьми. Оттого в них можно пройти сто дорог. Если валенки вповалку лежат на печи — значит был день, и был путь в снегу, и тысяча забот, и снежный хруст. Значит была жизнь. А теперь тишина, только ветер шумит, и трещат поленья в печи. Сохнут валенки. В их округлых, мягких очертаниях нет никакой угрозы — валенки милосердны. Ими неудобно забивать до полусмерти лежащего на снегу человека. У них нет твердых каблуков, чтобы размозжить кому-нибудь череп, нет усиленного носка, нет упругой хватки кожаного голенища, за которым можно припрятать нож. В валенках неудобно за кем-нибудь гнаться, убегать в них тоже неудобно. Они похожи на морды добрых, небодливых коров или муми-троллей. В них хорошо идти по тропинке в дремучий лес собирать кедровые шишки, или раскладывать по кормушкам сало для синиц. Однажды я видел, как в валенке продавали котят. Валенки делают ногу человека больше, и самого его делают больше — великодушнее, что ли, добрее. Человек в валенках располагает к себе, у него хочется спросить дорогу или "который час?". Человек в сапогах подсознательно опасен — ишь ты, надел сапожища, небось с покойника снял. А в валенках, наоборот: свой, русский, родной. Разве он пойдет в валенках делать какую-то подлость, например, откручивать болты от шпал железной дороги или поджигать релейный шкаф за 10 тысяч рублей по заказу куратора из СБУ? Валенки сами отведут его от беды: — Иди-ка, ты братец, лучше в церкву, — скажут валенки. — Не хочу в церкву, Гагарин в космос летал и никакого Бога не видел. К тому же, попы все — на джипах! — Ну тогда хотя бы в магазин сходи, купи маленькую и домой. Там телепередача идет про большеухих лисиц. Будешь себе тихонько накатывать и про большеухих лисиц смотреть. Давай, а? — Нет, пойду шкаф подожгу! — 20 лет дадут, дурень. — Так уж и дадут? — Конечно дадут. Тут же камеры везде. Спалят и впаяют два по десять. Оно тебе надо? — А ладно! — махнет рукой человек, — пойдем про лисиц смотреть! И валенки захрустят в сторону магазина, спокойно размерено, с чувством полноты жизни и того внутреннего достоинства, какое бывает у грешника, поборовшего искушение. Мне кажется, русский человек должен ходить в валенках хотя бы раз в неделю в зимние месяцы. Уезжать куда-нибудь за город (в городе сейчас все очень неблагочестиво и в валенках не походишь) желательно всей семьей, надевать их и плыть над заиндевевшим миром. А потом сушить их на печке. Благодаря этому он сохранит себя.
However, the perpetrators of such frauds are now adopting new methods and technologies to defraud the investors. Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today." Perpetrators of these scams will create a public group on Telegram to promote these investment packages that are usually accompanied by fake testimonies and sometimes advertised as being Shariah-compliant. Interested investors will be asked to directly message the representatives to begin investing in the various investment packages offered. In addition, Telegram's architecture limits the ability to slow the spread of false information: the lack of a central public feed, and the fact that comments are easily disabled in channels, reduce the space for public pushback. For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content.
from us
