Oganova555 Telegram Group

Вероника Полонская стала последней любовной привязанностью Владимира Маяковского и осталась в истории также как человек, находившаяся рядом с поэтом в последние часы и минуты его жизни.

Из воспоминаний Вероники Полонской о последнем дне жизни Владимира Маяковского:

Когда мы сидели еще за столом во время объяснений, у Владимира Владимировича вырвалось:

- О господи!

Я сказала:

- Невероятно, мир перевернулся! Маяковский призывает господа!.. Вы разве верующий?!

Он ответил:

- Ах, я сам ничего не понимаю теперь, во что я верю!

Завтра в 10 1/2 у меня был показ пьесы Немировичу-Данченко.

Мы условились, что Владимир Владимирович заедет за мной в 8 утра.

Это было уже 14 апреля.

Утром Владимир Владимирович заехал в 8 1/2, заехал на такси, так как у его шофера был выходной день. Выглядел Владимир Владимирович очень плохо.

Был яркий, солнечный, замечательный апрельский день. Совсем весна.

- Как хорошо, - сказала я. - Смотри, какое солнце. Неужели сегодня опять у тебя вчерашние глупые мысли. Давай бросим все это, забудем... Даешь слово?

Он ответил:

- Солнце я не замечаю, мне не до него сейчас. А глупости я бросил. Я понял, что не смогу этого сделать из-за матери. А больше до меня никому нет дела. Впрочем, обо всем поговорим дома.

Я сказала, что у меня в 10 1/2 репетиция с Немировичем-Данченко, очень важная, что я не могу опоздать ни на минуту.

Приехали на Лубянку, и он велел такси ждать.

Его очень расстроило, что я опять тороплюсь. Он стал нервничать, сказал:

- Опять этот театр! Я ненавижу его, брось его к чертям! Я не могу так больше, я не пущу тебя на репетицию и вообще не выпущу из этой комнаты!

Он запер дверь и положил ключ в карман. Он был так взволнован, что не заметил, что не снял пальто и шляпу.

Я сидела на диване. Он сел около меня на пол и плакал. Я сняла с него пальто и шляпу, гладила его по голове, старалась всячески успокоить.

Он был безобразно груб и сегодня сам себе мерзок за это. Но об этом мы не будем вспоминать.

Я люблю его, буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас, ничего не сказав Яншину. Я знаю, что Яншин меня любит и не перенесет моего ухода в такой форме; как уйти, ничего не сказав Яншину, и остаться у другого. Я по-человечески достаточно люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так.

Он спросил:
- Значит, пойдешь на репетицию?

- Да, пойду.

- И с Яншиным увидишься?

- Да.

- Ах, так! Ну тогда уходи, уходи немедленно, сию же минуту.

Я сказала, что мне еще рано на репетицию. Я пойду через 20 минут.

- Нет, нет, уходи сейчас же.

Я спросила:

- Но увижу тебя сегодня?

- Не знаю.

- Но ты хотя бы позвонишь мне сегодня в пять?

- Да, да, да.

Я сказала:

- Что же, вы не проводите меня даже?

Он подошел ко мне, поцеловал и сказал совершенно спокойно и очень ласково:

- Нет, девочка, иди одна... Будь за меня спокойна...

Улыбнулся и добавил:

- Я позвоню. У тебя есть деньги на такси?

- Нет.

Он дал мне 20 рублей.

- Так ты позвонишь?

- Да, да.

Я вышла, прошла несколько шагов до парадной двери.

Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору: не могла заставить себя войти.

Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела.

Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди было крошечное кровавое пятнышко.

Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно:

- Что вы сделали? Что вы сделали?

Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову.

Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые.

Лицо, шея были красные, краснее, чем обычно.

Потом голова упала, и он стал постепенно бледнеть.

Набежал народ. Кто-то звонил, кто-то мне сказал:

- Бегите встречать карету скорой помощи!

Я ничего не соображала, выбежала во двор, вскочила на ступеньку подъезжающей кареты, опять вбежала по лестнице. Но на лестнице уже кто-то сказал:

- Поздно. Умер.

Жизнь в дневниках

6.9K views13:10