"Господи, пожалуйста, я не хочу умереть старой девой", — пела Франс Галь.

Французская журналистка Мари Кок решила, что это не самая страшная перспектива: в свои 37 она отказалась от поисков партнера и написала книгу: "Старая дева. Предложение".

Читается с интересом и содроганием. И не потому, что главная героиня плачет по ночам в подушку (не плачет), а потому что это довольно страшная история дискриминации женщин, которые не испытывали влечения к мужчинам и не хотели вступать с ними в романтические отношения.

И как их попытки жить вне мужской опеки пресекались самым жестоким образом.
В средние века для женщины, которая не хотела ни замуж, ни в монастырь, оставался третий путь: затворничество.
На практике это означало, что ее замуровывали заживо в какой-нибудь башне, оставляя небольшое отверстие, через которое она могла видеть небо, но ее саму видеть не могли. Обычно ей приносили какую-то еду, но жила она так недолго: через некоторое время она умирала в окружении собственных эксрементов. Ванны и туалета в этих башнях, естественно, не было.

В 12 веке в Бельгии женщины стали создавать сообщества бегинок: они помогали нуждающимся, читали духовную литературу, вели образ жизни, схожий с монашеским, при этом не давали обеты и не подчинялись церкви. Довольно быстро эта форма общежития была запрещена самим папой.

Позднее женщины, которые не выходили замуж, подвергались во Франции финансовой дискриминации. Они не могли рассчитывать на свою долю наследства. Потому что зачем оно им, если они не могут передать его своим сыновьям?

Вообще, читая это исследование, можно только поразиться, какому остракизму подвергалась женщина, которая просто не вышла замуж. Насколько страшной, смешной и нелепой рисовалась фигура "старой девы" — чему немало способствовали французские классики, в особенности Бальзак. Она должна была стать пугалом, а вся ее жизнь — предупреждением того, что случается с девочками, которые не стремятся понравиться мужчинам. (На самом деле, ничего особенного).

Еще из книги хорошо видно, что "старую деву" придумали, и сделали это не женщины. Пока последние уходили жить на край деревни, заводили кота, собирали травки, читали книжки и старались никого лишний раз не беспокоить, мужчины живописали красочный и какой-то невозможно гротескный образ вот этой самой, которая думает, что она самая умная, и слишком много себе позволяет. Она и страшная, и фригидная, и вредная, и несчастная, и кота завела от отчаяния.

Ну а самое глупое, что может сделать женшина, это поверить, что все вышесказанное имеет к ней какое-то отношение.

Характерно, что Камалу Харрис уже обозвали "бездетной кошатницей". На что Тейлор Свифт сразу же написала, что она тоже "бездетная кошатница" и опубликовала фото с котиком.

#французская_литература

Дорогие друзья!

У меня появилось свободное время, и я вновь готова помочь вам выучить французский.

Ко мне можно обращаться:

💚если вы только начинаете учить язык и хотите это делать, следуя понятным и логичным маршрутом. Сразу осваивать правильное произношение - что очень важно для успешной коммуникации с французами - а затем учиться выражать свои мысли грамотно и красиво.

💚если вы уже учили язык некоторое время, уже многое умеете, но хотите двигаться дальше. И вам нужен преподаватель, который поможет разобраться с самыми сложными вопросами, разговориться и перейти на новый уровень.

💚Вы уже владеете французским, и у вас есть конкретный запрос: улучшить произношение, освоить деловую переписку, совершенствовать навыки самопрезентации. Чувствовать себя свободней и непринужденней в общении с носителями и уметь поддержать разговор на любую тему.

Почему ко мне:

☘У меня нет “конвеера” и единой программы для всех. Когда мы начинаем заниматься, я становлюсь вашим союзником, строю занятия исходя из ваших потребностей и мы вместе работаем над достижением ваших целей.

☘Мои ценности: эмпатия, поддержка, взаимопонимание, хорошие человеческие отношения. Я строю занятия так, чтобы студент чувствовал себя комфортно и мог свободно выражать свои мысли.

☘Я работаю на результат. Я - та самая отличница (красный диплом МПГУ, диплом франко-российской магистратуры по журналистике с отличием), я знаю, как достигать высоких академических результатов и помогу вам взять эти вершины, если таковы будут ваши цели.

☘Я знаю, как передавать знания, чтобы из моих они стали вашими. В России я преподавала французский в МГИМО и научилась там самым эффективным практикам и методике, которая точно работает.

☘У меня, правда, очень хороший французский. Я руководила редакцией французской газеты в Москве, написала кучу статей, перевела синхронно множество лекций, а также несколько книг. Недавно меня пригласили преподавать французский как родной ученикам французского лицея в Буэнос-Айресе.

Занятие со мной стоит 40 евро за полтора часа. Или 35 евро, если вы хотите заниматься час.

Буду рада помочь вам подружиться с французским и сделать так, чтобы этот язык делал вашу жизнь интересней и радостней. За консультацией можно обращаться в личные сообщения @Inna_SD

Также буду благодарна за репост!

- Ты давно здесь? – шепчет Наташа. У нее зеленый сарафан и смешные желтые кеды. Она сидит за соседней партой и размышляет, что бы мог ответить Марко своему потенциальному работодателю.
- Два года. А ты?
- Два месяца.
- А ну я вот только дошла. У меня сплошные флешбеки.
- В смысле?
- Я как будто опять куда-то поступаю.

Это всего лишь курсы испанского. Но на них нельзя просто прийти и записаться – здесь вообще мало куда можно просто прийти – надо выдержать что-то вроде вступительного экзамена.

Атмосфера очень серьезного испытания воспроизводится до мелочей. На входе вас встречает строгая женщина со списком. В холле двадцать пять человек – почти все русские и один растерянный японец. Мы совершили невозможное: 15 октября в 15 часов обновили страницу сайта Института живых языков Аргентины и со скоростью света отправили анкету. Места на экзамен были разобраны за десять минут.

Нет, конечно, есть еще курсы. Но эти – при местном Инязе – имеют особенно хорошую репутацию. А еще они дешевые – меньше 10 тыс. за курс – и, судя по отзывам, эффективные. Еще можно пойти на курсы при Университете Буэнос-Айреса, но там какая-то особо расслабленная атмосфера. Еще есть школа Hibra – но там редко объявляют набор на высокие уровни. Мы с моим другом Серхио ходили туда весь июль, просили предоставить нам преподавателя для занятий в паре – но хотя в прейскуранте такая услуга есть, выполнять ее ради наших прекрасных глаз школа так и не захотела. Возможно, они были недостаточно прекрасны.

Наконец, есть еще школы, открытые предприимчивыми россиянами. Там высокий чек, отличный сервис, очень много поддержки и довольно скромные результаты. Поэтому Lenguas Vivas. Но они слишком хороши на общем фоне, поэтому могут позволить себе выбирать: это был, конечно же, не экзамен. Это была инициация. Подходишь ли ты этому нездешней красоты зданию с лепниной и старыми вентиляторами? Витыми лестницами и выставками лингафонного оборудования первого поколения? Открытыми галереями с пальмами и мухами – похожими на гульбище в церкви на Кадашах – где должно быть гораздо приятней судорожно листать конспекты, чем в пыльном коридоре в гуманитарном корпусе на Юго-Западе. Lenguas Vivas похожи на Одессу Киры Муратовой: шарм и ужас. И атмосфера, натянутая как последняя струна.

Нас вызвали по фамилиям и построили в шеренгу. Какой-то парень, мастерски имитируя залихватские испанские интонации, стал доказывать, что в списке ошибка, что вот он, а вот его esposa. No te entiendo – отрезала экзаменаторша и повела нас по лестнице вверх. Когда в аудитории мне выдали экзаменационный лист, я поняла, что забыла все слова. Буквально. Что написать в ответ на вопрос: «Как тебя зовут?»
Все это уже было. И сколько раз. Сколько раз я играла в этой пьесе – и, кажется, текст везде один и тот же, в независимости от континента. Фамилии, которые произносят с ошибкой. Уберите телефоны. Не забудьте ручки. Ваша не пишет? – моя, конечно же – Ну как же так. Вот возьмите. Знаете, эти ваши аргентинские ручки.

Пару минут назад я с интерсом изучала списки на входной двери. Студенты, которые сдали экзамены, и те, которые нет. Я – точь-в-точь абитуриентка, которая в ужасе смотрит, как экзаменаторки спептически рассматривают чью-то работу, делают пометки, поджимают губы. «Вы все не пройдете!» – сообщают они нам. Куда мы должны пройти, Боже! Это просто курсы! «Некоторые потоки у нас уже заняты. О результатах мы вам сообщим в пятницу». Зачем тогда мы здесь и что мы тут делаем? «Если что, вы можете пройти повторный экзамен в феврале».

Может быть, на самом деле, происходит что-то совсем другое? И это не набор на курсы испанского, а отбор тайных агентов для секретных миссий? Им нужны добровольцы, чтобы вылавливать монстров, которые наверняка водятся в их туалетах? Расписав кое-как диалог Марко с его работодателем, я сдаю работу. Соседка слева что-то подсматривает в телефоне. Сосед справа пытается что-то сказать на испанском с сильным английским акцентом. Экзаменторки сообщают китайской кандидатке, что взять ее не смогут: на ее уровне все места уже заняты.

Когда наконец вызывают меня для устной части, я уже хочу просто уйти. Эмиграция, конечно, вторая молодость, но для таких аттракционов я уже слишком стара.

– У вас nivel avanzado. Продвинутый уровень, – сообщает мне экзаменаторка. – Но в нашей системе это B1.
– О отлично, я так и предполагала.
– Жаль, мы не можем предложить вам что-то еще. Но выше у нас уровней нет. Tenés un lindo nivel. О результатах мы сообщим вам в пятницу. Ждите письма.

У Габриэля мятая зеленая рубашка, волосы с проседью. На столе айс-ти. У нас уже жарко: + 30. Хотя идет только первый месяц весны.

В аудитории работает вентилятор. За окном — стена, залитая солнцем. За дверью — галерея дворца семьи Сааведра, в котором сейчас находится Институт живых языков Буэнос-Айреса.

Габриэль рисует на доске шесть стрелочек. Четыре времени субъективного наклонения.

— Вы употребляете изъявительное наклонение, когда описываете мир. Но как только вы решаете вступить с ним во взаимодействие, вам понадобится Субхунтиво.

Радуюсь, что понимаю все вышесказанное. Чувствую, как проваливаюсь во временную дыру. Как будто сейчас опять девяносто восьмой, я только поступила, мне семнадцать, и я сижу на паре по практической грамматике. Только живу я в Аргентине, и зовут меня иначе.

— Для жизни вам понадобятся только два времени Субхунтиво. Остальные два люди перестали употреблять. Даже я их не употребляю: это бы выглядело слишком самоуверенно.
— То есть можно их не учить?
— Нет. Если вы решите сдавать экзамен, вам нужно будет показать, что вы знакомы с этим материалом.

Во французском — где есть свое Субхунтиво — границы расчерчены четче. Это употребляем, это нет. В испанском мире все подвижней и неопределенней.

— Можно сказать: "Я радуюсь, что" + Субхунтиво?
— Правильно было бы сказать:"Меня радует, что + Субхунтиво", либо "Я радуюсь, потому что + Индикативо". Но люди так не говорят. Они мешают все в одну кучу. И если вы заболели и пошли на поправку, скорее всего, вам напишут в Вотсап: "Я радуюсь, что ты поправляешься". В субхунтиво.

То есть нет, но да. Спасибо, понятно.

Сохранять концентрацию четыре часа — хоть и с перерывом на кофе — сложно. В какой-то момент чувствую, что теряю нить разговора. Понимаю, что все это — тоже учеба. Что она в длинных лекциях, долгих паузах, томительном взгляде в окно — кто хочет ответить? Хуан не убирает свою комнату, а Педро едет в Хухуй. Какие чувства вы испытываете по этому поводу?

Учеба не обязана быть увлекательной — она может быть и скучной. Главное, чтобы были чары. И здесь — в этой аудитории, похожей на комнатку, которую мама снимала в Алупке в мои четырнадцать — они точно есть.

— Знаете, почему в аргентинском диалекте мы не используем сложное прошедшее? Первые поселенцы приехали сюда из Галисии, а в галисийском нет сложного прошедшего, только простое.

Такая магия.

Пять километров – это как дойти от Щелковской до Хабаровской, от поворота на Чубарово до старой дачи, от центра Кордобы до ее конца, там где я живу сейчас. Кордоба – это улица. За моим домом – ее последние три квартала: непритязательные и уютные, с прачечной, столовой для малоимущих, отделением Красного Креста, симпатичной кофейней, семейным трактиром, красными и синими домиками с какими-то шагаловскими птицами, коровами и котами. Это если пойти направо.

А налево – вся эта громыхающая перекатывающаяся Кордоба, верхний балкон Буэнос-Айреса. Все, что над ним – квартиры с видом и крыши с бассейном. Под ним – бары, рынки и лавки со всякой всячиной.

Вчера мне понадобилось переместиться в центральную часть улицы. Метро бастовало. Автобусы ходили – но штурмовать их я не решилась. Такси согласилось меня везти по премиальному тарифу. Обратно я решила идти пешком. Пять километров. Чуть больше часа пути. Я повернулась спиной к мировому океану и пошла в сторону Пампы.

В Сан-Николасе Кордоба похожа на картинки из сказок Джанни Родари. В этой ее части мы жили наши первые шесть месяцев в Аргентине. Идеальный тест-драйв. Здесь дома с башенками – где должны жить или художники, или трубочисты – художественные же лавки, магазины с хомяками и канарейками, мастерские по ремонту велосипедов и холодильников.

Но милое очень быстро меняется на странное: в Бальванере справа от Кордобы возникает овраг – яма фуд-корта. Там же какой-то кафкианский, мрачно-советский замок Медицинского Факультета. Под плакатами – без достойных зарплат Университет Буэнос-Айреса не может работать! – в пыли катаются скейтеры.

Еще дальше Кордоба выворачивается наизнанку: становится бесцветной. Меня больно бьет по руке проходящая мимо женщина в свитере и чулках. То ли еврейка, то ли католичка. После церкви Святого Сердца начинаются заправки, мойки и мастерские. Солнце бьет по улице как трехлетка по клавишам – с веселым остервенением. Хотя уже вечер, и, по идее, детке пора спать.

Я ухожу все дальше от города. Покупаю в магазине орехи и яблоки. Вспоминаю, что, кажется, забыла про санскрин. А еще не помыла волосы. И поправилась на пару килограмм. Еще пара километров – и я дойду до полей Чакариты, куда приезжали на лето студенты-иезуиты: у них здесь было что-то типа лагеря.

С облегчением отмечаю знакомые точки. От этого мрачного моста идти минут тридцать, а от этой лавки мороженого – еще двадцать. Узнала недавно, что в здании ближайшего ко мне супермаркета была когда-то хлопковая фабрика. А что было на месте моего дома? Окно со стельчатой решеткой? Дерево, выросшее на крыше? Как в той развалине напротив, которую еще не снесли? Когда, наконец, поднимаюсь к себе и ложусь на кровать, чувствую жар. Кажется, солнце пришло сюда вместе со мной.