Справедливости ради стоит заметить, что на вопрос "зачем мне быть православным, если я могу быть католиком или протестантом?", далеко не каждый православный священник может внятно ответить. И это главная проблема нашей Церкви, проблема №1, по отношению к которой все остальные проблемы глубоко вторичны.

18 сентября, в среду, в 19.00 в Лектории на Воробьевых горах храма Троицы и МГУ состоится лекция протоиерея Андрея Новикова, кандидата богословия, члена Синодальной библейско-богословской комиссии РПЦ «РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ КАК КАТЕХОН».

Лекции проходят в рамках курса «Религия и политика. Политическая теология христианской цивилизации. От Рима до России» (на основе спецкурса, прочитанного на философском факультете МГУ).

Приглашаем студентов МГУ, других вузов и всех, интересующихся этой темой!

Адрес: Косыгина, 30; проезд от м.Октябрьская, Ленинский проспект, Воробьевы горы, Киевская, авт. 297, ост. Смотровая площадка.

«Интегральный традиционализм» в религиозной сфере = гипер-экуменизм, на фоне которого «межхристианский» либеральный экуменизм просто блекнет. Навязчивое повторение мантры о том, что вера Евангелия и святых отцов в невозможность спасения вне Церкви является «манихейством» и «дуализмом» - не что иное как своеобразное нейролинвистическое программирование. То есть, повторим сто-пятьсот раз и всё, это станет клеймом, а аргументами себя утруждать не стоит. Вера в Церковь как единственный ковчег спасения всегда противостояла манихейству и дуализму, разумеется, она не имеет никакого отношения к концепции совечности зла Добру. Интегральный традиционализм происходит из той же темной бездны, откуда появились манихейство, дуализм, гностицизм и экуменизм.
P. S. Показательно, как ересь тянется к ереси. Вера в едино-спасительность Церкви всегда была объектом ненависти «либерального» прозападного богословия. Мне лично приходилось жестко дискутировать об этом с Говоруном и Кураевым. Кураев даже целую книжку посвятил «опровержению» веры в то, что вне Церкви нет спасения. После отъезда этих господ их нишу уверенно занимает «интегральный традиционализм».
PP.SS. Прекрасно понимаю, что вся их публичная реакция сведется к ругани и оскорблениям, как было и ранее.

https://www.group-telegram.com/zapiskitrad/4015

Кстати, не только к вопросу о соотношении богословия и философии, но и к более широкой и постоянно обсуждаемой теме соотношения верности православному христианству и искреннего интереса к каким-либо неправославным именам, течениям, идеям, текстам и т.д. В этом вопросе в Церкви постоянно сталкиваются две неразумные крайности. Первая, условно “зилотская” крайность, заключается в том, что всё, что не имеет православного происхождения и не относится напрямую к делу спасения и обожения, вообще не имеет никакого смысла и в сознании верующих людей должно быть утилизовано вместе с любым соблазном и грехом. Вторая, условно “либеральная” крайность, заключается в том, что все культурные явления, кроме непосредственного сатанизма и прямого богоборчества, вполне могут быть оправданы с христианской точки зрения, что “все пути ведут к Богу” и поэтому всё, что хоть немного похоже на “духовность”, а тем более, на “христианскую духовность”, совершенно оправдано и не стоит никакого обличения. Со второй крайностью я так часто полемизировал, что вряд ли стоит здесь повторяться: из нее проистекают и теплохладный либеральный экуменизм, и эзотерический “интегральный традиционализм”, и любые другие синкретические идеи обессмысливания христианства в сколь угодно оригинальном или безвкусном “духовном синтезе”.

В сравнении с потенциально вероотступнической, “либеральной” крайностью, оборонительная “зилотская” крайность в данном вопросе выглядит, на первый взгляд, более оправданной, но как только она воплощается в жизнь, то возникают неизбежные проблемы. Во-1х, если кто-то убежденно говорит, что нужно жить исключительно церковной жизнью, а все проявления нецерковной культуры и цивилизации, включая, например, советские мультфильмы для малышей или кружки вязания на спицах, “неспасительны” и “соблазнительны”, тогда он должен быть монахом-схимником, а еще честнее, великосхимником. Но настоящие монахи-схимники и великосхимники не призывают всех людей принять их образ жизни, осознавая, что это особый путь, к которому далеко на каждый призван. Если же такой ревнитель все-таки остается мирянином, живущим в современном городе, и посвящающим много времени дискуссиям в социальных сетях, то, скорее всего, мы имеем дело не с искренним убеждением, а с романтической позой или банальным эпатажем, за которым, как это ни парадоксально, нет ничего, кроме страстных эмоций.

Во-2х, если такой ревнитель просто напоминает о том, что очень многие феномены мировой и современной культуры, начиная с античных эпосов и обнаженных скульптур в ГМИИ им.А.С.Пушкина, могут ввести в соблазн, и поэтому лучше от них максимально огораживаться, то тогда это уже вопрос конкретного, индивидуального сознания. Может ли, условно говоря, «Илиада» Гомера или «Давид» Микеланджело ввести кого-то в тяжелый соблазн? Да, может, но именно кого-то, а не всех подряд. И поэтому, если какой-то верующий человек считает себя настолько слабым и незрелым, что ему лучше воздержаться от знакомства со всей античной культурой, то это его право и навязывать ему эту культуру совсем не стоит. Но точно также не стоит индивидуальные особенности этого человека проецировать на всех остальных. Да, кто-то может один раз взглянуть на дешевую репродукцию картины Ганса Гольбейна Младшего «Тело мертвого Христа в гробу» и веру потерять, а кто-то будет десятый раз в Базельском музее сличать на ней мазки и светотени, и попутно размышлять, насколько хорошо он подготовился к причастию.

В-3х, крайность такого “зилотства” заключается не только в восприятии всех людей подряд, как совершенно несмышленых малых детей, не способных к самоограничению и исполненных саморазрушительных страстей, но еще и в том, что с таким отношением к внецерковной реальности не то что тотальное миссионерство, а вообще, хоть сколько-нибудь активное присутствие Церкви в современном мире абсолютно невозможно. Именно поэтому такое эскапистское понимание христианства, как правило, совершенно равнодушно к задачам какой-либо миссии и полагает всех “внешних” людей заведомо погибшими, не достойными откровения Благой Вести. Но полноценное миссионерство требует не просто познания окружающего мира во всей его сложности и многообразии, но и специального изучения этого мира, пристального исследования происходящих в нем культурных и политических процессов – не для того, чтобы войти в “дружбу” с этим миром (Иак 4:4), а для того, чтобы быть адекватными тем людям, к которым обращена православная миссия.

Однако не стоит задачу познания каких-либо культурных явлений сводить исключительно к миссионерским потребностям. Редуцировать гуманитарное образования православного христианина к чистому миссионерству это все-таки и обман, и самообман. Конечно, и поэмы Гомера, и советские мультфильмы нас могут интересовать по многим причинам, а не только потому, что нам нужно отправиться на миссию к их фанатичным поклонникам. Лично мне очень трудно представить себе ревностного миссионера, который был бы совершенно равнодушен к какой-либо культуре или даже ненавидел ее, но, стиснув зубы и сведя скулы, мучительно заставлял бы себя ее изучать, только для того, чтобы найти миссионерский подход к адептам этой культуры. Но если мы признаем, что какие-либо явления мирового искусства, литературы, философии, науки, политики, истории, географии и т.д. нас могут очень сильно интересовать, волновать, возбуждать, вдохновлять сами по себе, а не только из миссионерских соображений, то тогда возникает совсем не праздный вопрос – как не нарушить ту грань, где наш неподдельный интерес к этим явлением может войти в противоречие с нашим православным мировоззрением и встать на пути нашего спасения? А также и спасения других людей, если мы с особой ревностью навязываем им этот интерес? <продолжение следует>

<продолжение предыдущей темы> Любая активная заинтересованность какими-либо нецерковными идеями и темами может оказаться существенной преградой на пути к спасению, если в какой-то момент они встают на место самого спасения, подменяют христианский смысл жизни человека нехристианскими смыслами, целями и ценностями. И хотя эта подмена смыслов могла происходить всегда и везде, только в романтизме XIX века она получила свое интеллектуальное обоснование. Напомню, что романтизм возник как глобальная культурная реакция на проект Просвещения, но поскольку эта реакция была в большей степени психологической и эмоциональной, романтики реагировали на Просвещение “пакетным” образом, то есть не различая истинного от ложного, богоугодное от небогоугодного. И поэтому романтики по умолчанию принимали некоторые оценочные постулаты Просвещения, только лишь меняя расставленные просвещенцами знаки “плюс” на знаки “минус”, или наоборот. Прежде всего, это касалось отношения к религии, которую просвещенцы редуцировали к чисто иррациональному началу в человеке, к сфере чистых чувств, лишенных разума, а романтики, в свою очередь, как будто бы согласились с этой редукцией, но только для них это низведение религиозного к чувственному оказалось не уничижительным, а возвышающим. Иными словами, романтики как будто бы утверждали: “да, наша религиозность иррациональна и чувственна, и чем больше в ней иррационального и чувственного, тем больше в ней религиозного”. Но поскольку романтизм стал первой глобальной фазой консервативной реакции по всей Европе, то романтическое понимание религии, культуры, политики, нации, государства и т.д. основательно сказалось на всей консервативной мысли до наших времен. И в частности, до сих пор не изжито вот это просвещенческо-романтическое отождествление религиозного и иррационального, религиозного и чувственного.

На практике это романтическое восприятие религии воплотилось, прежде всего, в глубокой уверенности очень многих современных людей в том, что главным и почти единственным критерием проверки истинности какой-либо религии являются их личные, субъективные, сиюминутные ощущения. Самый частый пример – это когда какой-нибудь человек оценивает благодатность какой-либо Церкви по субъективно воспринимаемой “благодатности” ее храмов и священников. Приходит такой человек в некий храм и чувствует, что ему здесь “благодатно”, а вот в другом храме “неблагодатно”. Вот от этого батюшки, по его ощущениям, “исходит благодать”, а от того батюшки, “не исходит благодать”. Стоит ли говорить, что и саму Благодать Божию такой человек понимает как исключительно личное психофизическое состояние, и ему даже в голову не придет, что у этого состояния могут быть какие-то иные, весьма обыденные объяснимые причины, начиная с приятного завтрака и заканчивая банальным самовнушением.

Но если для такого человека сама Благодать Божия устанавливается исключительно солипсическими переживаниями, то тем более это касается каких-либо явлений нецерковной, светской, инославной или иноверческой культуры, где любое изображение или любой текст могут оказаться “священными” и неприкосновенными для какой-либо критики только потому, что ему лично они такими кажутся. И тогда уж любой художник или любой поэт, независимо от реальной степени его одаренности и культурной значимости, оказывается для такого человека на одном уровне с самой Церковью, а иногда и выше самой Церкви. Ведь объективная значимость того и другого определяется исключительно личными, субъективными ощущениями, и вполне возможно, что от стихов какого-нибудь бездарного рифмоплета у этого человека будут “более благодатные” ощущения, а от сколь угодно древнего православного собора “менее благодатные”. В оптимальной ситуации все эти градации “благодатных ощущений” и противоречивых переживаний вменяемый человек оставляет при себе, пытаясь разобраться в своих чувствах и отдавая себе отчет в том, что его внутренний мир никогда не будет тождественен внешнему миру. Но зараженный романтическим пониманием религии “богоискатель”, не задумавшись, поставит свою личную “сакральность” на место самой Церкви, создав себе того самого кумира, который закроет ему путь к настоящему спасению. И не так страшно еще, если только одного кумира, но, как правило, из таких “благодатных” и “неприкасаемых” кумиров за жизнь набирается целый пантеон хаотично нагроможденного и безвкусного “многобожия”, снести который в абсолютном большинстве случаев способен только уже сам Бог. <продолжение следует>

22 сентября, Воскресенье, 11.30 в Лектории храма Живоначальной Троицы на Воробьевых горах состоятся лекции Аркадия Малера по истории Священного Писания и истории христианской философии.
11.30 «КНИГИ ПРОРОКА ИЕРЕМИИ: теология, философия, история»
12.30 «ВВЕДЕНИЕ в ФИЛОСОФИЮ НОВОГО ВРЕМЕНИ («Проект Модерна»)»
Вход свободный.
http://katehon.ru/novosti/22-sentyabrya-voskresene-11-30/

Святейший Патриарх Кирилл о распространении неоязыческих идей
____
Из выступления на заседании Высшего Церковного Совета 24 сентября 2024 года.

По поводу христианской критики эволюционизма в целом и дарвинизма в особенности напомню, что еще в 2019 году вышел сборник «Гипотеза эволюции: мифы и факты. Материалы научного семинара "Православие и естествознание"», который прошел в Лектории Храма Троицы на Воробьевых горах. Это был именно научный семинар, где ученые-естественники критиковали разные аспекты эволюционистской теории, но там также была опубликована моя богословская статья "Почему эволюционизм несовместим с христианством". Конечно, это крайне интересная и бескрайне содержательная тема, которой лично я и мои соратники, по мере сил, давно занимаемся и будем заниматься всегда, но вот что очень важно зафиксировать в стратегическом плане на данный момент. На эволюционизме, как онтологическом учении, утверждающем, что живая сознательная человеческая личность это лишь результат долгосрочной мутации безжизненной, бессознательной и бесцельной материи, основана вся "научная картина мира" секулярного Модерна (от Просвещения до позитивизма и марксизма). Следовательно, однозначно осудить это учение на уровне современного секулярного государства РФ - значит радикально пересмотреть собственный генезис и всю современную культуру и цивилизацию как таковую. Поэтому разоблачать эволюционизм и дарвинизм, конечно, необходимо: целенаправленно, системно, всеобъемлюще, компетентно, привлекая ученых специалистов со всех сторон, но нужно отдавать себе отчет в том, что это - ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ мировоззренческой рехристианизации современного общества. Очень многие смыслы и ценности православного мировоззрения можно будет вернуть и восстановить на декларативном уровне гораздо быстрее и проще, но понимание того, что весь мир был создан Богом "из ничего" и что все зло в мире (все страдание, тление и смерть) это следствие грехопадения двух первых людей, Адама и Евы, а не бессмысленного развития каких-то безличных "естественных" процессов - это уже полный переворот обезбоженного сознания и начало новой исторической эры. Но, как всегда в подобных случаях, все-таки главным субъектом реанимации фундаментальных православных позиций здесь должны быть не какие-то отдельные интеллектуальные группы (коим честь и хвала за такое богоугодное дело!), а сама Церковь как иерархический институт духовной власти, который должен учить истинному мировоззрению. И вот тут как раз и возникает первоочередная проблема, потому что, к безмерному сожалению, среди самих современных священнослужителей, выросших в парадигме советского и постсоветского образования, нет внятной конвенции почти по всем ключевым вопросам возникновения мира и человека. Нет ни одного положения Шестоднева и ни одного толкования отцов Церкви на это положение, которые бы не оспаривались какими-либо современными священнослужителями, причем, не обязательно "либеральными" и "прогрессивными", ведь среди "традиционалистов" и "консерваторов" здесь тоже никакого единства нет. Поэтому, до тех пор, пока сама Церковь на соборном уровне не осудит эволюционизм в целом и дарвинизм в особенности как ересь, не стоит удивляться, почему эти лжеучения до сих пор преподаются в наших школах и вузах как единственно истинные и безальтернативные. Что же касается богословского опровержения эволюционизма, как учения, несовместимого с христианством, то настоятельно рекомендую по этому поводу обстоятельный текст протоиерея Андрея Новикова в трех частях – первая, вторая и третья.

Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы православным христианам на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство!

Между прочим, в тропаре праздника Крестовоздвижения, написанного преп. Космой Маюмским (сводным братом преп. Иоанна Дамаскина) на месте слов “православным христианам на сопротивныя” стояли слова “Βασιλεῦσι κατὰ βαρβάρων”, т.е. “Царям на варваров”. Поскольку Византия в сознании православных была не только остовом истинной веры, но и оплотом мировой цивилизации как таковой, то все ее враги воспринимались не только как еретики, но и как варвары, в полном соответствии с пониманием римской власти как катехонической. Также и на месте неопределенно-широкого понятия “жительство” в греческом тексте было слово “πολίτευμα”, означающее конкретный политический строй православной империи. В Русской Церкви до 1917 года, в тексте этого тропаря звучали слова “победы благочестивому Императору нашему Николаю Александровичу на сопротивныя даруя”. И только после падения последней Православной Империи Священный Синод, после некоторой дискуссии, вписал в тропарь Крестовоздвижения слова “православным христианам на сопротивныя”. Казалось бы, общий смысл не изменился, но историософская конкретика утратилась.

Глубокое равнодушие к вопросам Шестоднева и ветхозаветной истории в целом со стороны очень многих, вроде бы православных христиан, коренится во все том же романтическом понимании религии, как исключительно субъективной и иррациональной сферы, в плену которого остаются очень многие верующие люди, даже весьма образованные и рефлексирующие. К сожалению, сколь угодно высокое образование и сколь угодно глубокая рефлексия здесь также не очень помогают, если они все равно остаются в неосознанных рамках романтической парадигмы, так что очень многие последующие направления интеллектуальной моды ХХ века – от христианского экзистенциализма до постмодернизма – только лишь усугубляют такое понимание.

Стоит также заметить, что эта “деонтологизация” религии, хоть и в неравной степени, но все-таки свойственна не только т.н. либеральным христианам, но зачастую и вполне консервативным, остающимся в плену романтического понимания религии в целом и христианства в особенности. Для прояснения этой проблемы при первом приближении не обязательно погружаться в концептуальные глубины обеих позиций, достаточно затронуть самый поверхностный, самый общий, социально-функциональный уровень: почему вообще современное секулярное государство и постсекулярное общество готово не только мириться с фактом существования крупной, “доминирующей” Церкви, но даже каким-либо образом благоволить этой Церкви?

Ответ первый: потому что Церковь это социальный институт “морально-нравственных ценностей”, потому что она учит “добру”, “хорошему”, “всему хорошему против всего плохого”, “как там было в заповедях – не убий, не кради, не обижай, а дальше не помню”. То есть функция Церкви – учить людей хорошо себя вести и не злобиться друг на друга, а также утешать болящих и скорбящих, быть отдушиной от всякого горя и любых неприятностей. Любой ребенок, посетивший первые занятия любой воскресной школы, должен научиться такому хорошему поведению и вежливо здороваться со взрослыми. Следовательно, христианство – это просто про психологию и про нравственность, про хорошее личное настроение и хорошее отношение к людям. И это именно то понимание христианства, где современное государство полностью сходится с современными либеральными христианами. В чем постоянный позитивный лейтмотив проповеди наиболее типичного “либерального” батюшки? Это же Дейл Карнеги для верующих: о том, “как перестать беспокоиться и начать жить”. Обращаю внимание: я не утверждаю, что это плохо само по себе. Само по себе это, возможно, прекрасно, но только причем здесь 77 книг Ветхого и Нового Завета? Причем здесь бесчисленное многотомье отцов Церкви? Причем здесь учебники догматики, каноники, литургики и вообще вся эта огромная церковная библиотека? Ну и, наконец, причем здесь сама онтологическая картина мира – как был создан весь мир, как он на самом деле устроен, зачем нужны все эти мириады звезд и огромное разнообразие животных видов? Причем здесь Шестоднев? Разумеется, для такого либерального христианина всё перечисленное – это просто какой-то невнятный архаический балласт и испорченное настроение.

Ответ второй: потому что Церковь это культурный институт “традиционных ценностей”, обеспечивающий национально-культурную идентичность и уважение к “вере предков”. То есть функция Церкви – учить людей традициям, обычаям, почитания прошлого, патриотизму, государственности, “духовности”. Так любой ребенок, посетивший первые занятия любой воскресной школы, должен научиться любви к Родине, к родной природе, родной стране и почитать героев прошлого. Следовательно, христианство – это просто про родные традиции и про патриотизм, про хорошее отношение к культуре своих предков и своей стране. И это именно то понимание христианства, где современное государство полностью сходится с современными консервативными христианами. В чем постоянный позитивный лейтмотив проповеди наиболее типичного “консервативного” батюшки? Это же школьный урок «Разговоры о важном» для верующих: “традиционные духовно-нравственные ценности” важны и они в опасности. Как и в первом случае, я не утверждаю, что это плохо само по себе. Само по себе это, возможно, прекрасно, но только, опять же, причем здесь 77 книг Ветхого и Нового Завета? Причем здесь все Соборы, все отцы Церкви, все катехизисы, все учебники, и, в конце концов, причем здесь Шестоднев?

В первом случае христианство нужно для того, чтобы обрести “внутреннюю гармонию” и научиться бесконфликтно жить среди других людей. Во втором случае христианство нужно для того, чтобы сознавать себя причастным родной культуре и служить родной стране. И то, и другое, в принципе, вполне возможно в рамках секулярной картины мира, где Бога вообще нет. Но если Бог все-таки есть (раз уж мы назвали себя христианами), то здесь Он воспринимается не как цель, не как Альфа и Омега всего и вся, а как средство для решения этих задач, как очень важная, уважаемая, почитаемая слагаемая бытия, именно – слагаемая, без которой само бытие, в принципе, вполне возможно. Поэтому совершенно неважным оказывается вопрос об онтологической связи Бога и мира. Если без Бога этот мир, в принципе, возможен, то какая тогда разница, как Бог сотворил этот мир и каково вообще значение христианской космологии, биологии, антропологии и т.д.? В романтическом сознании объективная картина мира совершенно не обязательно должна быть связана с субъективным пониманием этого мира, задача гносеологической адекватности человеческого сознания и окружающего бытия здесь представляется излишней, скучной и чреватой испорченным настроением. Здесь всё отдельно. Бог – отдельно. Мир – отдельно. Человек – отдельно. Я – отдельно. И моё спасение – тоже отдельно. “Так что какая разница, как устроен мир на самом деле и за сколько дней Бог его сотворил, если ко МНЕ это не имеет никакого отношения? Тем более, если дискуссии на эти темы вызывают лишние конфликты в нашей, без того конфликтной жизни?”

И когда в это распадающееся, фрагментированное, коллажированное сознание (“либеральное” или “консервативное”) вдруг вторгается вопрос о том, как соотнести библейскую картину мира с картиной мира современной науки или картиной мира субъективных переживаний, то этот вопрос, в лучшем случае, вызывает искреннее непонимание, а в худшем – боль, от которой есть только две защитные реакции: либо полностью игнорировать этот вопрос (что обычно происходит), либо отмахнуться от него наспех придуманной или недавно узнанной “компромиссной” теорией, типа “теистического эволюционизма” какого-нибудь Тейара де Шардена. И не потому, что Шарден хоть в чем-то убеждает, но потому что лучше уж хоть что-то, хоть какой-то вариант закрыть эту тему, чем ничего.

Вот поэтому возрождение догматического сознания в нашей Церкви – это не просто осознание вероучительной важности догматики как таковой, а это, прежде всего, осознание ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ значимости догматов. Ведь православные догматы важны, прежде всего, потому, что они касаются подлинной, объективной, онтологической реальности как таковой – реальности Бога, мира и человека. Догматика – это не случайный набор каких-то непреложных моральных или социальных положений, а система, раскрывающая подлинную картину мира, это основа православной теологии, православной метафизики, православной натурфилософии. Следовательно, возрождение догматики – это возрождение ПРАВОСЛАВНОЙ ОНТОЛОГИИ, православного свидетельства о том, что Бог, действительно, существует, что Бог, действительно, создал мир, и что это именно этот мир, в котором созданы мы, который мы постоянно наблюдаем вокруг себя и о котором мы читали еще в школьных учебниках.

6 октября, Воскресенье, 11.45 в Лектории храма Живоначальной Троицы на Воробьевых горах состоятся лекции Аркадия Малера по истории Священного Писания и истории христианской философии.
11.30 «КНИГА ПРОРОКА ИЕЗЕКИИЛЯ: теология, философия, история»
12.30 «ФИЛОСОФИЯ ФРЭНСИСА БЭКОНА» http://katehon.ru/novosti/6-oktyabrya-voskresene-11-45/

А вот разговор о Владимире Лосском — мыслителе, без которого невозможно представить историю русского богословия в ХХ веке. Гость в студии — философ Аркадий Малер.

20 октября, Воскресенье, 11.45 в Лектории храма Живоначальной Троицы на Воробьевых горах состоятся лекции Аркадия Малера по истории Священного Писания и истории христианской философии.
11.45 «КНИГА ПРОРОКА ДАНИИЛА: теология, философия, история»
12.45 «УТОПИИ МОДЕРНА: Мор, Кампанелла, Бэкон»

Вход свободный. http://katehon.ru/novosti/20-oktyabrya-voskresene-11-45/