На чашечке цветка Тургенев
Прозрачный мед невидный пьет
И ножки, как балетный гений
То вдруг совьет, то разовьет
То бородой по самый пах
Вдруг зарастет что патриарх
Вселенский
Вот, кстати, и с Рубинштейном подобная же история. Он, может, вам уже говорил (он всем это рассказывает), что однажды, еще когда он жил на Кольце, я как-то зашел, а ему спешно надо было куда-то (может, притворялся или специально подстроил — это я только позже догадался). Я остался, наивный, подождать, но не дождался и ушел. После этого он мне рассказал, как бы между прочим, как бы фальшиво взывая к моему сочувствию даже, что, мол, у него из дома исчезли 152 р. (по тем временам деньги немалые и не думаю, чтобы они в действительности у него водились). Нет — восклицал он патетически — нет, конечно, я даже в мыслях не могу себе позволить такое (а где же это он может?), чтобы заподозрить вас, уважаемый Дмитрий Александрович! И жена моя тоже (жене-то уж, наверное, все-то в позорном для меня свете и представил), нет, нет, никогда! — фальшиво сокрушался он, а глаза-то говорили: ну, не стыдно тебе, у совсем небогатого человека украсть 167 р. — (а ведь до этого, помните, было 152 р.). Я просто-таки ужаснулся: Лев Семенович, креста на вас нет! — Да что вы! да что вы! — перебил он меня — ни в коем разе я не хочу даже намеком обидеть вас, даже жалею, что завел этот разговор, — просто для меня 344 р. деньги немалые! — а сам так пытливо всматривается, словно говоря: что, сука, обчистил меня! не встали поперек горла-то мои нищенские 487 р.! Лев Семенович — отвечал я сдержанно — мне непонятен тон ваших речений! Будьте добры изъясниться яснее! Ну, украли у вас деньги, ну, предположим бы, это был бы я — но это еще не повод для подобного тона! — Ему неприятен мой тон! — воскликнул Лев Семенович, обращаясь к обществу собравшемуся в гостиной, мужчины оторвались от карт, Дамы придерживая кринолины, пытались из-за спин рассмотреть участников скандала. Хозяйка, обмахивая веером раскрасневшееся лицо, бросилась к нам: Лев Семенович! Дмитрий Александрович, вы же светские люди, ну какие-то там 571 р. Но Лев Семенович был уже неудержим: Я ему объясняю что у меня украли 865 р., а он почему-то, явно выдавая себя, начинает защищаться, оскорблять меня, делать недостойные намеки в адрес моей жены, будто бы мы могли кого-либо без всяких на то оснований обвинить, укорить, укради он даже мои 1598 р.
Ну, естественно, потом оказалось, что он куда-то их подевал сам, или специально подстроил — но зачем? Мне же они не нужны! Я не пью, не курю, в рестораны не захаживаю на меня просто невозможно это свалить, весь свет это знает. А сам Рубинштейн как раз очень даже это все любит выпить там, закусить, посидеть с хорошенькими женщинами до утра, а потом по пустынным улицам эдак со свистом на ямщике промчаться до своих построек. То есть есть на что деньги тратить, и он их тратит, вот и случилась история. А мне зачем деньги — я не пью! Да и жена у меня зарабатывает неплохо! А вот Рубинштейну как раз деньги нужны, он всегда жалуется на их отсутствие, он сам и растратил эти деньги, а чтобы скрыть от жены, всю эту историю и выдумал.
Дмитрий Александрович Пригов
Прозрачный мед невидный пьет
И ножки, как балетный гений
То вдруг совьет, то разовьет
То бородой по самый пах
Вдруг зарастет что патриарх
Вселенский
Вот, кстати, и с Рубинштейном подобная же история. Он, может, вам уже говорил (он всем это рассказывает), что однажды, еще когда он жил на Кольце, я как-то зашел, а ему спешно надо было куда-то (может, притворялся или специально подстроил — это я только позже догадался). Я остался, наивный, подождать, но не дождался и ушел. После этого он мне рассказал, как бы между прочим, как бы фальшиво взывая к моему сочувствию даже, что, мол, у него из дома исчезли 152 р. (по тем временам деньги немалые и не думаю, чтобы они в действительности у него водились). Нет — восклицал он патетически — нет, конечно, я даже в мыслях не могу себе позволить такое (а где же это он может?), чтобы заподозрить вас, уважаемый Дмитрий Александрович! И жена моя тоже (жене-то уж, наверное, все-то в позорном для меня свете и представил), нет, нет, никогда! — фальшиво сокрушался он, а глаза-то говорили: ну, не стыдно тебе, у совсем небогатого человека украсть 167 р. — (а ведь до этого, помните, было 152 р.). Я просто-таки ужаснулся: Лев Семенович, креста на вас нет! — Да что вы! да что вы! — перебил он меня — ни в коем разе я не хочу даже намеком обидеть вас, даже жалею, что завел этот разговор, — просто для меня 344 р. деньги немалые! — а сам так пытливо всматривается, словно говоря: что, сука, обчистил меня! не встали поперек горла-то мои нищенские 487 р.! Лев Семенович — отвечал я сдержанно — мне непонятен тон ваших речений! Будьте добры изъясниться яснее! Ну, украли у вас деньги, ну, предположим бы, это был бы я — но это еще не повод для подобного тона! — Ему неприятен мой тон! — воскликнул Лев Семенович, обращаясь к обществу собравшемуся в гостиной, мужчины оторвались от карт, Дамы придерживая кринолины, пытались из-за спин рассмотреть участников скандала. Хозяйка, обмахивая веером раскрасневшееся лицо, бросилась к нам: Лев Семенович! Дмитрий Александрович, вы же светские люди, ну какие-то там 571 р. Но Лев Семенович был уже неудержим: Я ему объясняю что у меня украли 865 р., а он почему-то, явно выдавая себя, начинает защищаться, оскорблять меня, делать недостойные намеки в адрес моей жены, будто бы мы могли кого-либо без всяких на то оснований обвинить, укорить, укради он даже мои 1598 р.
Ну, естественно, потом оказалось, что он куда-то их подевал сам, или специально подстроил — но зачем? Мне же они не нужны! Я не пью, не курю, в рестораны не захаживаю на меня просто невозможно это свалить, весь свет это знает. А сам Рубинштейн как раз очень даже это все любит выпить там, закусить, посидеть с хорошенькими женщинами до утра, а потом по пустынным улицам эдак со свистом на ямщике промчаться до своих построек. То есть есть на что деньги тратить, и он их тратит, вот и случилась история. А мне зачем деньги — я не пью! Да и жена у меня зарабатывает неплохо! А вот Рубинштейну как раз деньги нужны, он всегда жалуется на их отсутствие, он сам и растратил эти деньги, а чтобы скрыть от жены, всю эту историю и выдумал.
Дмитрий Александрович Пригов
Байка от Марины Абрамович:
Когда я была подростком, и еще до того, как отец ушел, мы часто обедали с ним в политехническом институте, где он читал лекции по стратегии и тактике войны. Однажды, когда лекция затянулась, я пришла в аудиторию подождать его. Я вошла через заднюю дверь и начала спускаться к нему по ступенькам, в тот момент он сказал: «А это моя дочь». Когда он это сказал, вся аудитория — сплошь мальчики — повернулась в мою сторону и начала неистово смеяться.
Это было похоже на кошмарный сон: я была так замкнута тогда, так не уверена в себе. Я покраснела и убежала. Я так и не поняла, почему это произошло.
Много лет спустя один из моих друзей сказал мне: «Я помню, как первый раз увидел тебя. Это было на лекции твоего отца в университете, ты вошла, а он сказал: «А это моя дочь». Вот тогда я увидел тебя в первый раз». Я сказала: «Хорошо, а ты можешь мне объяснить, почему вы все смеялись?» Он ответил: «Твой отец рассказывал о боевых ранениях, о том, что выглядят они порой несерьезно, но потом могут привести к ужасным последствиям; а иногда ранения могут выглядеть ужасными, но с ними вполне можно жить.
Он сказал: «Вот, возьмем, к примеру, меня. Во время войны рядом со мной разорвалась граната, и осколок разорвал мне одну тестикулу. Но видели бы вы, какую дочь я сотворил». И в этот момент мы вошла, а он сказал: «А вот и моя дочь».
О том, что у моего отца только одна тестикула, я никогда не знала.
На фото: Марина Абрамович с отцом в возрасте 4-х лет. И с косичками — в 14.
Когда я была подростком, и еще до того, как отец ушел, мы часто обедали с ним в политехническом институте, где он читал лекции по стратегии и тактике войны. Однажды, когда лекция затянулась, я пришла в аудиторию подождать его. Я вошла через заднюю дверь и начала спускаться к нему по ступенькам, в тот момент он сказал: «А это моя дочь». Когда он это сказал, вся аудитория — сплошь мальчики — повернулась в мою сторону и начала неистово смеяться.
Это было похоже на кошмарный сон: я была так замкнута тогда, так не уверена в себе. Я покраснела и убежала. Я так и не поняла, почему это произошло.
Много лет спустя один из моих друзей сказал мне: «Я помню, как первый раз увидел тебя. Это было на лекции твоего отца в университете, ты вошла, а он сказал: «А это моя дочь». Вот тогда я увидел тебя в первый раз». Я сказала: «Хорошо, а ты можешь мне объяснить, почему вы все смеялись?» Он ответил: «Твой отец рассказывал о боевых ранениях, о том, что выглядят они порой несерьезно, но потом могут привести к ужасным последствиям; а иногда ранения могут выглядеть ужасными, но с ними вполне можно жить.
Он сказал: «Вот, возьмем, к примеру, меня. Во время войны рядом со мной разорвалась граната, и осколок разорвал мне одну тестикулу. Но видели бы вы, какую дочь я сотворил». И в этот момент мы вошла, а он сказал: «А вот и моя дочь».
О том, что у моего отца только одна тестикула, я никогда не знала.
На фото: Марина Абрамович с отцом в возрасте 4-х лет. И с косичками — в 14.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Эрик Булатов — про отношение к художнику в России
Forwarded from костин поэтический канал
Костя
Косстя
Коссия
Россия
Коссия
Косстя
Костя
Косстя
Коссия
Россия
Коссия
Косстя
Костя
между приговым и курехиным
Поэт Лев Рубинштейн вспоминает про запахи детства: «На Западе запах очень функционален, пахнет тем, чем должно. В городе же моего детства разные объекты пахли не тем, чем должны: в аптеке — махорочным дымом, а в булочной — какой-нибудь живодерней. И только…
Лев Семеныч Рубинштейн —
Это драгоценный штейн
А Иосиф Маркович Бакштейн —
Ясно что кирпичный штейн
Михаил же Наумович Эпштейн —
Это значит просто штейн
Камень, кремень
Д.А. Пригов
Это драгоценный штейн
А Иосиф Маркович Бакштейн —
Ясно что кирпичный штейн
Михаил же Наумович Эпштейн —
Это значит просто штейн
Камень, кремень
Д.А. Пригов
Андрей Филиппов. Без названия (Скворечник), 1991 год.
«Скворечник — это такой “гемютлихкайт” (немецкое слово, обозначающее тепло и уют) нацизма. Я показываю контраст милой музыки и мерзости нацизма», — комментирует Филиппов. Действительно, так все и происходило в первой половине XX века: пока из радиоприемников доносились красивые мелодии, в повседневной жизни вершились страшные дела. Филиппов заключил ощущение этого уюта «с двойным дном» в форму невинного птичьего домика. Возможно, его жители — это «орлики» национал-социалистической Германии, частью герба которой был орел с широко распахнутыми крыльями. Перед нами символ репрессивной, тоталитарной власти, которая обозначена внешне атрибутом СС, но активная идеологическая составляющая внутри, то есть в головах. Как говорит художник: «Руны — знак, орлы — в подсознании».
«Скворечник — это такой “гемютлихкайт” (немецкое слово, обозначающее тепло и уют) нацизма. Я показываю контраст милой музыки и мерзости нацизма», — комментирует Филиппов. Действительно, так все и происходило в первой половине XX века: пока из радиоприемников доносились красивые мелодии, в повседневной жизни вершились страшные дела. Филиппов заключил ощущение этого уюта «с двойным дном» в форму невинного птичьего домика. Возможно, его жители — это «орлики» национал-социалистической Германии, частью герба которой был орел с широко распахнутыми крыльями. Перед нами символ репрессивной, тоталитарной власти, которая обозначена внешне атрибутом СС, но активная идеологическая составляющая внутри, то есть в головах. Как говорит художник: «Руны — знак, орлы — в подсознании».
между приговым и курехиным
Постулаты Александра Пятигорского: 1. Справедливость, честность и, прежде всего, счастье — только следствия добродетели. Не-добродетельный человек, знающий это про себя, не может быть счастлив, а добродетельный, сколь бы он ни был неудачлив, не может быть…
Александр Пятигорский утверждает:
Для философа не может быть дурного знания или вредного мышления, или он не философ. Если человек смеется, философ говорит: «Он смеется над своей обреченностью». Если плачет, философ скажет: «Он плачет над своим торжеством». Если позорит, ругает, проклинает кого-либо, философ заметит: «Он знает свою гибель». Философ наблюдает не жизнь, а жизнь сознания.
Для философа не может быть дурного знания или вредного мышления, или он не философ. Если человек смеется, философ говорит: «Он смеется над своей обреченностью». Если плачет, философ скажет: «Он плачет над своим торжеством». Если позорит, ругает, проклинает кого-либо, философ заметит: «Он знает свою гибель». Философ наблюдает не жизнь, а жизнь сознания.
Forwarded from между приговым и курехиным
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Свободные девяностые: Олег Кулик с супругой в передаче «Моя Семья». Москва, 1997 год.
Голый Кулик в образе собаки лает, вырывается из клетки и кусает зрителя передачи, а затем добродушно объясняет аудитории ОРТ, как устроен мир: настоящее искусство не доставляет радость, настоящее искусство заставляет думать. <…> Я хочу, чтобы нашу страну уважали за то, что она правильно себя оценивает.
Голый Кулик в образе собаки лает, вырывается из клетки и кусает зрителя передачи, а затем добродушно объясняет аудитории ОРТ, как устроен мир: настоящее искусство не доставляет радость, настоящее искусство заставляет думать. <…> Я хочу, чтобы нашу страну уважали за то, что она правильно себя оценивает.
Forwarded from Bulatov Dmitry (Dmitry Bulatov)
На фото – эпическое полотно чешского художника Алоиса Богача "Смерть приходит к зайцу", 1915 г. С вами была моя еженедельная рубрика "Труп выходного дня". Обнимаю вас этим трупом!
«... подсудимый признается виновным... Подсудимый, ваше последнее слово». Он встает, разводит руки в стороны и молвит: «Ну, бля, обще!»
Что за дивные, единственные слова перед лицом чуда!
Это первый возглас Иезекииля при виде чудовищной колесницы. Колеса, блестящие спицы, глаза, крылья это уже потом, это уже от слабости.
Это то, что хотел бы выкрикнуть Кьеркегор, если бы не заплутало его безумие не могущих изничтожиться слов.
Такое дано сказать не русскому человеку, но русскому языку.
Это предельные человеческие слова, касающиеся нижних областей Божественного молчания, звучащих: Аминь!
Это вочеловеченному духу языка открывается невозможное, и он шепчет: «Ну, бля, обще!»
Дмитрий Пригов, 1981 год.
Что за дивные, единственные слова перед лицом чуда!
Это первый возглас Иезекииля при виде чудовищной колесницы. Колеса, блестящие спицы, глаза, крылья это уже потом, это уже от слабости.
Это то, что хотел бы выкрикнуть Кьеркегор, если бы не заплутало его безумие не могущих изничтожиться слов.
Такое дано сказать не русскому человеку, но русскому языку.
Это предельные человеческие слова, касающиеся нижних областей Божественного молчания, звучащих: Аминь!
Это вочеловеченному духу языка открывается невозможное, и он шепчет: «Ну, бля, обще!»
Дмитрий Пригов, 1981 год.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Бродский — про анекдоты, тоталитаризм и взаимное сострадание
Из романа Александра Пятигорского «Философия одного переулка»:
Я чувствую, что ты — хотя и в твоей особенной манере — думаешь о смерти. Но осознание смерти очень близко к осознанию секса. И то и другое — на нормальном эмпирическом уровне — не может быть отрефлексировано в самом акте, будь то акт смерти или половой акт. Секс в этом смысле аналог смерти, и оттого его необходимо знать.
У англичан есть очень для них типичное выражение: «невозможно есть пудинг и одновременно иметь его». Я же полагаю, что это не только возможно, но и — совершенно необходимо. Знающий может (если захочет) наслаждаться любовью и в то же время осознавать ее как определенное состояние сознания. Не знающий — не может. Он будет есть свой пудинг и плакать, что он его не имеет. Секс подготавливает знающего к смерти.
Я чувствую, что ты — хотя и в твоей особенной манере — думаешь о смерти. Но осознание смерти очень близко к осознанию секса. И то и другое — на нормальном эмпирическом уровне — не может быть отрефлексировано в самом акте, будь то акт смерти или половой акт. Секс в этом смысле аналог смерти, и оттого его необходимо знать.
У англичан есть очень для них типичное выражение: «невозможно есть пудинг и одновременно иметь его». Я же полагаю, что это не только возможно, но и — совершенно необходимо. Знающий может (если захочет) наслаждаться любовью и в то же время осознавать ее как определенное состояние сознания. Не знающий — не может. Он будет есть свой пудинг и плакать, что он его не имеет. Секс подготавливает знающего к смерти.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Обычный вечер админа internal observer
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Пригов читает Пятьдесят седьмую «Поминальную азбуку» в Грузии, нулевые.