Так-так-так.
В пятницу начинается Послание к человеку. В этот раз особенно жду фестиваль, хотя в последние годы мало было до него дела: то не было вовсе, то было, но на дистанции, в исключительно домашнем варианте. Но эта осень пока не через силу получается на редкость социальной, так что, как в прежние времена, составила амбициозное личное расписание, надеюсь, дотяну с этим энтузиазмом до конца фестиваля и не выдохнусь на полпути.

В последние недели ко мне не раз обращались студенты и спрашивали, как поступать с программой. И правда: открывая расписание (кстати, оно здесь), почему-то не только радуешься его насыщенности, но как-то сразу отчаиваешься, что охватить это никак не удастся. Я каждый раз чувствую что-то подобное, поэтому давно решила, что первый способ получить удовольствие от Послания — просто не рассчитывать, что получится посмотреть все, даже не рассматривать это как возможный вариант.

Первым делом я бы советовала определиться с тем, что вам лично точно не интересно — так можно сразу сократить программу вдвое. Я, например, никогда не смотрю анимацию (потому что не разбираюсь в ней), игровые короткие метры, ретроспективные программы, составленные из фильмов, которые, конечно, приятно увидеть на большом экране, но можно найти и в сети.

Дальше хорошо наметить себе какую-то дорогу, хоть магистральную, хоть — как выразились бы кураторы спецпрограммы самиздата К! — проселочную, хоть тропинку, ориентируясь только на свои индивидуальные интересы. Я, например, всегда смотрю Национальный конкурс, потому что российское документальное кино мне необходимо, чтоб не сбиться с пути. Еще, в память о поугасшем за последние годы интересе к рафинированному экспериментальному искусству, всегда хожу на две части In Silico, а в этом году в дополнение к ним загляну на новую спецпрограмму Футурум (там обещают неформатную экспериментальную документалистику).

Раньше на Послании была отдельная спецпрограмма резонансного игрового кино — привозили фильмы из основных конкурсов Канн, Венеции и Берлина, которые либо вообще потом не появлялись в прокате, либо выходили с задержкой. В память о ней обязательно пойду смотреть ММХХ из Двойных вершин. Фильмы Кристи Пую — одного из главных режиссеров румынской новой волны — всегда показывались в Петербурге именно на Послании, в прокате его трехчасовые остро-разговорные фильмы никому нужны не были, а на фестивале на них порой не удавалось достать билет. В той же программе советую посмотреть новую работу Бакура Бакурадзе (если, конечно, получится устроить еще один показ — на первый сеанс Снег в моем дворе регистрации разобрали буквально за день).

Но вообще Послание никогда не было фестивалем, ставящим на громкие имена: напротив, куда больше ему свойственно выискивать тихие сокровища, устраивать неожиданные сближения, очаровывать незнакомым. В этом смысле я очень доверяю Михаилу Ратгаузу, уже третий год курирующему авторскую спецпрограмму Новые голоса. Там тоже игровое кино, но молодое, подчас неформатное даже по меркам фестивалей, сделанное (пока) малоизвестными режиссерами. Сама пойду на Кемпинг у озера, а вам советую не пропускать новый фильм Грэма Свона (его первый — Мир полон тайн — смотрелся отлично).

Всего, впрочем, не перечислишь. В Международном конкурсе полнометражного дока, например, покажут новый фильм Бена Риверса — классика экспериментальной антропологии (почитать о нем можно здесь). Среди спецпоказов есть Кончится лето, только что победивший на Маяке (российские фильмы теперь лучше смотреть при первой удобной возможности, пока их не запретили по очередной надуманной причине). В программе Панорама.doc покажут Ненастоящего детектива — судя по описанию, это интереснейший бэкстейдж тру краймов.

На последний очень надеюсь успеть после встречи в Порядке слов. В рамках Послания соберемся с редакторами Искусства кино, Сеанса, К! и Кинемы, чтобы обсудить положение современных российских киножурналов: что они делают — отвечают на вызовы времени, убегают от них или создают необходимое убежище. Буду модерировать эту беседу 20 октября в 19.30. Вход бесплатный, регистрация по ссылке.

Время советовать

Большинство сеансов Национального конкурса устроено по схеме короткий + полный метр, вот и я составлю такой из своих фаворитов.

Короткий: Блуждающая боль (Евгения Горда)

На Послании личная документалистика пока живет в малых формах. Фильм Евгении Горды — как пост в интимном тг-канале: он нетребовательный, захватывает внимание совсем ненадолго, но может по-настоящему уколоть. Как мимоходом замеченное, стороннее происшествие с незнакомцем, которое отчего-то ранит до слез, так что потом еще долго-долго носишь его с собой. Блуждающая боль составлен из найденной в сети хроники Чеченской войны, фотографий из домашнего архива и анимационных элементов, связывающих частную трагедию с общей. Такой маленький фильм о большом разговоре и молчаливой любви.

Полный: Невеста (Инна Омельченко)

Без преувеличений это один из лучших российских документальных фильмов, что я смотрела за последние годы. У меня сложные отношения с методом Школы Разбежкиной: господская позиция режиссера, вивисекторность его неуязвимого на дистанции взгляда — мне этически и политически не близки, особенно, если между создателем и героем есть классовая пропасть (а порой кажется, что последние специально подбираются по этому принципу). Но в Невесте такой проблемы нет: семья из нескольких поколений женщин доверительно впускает режиссерку в свой уютный дом, совершенно не страшась, что ее взгляд как-нибудь их унизит. В его присутствии они скорее сознательно откровенны, чем уязвимы. И тут начинаются чудеса, которые способна творить талантливая и чуткая наблюдательная документалистика.

В фильме Омельченко нет ни одного общего места — лишь уникальная фактура, детальки, которые нарочно нельзя придумать, только заметить, если чувствовать, куда и когда посмотреть (вроде кадра, где герой играет на гармошке, а с его лысины сыплются капельки пота). Невеста — история о неизбывном напряжении между радостью и горечью в семейной жизни, о слезах по тому и другому поводу, о героях, которые твердят, что несчастливы, а потом ловко вытанцовывают что-то в ночи под случайную музыку посреди глухого поля (это такой гениальный эпизод! какие красивые там люди! хочется отматывать назад, пересматривать его снова и снова!), хохочут в унисон над давнишним свадебным видео, примеряют в шутку старые платья и парят друг друга банными вениками.

На многие фильмы разбежкинцев я досадую, потому что чувствую, что сами герои наверняка очень расстроились бы оттого, как увидели их режиссеры: слишком виктимными, тотально несчастными, даже жалкими, — будто бы лишенными властью чужого взгляда достоинства, которое у каждого, разумеется, есть. Невеста так понравилась мне за обратное: думаю, если героини (и один трогательный герой) посмотрят фильм, то даже удивятся, насколько в их жизни много радости, близости, тепла и красоты, видимо, изнутри не всегда заметных. Исключительно редкий документальный фильм может без обманного марафета показать своим героям, что они светлее, чем им самим порой кажется. В этом смысле Невеста — близкий родственник гениального Последнего лимузина.

Нахожусь в расстроенных чувствах после вчерашней дискуссии с редакторами киноизданий в Порядке слов. Не только потому, что не вполне справилась с ее модерацией (не смогла ни прервать слишком пространные реплики, ведущие в никуда, ни сформулировать вопросы настолько конкретно и четко, чтоб у разговора просто не было шансов потерять форму), но и от смысла высказанного, от одного лейтмотива встречи. Хочу поделиться — пусть это будет своеобразным постскриптумом, репликой, на которую не хватило времени.

Меня задели нежелание и неготовность говорить о журнале как о реальном или потенциальном сообществе, создающем для редакции, авторов и читателей поле мысли и чувства с определенным характером. Кто-то признался в тотальной разочарованности кино; кто-то — что совсем не интересуется читателями, кто-то — что пугается слова единомышленник. Многие — в том, что никакой редакторской политики / миссии / позиции / концепции / вкуса / оптики / представлений о кино у их изданий нет, да как будто и не надо. Пусть отдельные авторы (общие, правда, на все издания) пишут, о чем и как хотят, соблюдая лишь самые абстрактные критерии качества. Да и вообще — некоторые журналы могут существовать как сборник статей, а некоторые редакции, видимо, объединяться на базе совместного распития кофе.

При всех бесспорных симпатиях к отдельным людям мне критически обидно за такие низкие ставки относительно существования киножурналов. Тем более, едва ли они всегда были нормой. Вспоминали, например, Cahiers du Cinema — как это культовое издание в лучшие свои годы изобретало собственные политики, разрабатывало эстетические и политические концепции и готово было отстаивать их как внутри редакции, так и перед напором идейных оппонентов со стороны. Да и незачем уходить так далеко: в конце 1980-х годов у нас родились Сеанс и Киноведческие записки — журналы-манифесты, вестники нового, которые открыто, с бесстыдным напором формулировали, с кем им не по пути, в пику кому они создаются, кого ни в жизнь не примут в авторы, какое кино привечают, какое не переносят, а мимо какого сознательно пройдут. Словом, у них было лицо — и миссия, которой они не стеснялись.

Долгое время на этот действительно ярчайший для отечественной кинопублицистики период оборачивались с тоской, как на уникальный, и говорили: это, мол, гений времени — слишком оно оказалось волнующим, с вызовами, на которые невозможно было не отвечать. Это противопоставление стало особенно ходовым в 2000-е и 2010-е годы — в эпоху, своим фасадным благополучием располагающую к ленце и инертности. Хотя отсутствие больших целей и тогда едва ли считалось нормой — скорее, тревожным симптомом. В замечательном тексте эти настроения в кинокритической среде зафиксировал и описал Михаил Ратгауз:

Когда мы говорим теперь об усталости профессии мы, конечно, должны признать, что у нее нет на сегодня ни осознанной общей цели, ни пространства борьбы. Дело не только в том, что критика не хотят слышать. Дело в том, что он не понимает, зачем ему говорить.

Изданиям (людям, которые их создают и поддерживают их жизнь) отвечать на этот вопрос нужно в первую очередь — потому что, в отличие от человека, который всегда больше своей работы, их существование без профессиональной и(ли) гуманитарной осмысленности, без идеи, без миссии очень и очень сомнительно. Особенно в наше время, все перетряхнувшее и явно создавшее запрос на сложные разговоры — пусть даже эзоповым языком. Чтобы хотеть опубликоваться в журнале или читать журнал, нужно иметь в виду конкретный журнал, различать его характер. Чтобы характер был, нужны люди, готовые его создавать и отстаивать.

Но есть тревожное ощущение, что претензии на большой нарратив, на наличие ярко артикулируемой позиции, строгой селекции, выраженной политики, четкой оптики — воспринимается как нечто неуместное, слишком будто бы настырное, подавляющее, недружелюбное. И я, возможно, только вчера поняла, насколько в самом деле мне чужд такой подход. Потому что призыв делать всё, что угодно, писать в любой журнал, о чем хочешь, на деле обнажает не свободу, а равнодушие.

Завтра в 18.40 в Большом зале Дома кино показывают Дочерей Ольфы — фильм Каутер Бен Ханьи из спецпрограммы Это не должно было произойти, собранной Никитой Смирновым и Егором Сенниковым. Кураторы объединили пять историй о травме, среди которых эта работа — самая титулованная: в ее личном послужном списке и Канны, и номинация на Оскар.

Фильмы вроде Дочерей Ольфы всегда интересно смотреть: это документалистика, делающая ставку не на наблюдение, а на соучастие, не на ожидание события, а на активную его провокацию. Так происходит в некоторых фильмах Херцога, в Раневом канале и Акте убийства, у Роберта Грина и Нейтана Филдера — это очень близкий им метод. Бен Ханья тоже начинает с гипотезы: если было у Ольфы четыре дочери, две из дома сбежали, а две остались, поможет ли инсценировка их семейной истории с помощью приглашенных актрис вынудить реальных женщин разобраться в ситуации, честнее и откровеннее поведать о своих отношениях? Не столько зрителям, сколько друг другу — повиниться, проговорить боль.

Чуда личного преображения, сопоставимого со знаменитыми рвотными спазмами Анвара Конго, здесь все же не происходит: героини достаточно откровенны и с камерой, и между собой, но едва ли благодаря постановке. К тому же самое интересное в ней нам, пожалуй, даже не показали: например, неудачные дубли, споры с Бен Ханьей, моменты, в которых Ольфа отказывается играть, страшась пробуждения особенно тяжких воспоминаний. Героини выходят из съемок не изменившимися, просто поведав зрителям все, что уже и так про себя понимали.

Но пусть не подтвердившаяся гипотеза и лишает фильм претензий на штучность и исключительность, просмотру она все-таки не вредит. Участие в совместной постановке становится удачной альтернативой бесхитростным интервью и дарит работе Бен Ханья еще один интересный эффект: очень рафинированное, выскобленное пространство, в котором обитают героини во время съемок, конфликтует с жутким повествованием о грязи и безнадеге в их реальной, полной насилия жизни. Женщин будто подготовили к семейной фотосессии — на таких люди чаще всего похожи на фарфоровых кукол — они ходят ансамблем, в черных одеждах, с белыми зубами, красными губами, перламутровыми волосами, с виду сомневаясь в намерении выносить сор из избы.

В общем, без ажитации, но рекомендую.

💔

кадр из Такоцубо (2024, Ева Педроса, Фанни Сорго)

Кончится лето — победитель главного теперь национального кинофестиваля Маяк, новая работа Максима Арбугаева и Владимира Мункуева, привезенная на Послание для спецпоказа, — какое-то сплошное расстройство.

Есть отец — старый, одинокий, потрепанный волк, и есть у него два сына. Старший — непутевый, отсидевший, лысый. Младший — патлатый, домашний, смышленый. На троих им предстоит разыграть череду абсурдных ситуаций, в которые, будем честны, их вряд ли когда-нибудь поместила бы жизнь — только прихотливый сценарий.

Это еще ничего: перемени интонацию с предельно серьезной на хоть чуть-чуть ироничную, комедийную, и из фильма получился бы неплохой братский бадди муви или симпатичный авантюрный боевик про неудавшееся ограбление. Но отчего-то многие российские режиссёры, работающие в фестивальном сегменте, все еще, как огня, боятся жанровости, будто она непременно обернется обвинением в легковесности. Поэтому смотрим унылую, страшно монотонную Социальную Драму с закадровыми музыкальными подвываниями.

В фильме практически нет деталей, всё схематично, вынужденно, в общих чертах. Даже замечательные актёры (там Юра Борисов!) не знают, чем заняться, так что просто перемещаются из одного эпизода в другой вслед за монтажными склейками. Персонажам никто не прописал убедительных в своей индивидуальности характеров, видимо, понадеявшись на их личную харизму, которая сама собой сотворит чудеса. Но ход странный: Борисов уже несколько раз в карьере похрипывал, поцокивал и дёргал головой в криминальном стиле — скучно, но может снова, но откуда Макару Хлебникову, который в лучших своих ролях берет фактурой мятежного столичного парня в наушниках, знать, что думает и чувствует пацан из глубокой провинции, которому папа вынужден брать кредит на билеты до Новосиба.

На фоне таких проблем это мелочь, но фильм к тому же слишком пытается быть похожим на балабановский — есть давненько не мелькавший в кино Александр Мосин, братская тема, ружье, которое, как в Кочегаре, один раз выстрелит со справедливым отцовским возмездием (то, что фильм еще и якутский, сходство только подчеркивает).

Есть, пожалуй, только один мотив, который меня задел: очевидная обесцененность собственной жизни, которую демонстрируют одинокие, покалеченные мужчины, готовые от повседневной своей безнадёги принимать самоубийственные решения. И в россыпи этих индивидуальных несчастий — большое и страшное горе, цепной реакцией порождающее другие. Но оттого тем более обидно за все условно, примерно, около дела и вроде того. В свое время Андре Базен хвалил Похитителей велосипедов за то, что в нем...

...события и персонажи никогда не используются ради доказательства социального тезиса.

Так вот о Кончится лето, увы, приходится говорить обратное.