В предыдущий мой пост не влезло в итоге упоминание интересного открытия, которое я сделал, когда его писал, но я все-таки расскажу.

В Большом оксфордском словаре (а значит — и в английском языке), оказывается, есть прилагательное altmanesque, отсылающее к стилю фильмов Роберта Олтмена. Ну, то есть сказать, что «Магнолия» (моя любимая) «олтменовский фильм», можно и так, но в 2018 году слово официально внесли в словарь, это круто. «Бобби» Эмилио Эстевеса — это very altmanesque movie.

Прилагательное lynchian в словаре тоже есть. Линч родился на 21 год позже Олтмена и пережил его на 19 лет, не дожив до олтменовских 81 — ему исполнилось бы 79 лет в этот понедельник.

На скриншоте: Линч поздравляет Олтмена с тем, что «Оскара» дали Рону Ховарду за «Игры разума», а не Олтмену за «Госфорд-парк» и не Линчу за «Малхолланд Драйв».

Книги, написанные во втором лице, — это не жанр. Кувер, Джонс и Леве используют местоимение «ты» в разных целях. Однако каждый из них по своему играет с читателем, который доверчиво рассчитывает на участие в сюжете.

https://gorky.media/context/ty-otkryvaesh-knigu/

Лео была рядом со своей старшей сестрой, когда произошла авария, и она помнит больницу, в которой умерла Нина, но тот момент, когда в машину влетел пьяный водитель, у Лео словно вырезали из памяти. Парень Нины Ист аварию помнит, но не хочет рассказывать Лео, как всё произошло; очевидно, что ему особенно больно, ведь за рулем в ту ночь был он. Лео, Ист, родители Нины, все должны научиться жить заново и двигаться дальше.

Книги о том, как пережить уход близких, в Popcorn Books, конечно, выходили и раньше, но такого я не помню. «Ровно год» Робин Бенуэй начинается через год после ДТП, а дальше повествование движется обратно во времени, как у Ноэ в «Необратимости», перемещаясь в важные для сюжета дни. Выглядит эффектно, когда сперва ты видишь последствия каких-то поступков, а в следующей главе, посвященной предшествующим событиям, тебе показывают, что произошло. Такой «детектив наоборот»: само собой, в последних главах, где Нина еще жива, скрыт твист, после которого сразу хочешь перечитать всё уже другими глазами.

— Ли? — тихонько окликает ее Стефани, и только тогда Лео понимает, что плачет.

— Прости, — отзывается она и вытирает мокрые щеки, но слезы всё катятся, и Лео думает о том, до чего устала от горя, до чего ненавидит этот мешок, набитый самыми худшими эмоциями. Как можно есть тако и смеяться, а через час уже рыдать на придорожной стоянке? Она вспоминает Нину, ее смех, осанку, волосы и кожу; вспоминает, какой сильной Нина казалась со стороны и какой невероятно хрупкой была в действительности; думает о том, что жизнь в который раз оказывается чередой крайностей. — Что, если я не… — Лео осекается, закрывает рот ладошкой, чтобы не произнести эти ужасные слова, но они все равно вырываются наружу: — Что, если я не вытяну?

— Не вытянешь? — Стефани смотрит на нее, нахмурив брови. — Ты о чем? Что не вытянешь?

— Я не сумела спасти Нину. Я, ее сестра, была рядом с ней, рядом, понимаешь, но ничем не смогла ей помочь. И вот скоро я опять стану сестрой, и… Что, если это повторится снова? Что, если я не смогу защитить или помочь? Если не вытяну… Если… — Лео хватает ртом воздух, грудь ходит ходуном, — опять потеряю сестру или брата? — К самой поверхности всплывает еще одна черная мысль: Что, если причиню малышу вред?

Стефани сгребает Лео в охапку, прижимает к себе и заставляет умолкнуть. Она ничего не говорит, просто позволяет Лео уткнуться ей в плечо и плакать сколько угодно. Когда Лео отстраняется, то испытывает и облегчение — наконец-то она произнесла это вслух, — и неловкость.

Стефани роется в бардачке, находит упаковку салфеток, сует их Лео.

— И давно ты так думаешь? — спрашивает она. Лео пожимает плечами. Объяснить правду гораздо сложнее. Это мысль, которая возникает на периферии сознания посреди ночи, неуловимая, как окончание сна. — Вот что я тебе скажу. — Стефани подается назад и берет Лео за руки — не сжимает их, а просто держит: так, чтобы Лео не сдуло ветром, не унесло течением. — Ты прекрасная сестра, Лео. Лучшая из всех сестер на свете. У тебя огромное сердце, и я знаю… — Теперь настает очередь Стефани быстро-быстро моргать и сглатывать комок в горле. — Нет, на самом деле я не могу знать, как много вы с Ниной значили друг для друга. Это то, что навсегда останется только между вами. Зато я знаю, как сильно ты ее любишь, знаю, какая ты добрая и отзывчивая, какое отличное у тебя чувство юмора, поэтому моей доченьке уже очень-очень повезло, что рядом с ней будешь ты.

— Доченьке? — Лео замирает. — У тебя будет девочка? Точно?

На лице Стефани расцветает робкая улыбка.

— Так нам сказали. — Лео продолжает улыбаться, хотя подбородок у нее чуточку дрожит. Должно пройти время, прежде чем слово «сестра» перестанет сотрясать все ее нутро. Лео надеется привыкнуть к нему до рождения малышки. — Но я понимаю, о чем ты, — продолжает Стефани. — Да, мы с моей матерью не очень ладим. — И это еще мягко сказано, мысленно отмечает Лео. — Она через многое заставила меня пройти, и порой я смотрю на этот живот, на этого ребенка, и думаю: а какая мама получится из меня? — Стефани прижимает ладони к глазам. — Что, если все, на что я способна, — это сделать свою дочь несчастной, потому что сама не видела иной жизни? Что, если я не справлюсь?

— Из тебя выйдет чудесная мама, — возражает Лео. — Серьезно. Ты всегда была очень добра и ко мне, и к Нине — к Нине особенно.

Стефани коротко усмехается:

— С твоей сестрой иногда бывало по-настоящему нелегко.

— Вот, видишь? Об этом я и говорю. Ты не обозлялась на нее, просто любила, и все.

Стефани кивает, теперь и у нее дрожит подбородок.

— Я до сих пор слышу Нину, ощущаю ее присутствие в нашем доме.

— Я тоже, — признается Лео, и они со Стефани вновь обнимаются, но уже не так горестно, как в прошлый раз, и Лео кажется, будто крохотная часть горя залечена, будто сделан первый короткий стежок, стягивающий прореху на сердце.

— Э-э-э… прошу прощения, мэм.

Лео и Стефани поднимают глаза: снаружи стоит специалист из службы дорожной помощи.

— Что, никогда не видели двух женщин, рыдающих в поломанной машине? — смеется Стефани.

Мужчина улыбается — широко, добродушно и уверенно:

— Поверьте, мэм, я видел все.

«Любэ» 35 лет, поэтому выходит большой трибьют, уже выложили восемь треков, дальше — больше. Каверы и трибьюты я люблю, плюс у «Любэ» (в смысле у Матвиенко) объективно много великих песен, поэтому можно слушать, не думая о том, что Расторгуев и Матвиенко путинисты, зетники и т.д. Конечно, выбор исполнителей для сборника тоже предсказуемый: Ваенга поет «Там, за туманами», Сукачев — «Станцию “Таганскую”», Ревякин — «Не губите, мужики», «25/17» — «Главное, что есть ты у меня», хор Сретенского монастыря — «Коня» (почти всё, кроме рэперов, звучит хорошо). И ловишь себя на мысли, что слушать этот трибьют даже не стыдно, в общем, а потом видишь афишу «этно-оперы» с Шаманом, Расторгуевым, Матвиенко и Соей «Князь Владимир» — и сразу, бац, возвращаешься в наш 2025-й, где в новогоднем концерте на Первом канале Расторгуев, Лепс и другие такие же поют «Значит, нам нужна одна победа». И снова стыдно.

Или вот, например, группа «Чайф». Хорошая же в целом. Застолбившая себе место в истории десятком (как минимум) всенародных хитов. И что делать с этими песнями, если автор оказался говноедом? (До 24 февраля еще, вспомним историю про сквер и храм в Екатеринбурге.) Новые песни всех оказавшихся я тоже слушать не могу, но и от старых, нравящихся, не готов отказаться.

Подумал, в общем, и решил скачать себе лучшие песни «Чайфа». В 1998 году у них выходил хороший сборник «Избранное», если дополнить его не вошедшими в него хитами («Шаляй-Валяй», «Вольный ветер»), песнями, которые появились после него (три с альбома «Шекогали», две с «Время не ждет»), и двумя каверами («Белая лошадь», «Моряк»), будет самое то.

Ну и что?

Открываю на домашнем ноуте папку с чайфовским «Избранным» и вижу, что уже скомпилировал их the best в 2009 или 2010 году, и именно такой, как в предыдущем абзаце. И ничего достойного за 15 лет у них не вышло, так что и сборник обновлять не надо. Все лучшие песни — уже в прошлом.

При эротических снах ПНС и ВНС не посылают сигналов в мозг. Мозг не реагирует на сигналы от тела, а действует автономно. Эротические сны показывают, что мозг не нуждается в других частях тела. Ум — сам себе эрогенная зона.

https://syg.ma/@paranteza/rahul-dzhandial-zachem-nam-snyatsya-sny

Про кошмары тоже хорошо («Никакие другие сны не укрепляют ощущение собственного Я лучше, чем кошмары. Кошмар — это битва Я с другим»), ну и вообще здорово, когда кто-то читает за вас книгу, которая (пока что?) не вышла на русском, и знакомит читателей с ее «сокращенной версией».