За последние десять лет число политических заключенных в России выросло с 40 до более 1000 человек. Часто письма для них — единственный способ поддерживать связь с внешним миром.
Зачем писать письма?
«Я считаю, что письма крайне необходимы людям, которые оказались в тюрьме за свои взгляды, за стремление к свободе, праву и демократии. Это дает силы держаться и вселяет веру. Важно знать, что мы не одни, что о нас помнят» — так объясняет значение писем Евгений Бестужев, осужденный в ноябре 2022 года по статье о «фейках» о российской армии.
Михаил Жариков, которого приговорили к шести годам колонии за антивоенные посты, рассказывает, что переписка вселяет в человека уверенность в том, что он не забыт и что его дело не напрасно: «Конечно, приятно получить письмо от неизвестного [человека], [приятно] от понимания, что ты небезразличен».
И правозащитники, и сами политзаключенные говорят, что письма помогают обеспечивать людям в тюрьме безопасность. «Частота и объем писем дают сотрудникам системы понимание, что есть люди, которые в случае чего спросят, что произошло», — пишет Жариков.
За последние десять лет число политических заключенных в России выросло с 40 до более 1000 человек. Часто письма для них — единственный способ поддерживать связь с внешним миром.
Зачем писать письма?
«Я считаю, что письма крайне необходимы людям, которые оказались в тюрьме за свои взгляды, за стремление к свободе, праву и демократии. Это дает силы держаться и вселяет веру. Важно знать, что мы не одни, что о нас помнят» — так объясняет значение писем Евгений Бестужев, осужденный в ноябре 2022 года по статье о «фейках» о российской армии.
Михаил Жариков, которого приговорили к шести годам колонии за антивоенные посты, рассказывает, что переписка вселяет в человека уверенность в том, что он не забыт и что его дело не напрасно: «Конечно, приятно получить письмо от неизвестного [человека], [приятно] от понимания, что ты небезразличен».
И правозащитники, и сами политзаключенные говорят, что письма помогают обеспечивать людям в тюрьме безопасность. «Частота и объем писем дают сотрудникам системы понимание, что есть люди, которые в случае чего спросят, что произошло», — пишет Жариков.
Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today." Under the Sebi Act, the regulator has the power to carry out search and seizure of books, registers, documents including electronics and digital devices from any person associated with the securities market. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. So, uh, whenever I hear about Telegram, it’s always in relation to something bad. What gives? The news also helped traders look past another report showing decades-high inflation and shake off some of the volatility from recent sessions. The Bureau of Labor Statistics' February Consumer Price Index (CPI) this week showed another surge in prices even before Russia escalated its attacks in Ukraine. The headline CPI — soaring 7.9% over last year — underscored the sticky inflationary pressures reverberating across the U.S. economy, with everything from groceries to rents and airline fares getting more expensive for everyday consumers.
from us
