Доклад Выготского "Проблема развития и распада высших психических функций" (1934 года).

Мой конспект этого доклада (получилось не намного короче самого доклада, но всё-таки короче)

Время от времени возвращаюсь к вопросу: в чем специфика гештальт-терапии, что ее отличает от других подходов?
И если еще шире взять - как вообще определяется специфика подхода (любого), его границы, чем он является, а чем нет?
Есть про это несколько мыслей.

Но сейчас напишу про одну. О том, откуда вообще берется этот вопрос о специфике, отличиях.
В развитии каждого подхода можно условно выделить две стадии.
1). Первая - это возникнуть и состояться.
Новый подход возникает, как отклик на какую-то потребность, нехватку, кризис в современной психотерапевтической практике. В этой практике (и теории) назрели какие-то проблемы, неудовлетворенные потребности и в ответ на это возникает новый подход. Он претендует на то, чтобы эти недостатки преодолеть, и в этом смысле стать авангардом психотерапии, т.е. самой лучшей психотерапией, существование которой делает все остальные подходы достоянием истории, вчерашним днем.
Но чтобы состояться, а не исчезнуть, как еще один амбициозный проект, подходу мало претендовать - ему необходимо действительно быть ответом на какие-то актуальные потребности, действительно привносить то, чего без него не хватало.
Главное, что характерно для этой (первой) стадии - то, что отличаться от других подходов тут = преодолеть их недостатки, стать следующим шагом в "психотерапии вообще".
2). Вторая стадия начинается там, где новый подход уже состоялся, но остальные подходы еще почему-то не исчезли, не признали своё историческое поражение. Они продолжают существовать и развиваться параллельно новому подходу.
А в той мере, в какой они продолжают развиваться, они уже и сами, своими методами как-то преодолевают те свои недостатки, для преодоления которых возник новый подход. И тогда преодоление этих недостатков перестает быть характерной особенностью нового подхода. Он уже не авангард, не новейший этап развития психотерапии вообще, а одна из школ, среди других, конкурирующих между собой, каждая из которых как-то по-своему решает одни и те же проблемы, задачи.
Если на первой стадии то, каким будет подход, что он будет собой представлять определялось задачами развития (потребностями) психотерапии вообще, то теперь то, как он будет развиваться определяется еще и борьбой за существование в конкуренции - необходимостью сохранять себя, свои границы, чтобы не раствориться в других подходах.
На этой стадии возникает вопрос: как определить, что означает для этого подхода оставаться самим собой? Чем определяются, задаются его границы, с размыванием которых он перестанет быть собой?

Психотерапевтическому подходу, чтобы продолжать существовать в качестве отдельного подхода, необходимо поддерживать свои границы, свою отдельность, свое отличие от остальных подходов.

Да и отдельные представители подхода, хотя бы из любопытства, да заспорят порой о том, где эти границы/отличия и как их искать.

Есть несколько путей, тенденций в том, как определяют вышеупомянутые границы. Попробую описать те, что я замечал.

1). Сделать точкой отсчета идеи.
Например, настоящая гештальт-терапия - это то, что соответствует таким-то и таким-то идеям. А то, что не соответствует, это или не "трушная" гештальт-терапия, либо психоанализ, либо КПТ, либо просто недоразумение.
Это немного похоже на богословские споры. Похоже тем, что там тоже точка отсчета - идеи. Если идея взята как точка отсчета, т.е. как нечто первичное, то не она должна чему-то соответствовать (например, действительности, практике), а соответствовать должны ей.
Если мы делаем первичной идею, то возникает вопрос: откуда мы берем эту идею, как мы решаем, что выбрать нужно именно эту, а не другую?
Например, почему одной из основ гештальт-терапии должны быть теория поля и феноменологический метод?
В этой парадигме (первичности идеи) принято для ответа на такие вопросы обращаться к святому писанию (в нашем случае, к книге Перлза и Гудмана) и толковать его, искать там ответы. Так же можно искать ответы в "житиях святых", т.е. в том, что говорили и делали основатели и авторитеты и опять же, толковать это и интерпретировать, искать правильное понимание заложенных там идей.
Опытные толкователи знают, что любую идею, если взять ее в отрыве от ее живого контекста, практики, потребностей, породивших ее - можно перетолковать во что угодно.
В общем, я бы в этом способе ("сделать точкой отсчета идеи") выделил две главные проблемы:
а). Идеи, взятые как нечто отдельное и самостоятельное, первичное, не имеют объективного содержания, а становятся просто внешней формой, которую будут наполнять любым случайным содержанием по ситуации
б). Идеи, взятые в отрыве от живого контекста, соответствующих потребностей и практики, как нечто первичное и автономное, как критерий "истины" и "блага" - легко становятся догмой и основой для сектантства. Если идеи не поверяются практикой и действительностью, а подтверждают сами себя, то они не могут развиваться. Попытки развивать подход будут восприняты, как ересь.

В продолжение предыдущего поста. Еще способ определения специфики и границ психотерапевтического подхода:
2). Сделать точкой отсчета специалистов в этом подходе.
Применительно к гештальт-терапии это будет звучать, грубо говоря, так: гештальт-терапия - это то, что делают и думают авторитетные специалисты по гештальт-терапии. Т.е. тут не гештальт-терапевт должен соответствовать идее, чтобы считаться гештальтистом, а идея будет признана гештальтистской, если она соответствует "коллективному гештальтисту", который у нас уже в наличии есть.
Было даже проведено такое исследование про гештальт-терапию ("What do Gestalt therapists do in the clinic? The expert consensus" (Fogarty, Bhar, Theiler, O’Shea)).
Авторитетным специалистам по ГТ из разных стран были предложены специальные опросники про то, какие концепции/принципы, а также наблюдаемые поведенческие модели они бы отнесли к ГТ.
Исследование интересное и безусловно полезное. Оно показывает, что думают сами гештальт-терапевты про специфику ГТ, по поводу чего между ними есть "консенсус" (утверждение попадало в выводы, если не менее 80% экспертов его подтверждало).
Но как метод определения специфики гештальт-терапии - этот путь имеет некоторые проблемы.
Вышеупомянутое исследование - это скорее исследование гештальт-сообщества, чем гештальт-терапии. Оно похоже на этнографическое, антропологическое исследование.
Гештальт-терапевты тут взяты, как некая народность. И исследуются взгляды, обычаи, "образ жизни" этой народности.
Но если мы смещаем фокус на такую, "этнографическую" точку зрения, то мы взгляды, обычаи и традиции такой народности, как "гештальтисты начала 21го века" выносим из под критики и оценки, а делаем самоценной точкой отсчета.
Может быть, эти взгляды и традиции, возникли в конкретно-историческом контексте, как ответ на что-то, но ответ, который был тогда по силам. Лапти, например, - это конкретно-исторический ответ на потребность защитить ноги при ходьбе. Но сейчас в России уже не носят лапти, потому что появились ресурсы дать на эту потребность более сильный ответ.
Однако есть люди, для которых лапти - это суть русскости, это корни, это традиции, от которых нельзя отрываться.
Если мы "выводим" гештальт-терапию из конкретно-исторических гештальтистов, то это похоже на выведение русскости из конкретно-исторических русских (носили бороду все авторитетные русские в таком-то веке, поэтому русскость - в бороде).
При этом подходе, мы не имеем критериев для отделения необходимого для гештальт-терапии от случайного (вроде бороды).
Сообщество может подвергаться влиянию других сообществ, тенденций в массовом образовании, политических событий, ситуации на рынке психологических услуг и т.д. Что во взглядах и "обычаях" гештальт-терапевтов будет результатом этих влияний, а что будет относиться к сути ГТ и ее развитию?
"Этнографический" подход мало помогает нам разобраться в этом.

А как бы я предложил определять, в чем специфика психотерапевтического подхода, в частности, гештальт-терапии?

1). Я бы предположил что психотерапевтический подход может состояться, т.е. возникнуть и закрепиться в качестве отдельного подхода только в том случае, если он оказывается ответом, откликом на какие-то актуальные общественные потребности.
Какие-то потребности (общества, сообщества, практики, теории) смогли "опредметиться", найти форму именно в этом подходе. И ключ к специфике подхода - в этих потребностях.

2). Эти общественные потребности имеют культурно-исторический характер, т.е. они не "вечные", одинаковые для всех времен и народов, а такие потребности, которые возникли, стали актуальны в определенный исторический момент, в определенном месте и контексте. И в какой-то момент перестанут быть актуальными по той или иной причине.
Это означает, что каждый подход - в качестве отдельного подхода конечен. Когда общественные потребности, ответом на которые он является будут удовлетворены или отомрут - его путь, его миссия в качестве отдельного подхода будет завершена.

3). Что будет с подходом, когда его "миссия" в качестве отдельного подхода будет выполнена?
Он растворится во всех остальных подходах. Его специфическое содержание станет достоянием психотерапии вообще (а не отдельного подхода).
Т.е. та специфическая тема, которую он разрабатывал и развивал удачнее, больше, точнее, чем другие подходы - будет раскрыта и разработана им настолько полно и убедительно, что все остальные подходы смогут взять (и возьмут) эти достижения и наработки на вооружение.

4). Получается, что каждый подход разрабатывает какую-то свою "тему", чтобы сделать ее общим достоянием, разрабатывает ее "для всех", для единой психотерапии. Т.е. отдельные подходы стремятся в пределе слиться в единой, всеобщей психотерапии, как реки в океане.
Речь о стихийной тенденции: отдельные подходы (их представители) обычно не ставят сознательной цели разрабатывать какую-то тему "для всех" или цели "слиться в единой психотерапии". Но как тенденция это есть.
И хотя объединительная тенденция (к одной, единой психотерапии) есть, она может очень долго оставаться только тенденцией и конечной цели не достигать. Потому что действительное объединение проблематично: сложно построить единую теорию и сложно организоваться в единое сообщество. И у отдельных психотерапевтических "княжеств" как будто нет такой потребности, пока можно более или менее мирно сосуществовать с другими "княжествами" (и игнорировать их).

5). Итак, чтобы определить, в чем специфика гештальт-терапии, нам нужно разобраться в том, на какие общественные потребности она стала откликом, ответом, какие общественные потребности в ней "опредметились".
Заход через потребности мне кажется наиболее правильным, потому что он задает живой, а не формальный, догматический ориентир для подхода. Подход нужен для чего-то, для удовлетворения каких-то живых общественных потребностей, а не потому что он сам по себе фетиш.
Такой подход задает живой ориентир как для развития, так и для сохранения идентичности. Относительно той потребности, на которую он "работает" мы можем оценивать - что в подходе хорошо/плохо, слабо/сильно, не хватает/хватает и т.д. И развивать его, изменять. А пока он работает на основополагающие для него потребности, он остается самим собой.
Потребности, а не те или иные идеи, теоретические положения сами по себе - определяют идентичность подхода (но учитываем, что потребности постигаются через идеи и теоретические положения).

6). Затем нам нужно будет разобраться, актуальны ли эти потребности на сегодняшний день.
Может быть общественная ситуация изменилась и этих потребностей больше нет. Тогда то, что было спецификой гештальт-терапии - больше никому не нужно.
Или, может быть, гештальт-терапия выполнила свою миссию и уже достаточно разработала свою тему для других, уже сделала для психотерапии вообще всё, что могла.
Если так, то специфики у гештальт-терапии больше нет, она стала общим достоянием (или, другими словами, ее растащили на запчасти остальные подходы).
Но если эти потребности еще актуальны и миссия гештальт-терапии еще не выполнена, то значит специфика у нее еще есть.

7). Чтобы всё это проделать, нужно полноценное исследование (историческое, социологическое и т.д.). Провести его я не могу, но пофантазировать и сделать какие-то предварительные предположения мне никто не запретит (что я, соответственно, и собираюсь сделать)

Мои размышления и фантазии про специфику гештальт-терапии
https://telegra.ph/Pro-specifiku-geshtalt-terapii-03-09

О работе в сфере общественного сознания

Всякий адекватно действующий человек учитывает и цели, и условия собственной деятельности.

А условия у нас такие:

— Господствующий способ производства общественной жизни воспроизводит общественное сознание по мифологическому типу, причем во всех сферах. Оно представляет собой совокупность фрагментов,  внутренне законченных, не связанных между собой, а потому совместимых в своей индифферентности, — по сути мифологем. Причем такими мифологемами может быть самая чистая и классово выверенная эмпирическая пролетарская правда. Дело здесь не в том, правда она или нет, а в способе ее функционирования.

— Идейное господство правящего класса осуществляется главным образом не как идеология, которая предполагает какую-то претендующую на целостность картину мира, а как само воспроизводство и функционирование фрагментарности сознания. В этом производстве буржуазия имеет монополию на агрегацию готовых идеальных продуктов, кто бы их не производил.

То есть дело десятое, какие мифологемы мы производим: правые или левые. Это вообще неважно. А дело в том, что само по себе их производство — это воспроизводство современного состояния общественного сознания, а значит, идейного господства буржуазии. Мифологемами их делает не их специфическое содержание, а отсутствие выхода за пределы этого содержания.

Соответственно, продуктивной и перспективной может быть только та работа в области сознания, которая противостоит самому способу его производства, там, где она ломает рамки этого способа, выходит за пределы такого функционирования сознания, а значит, не вписыватся в него.

Первое, что подумал, когда Немиринский стал писать про "Исторический смысл..." Выготского - это что я основательно подзабыл текст. Немиринский пишет про категории "предмет изучения" и "объяснительный принцип", а я уже смутно помню, что именно Выготский про это писал, лишь в общих, приблезительных чертах.

Когда Немиринский применяет к теории гештальт-терапии то, что Выготский применял к наукам, научным теориям, то я засомневался - можно ли считать гештальт-терапию наукой или хотя бы научной теорией? Я это не к тому, что она недостаточно хороша для этого, а к тому, что она как и остальные психотерапевтические подходы - как будто теория другого рода, ремесленная, придуманная практиками под свои нужды. Так же как бокс, хоть он и имеет свою теорию, едва ли можно считать наукой. А его теорию - научной теорией. Это уже скорее прикладная разработка, которая в той или иной мере базируется на той или иной научной теории.

Немиринский упоминает три задачи, которые Перлз ставил, разрабатывая новый метод.
Все три задачи кажутся мне одновременно и хорошими, и при этом какими-то "недо", каждая по-своему не вполне удовлетворительна для меня.
1. Заменить психологическую концепцию на организмическую
- если ее понимать, как переход от некой изолировано взятой психики как субъекта, к целостному, живому субъекту-человеку - хорошая задача. Но так как тут возможен уклон в биологизаторство (организм) и потерю историчности, то это уже не вполне удовлетворительно сформулированная задача.
2. Заменить психологию ассоциаций гештальт-психологией.
Во-первых, мне не кажется, что психоанализ основан на ассоцианизме. Их роднит только само слово "ассоциации", чего мало, чтобы считать ассоцианизм основой психоанализа. Во-вторых, гештальт-психология хоть и лучше ассоцианизма, но кажется мне вчерашним днем, уже достоянием истории по сравнению с психологией, которую разрабатывал Выготский.
3. Применить дифференциальное мышление Фридлендера.
Как что-то близкое к диалектике, как ее вариант - это неплохо, но зачем нам диалектика курильщика, когда есть материалистическая диалектика?

Мне нравится мысль Немиринского про то, что в книге ПХГ, при всех ее достоинствах, потеряна диалектика, которая была в изначальном проекте гештальт-терапии, заявленном в "Эго, голод и агрессия" и по его же словам присутствует в других работах Перлза (не возьмусь подтвердить или опровергнуть - не так хорошо помню тексты).
Как пример потери диалектики в книжке ПХГ - понятие "селф". Немиринский подмечает, что пытаясь с его помощью показать человека-субъекта, как процесс, ПХГ сам процесс сделали субъектом - селф думает, делает, хочет и т.д. Пытаясь в этом понятии преодолеть представление о человеке и среде, как существующих оторвано, изолированно друг от друга, пытаясь показать единство человека и среды, авторы потеряли диалектическое единство человека и среды, как противоположностей. Селф - это абстрактное единство, т.е. не содержащее в себе человека и среду как противоположностей, переходящих друг в друга. В результате, вместо единства противоположностей, некое среднее между ними, ни то, ни се: нет человека-субъекта, есть селф, есть поле, которое не имеет субъектности и относительно которого человек не является субъектом.
Немиринский видит в потере диалектики некий разлом теории ГТ на разные ветви. Недиалектичная ветвь - это сторонники "теории поля", "полевой перспективы". И как я пока понял, одной из главных проблем у них Немиринский видит как раз потерю субъекта, соответственно, вытекающую из этой потери неуместность таких понятий, как "воля", "выбор", "личная ответственность".

Я не знаю, правильно ли я понял, что в Перлзе Немиринский видит последовательного и верного диалектика. Мне Перлз таким не кажется, его диалектика кажется довольно поверхностной. И возможно, недиалектические ходы мысли в книге ПХГ присущи ему самому в той же мере, что и остальным ее авторам.

Так же Немиринский видит в теории поля (кстати, он подчеркивает ее принципиальное отличие от теории поля Курта Левина, с чем я согласен), в которой теряется субъект - нарушение принципа Диалога. Если нет двух субъектов, то между кем и кем диалог? Поля с самим собой?
Это разумный довод.

Так же он упоминает в этом контексте концепцию диалога Бубера и защищает ее от полевиков, которые к ней неправомерно примазываются на его взгляд, так как буберовский диалог не клеится с их теорией.
А мне непонятно, зачем гештальт-терапии обращаться к диалогической концепции Бубера. Т.е. именно к его концепции диалога. Я не большой знаток философии, но когда я читал Бубера, мне показалось, что те идеи, которые мы можем взять в терапию оттуда не уникальны и были уже много где раньше. Например, при чтении сразу же вспомнилась цитата из Маркса:
«Человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Пётр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода „человек“».
Я уверен, что знатоки истории философии найдут с десяток аналогичных Буберовским заходов на тему.
Я понимаю, что религиозным гештальт-терапевтам Бубер близок, как именно религиозный мыслитель, но остальным зачем именно он я не понимаю. Я не знаю, религиозный ли человек О.Немиринский, но если да, то возможно именно этим объясняется его симпатия к теории Бубера.

В том, что теоретики поля видят диалогичность - а именно: в таком фокусе на отношениях между клиентом и терапевтом, при котором любой феномен в первую очередь воспринимается терапевтом, как возникающий из отношений между ним и клиентом - Немиринский видит как раз недостаток диалога, т.е. реального межличностного контакта двух людей, у которых есть какая-то жизнь за пределами этого кабинета, другие важные отношения, из которых тоже могут какие-то феномены возникать.
Да, всё, что возникает на сессии - возникает в контексте отношений терапевта и клиента, преломляется через эти отношения. Но преломляется и "возникает из" - это не одно и то же.
С этим я согласен.
И это похоже на претензию, которая была у Саммерса к реляционному психоанализу. Саммерс так же указывал на то, что если всё возникает только из отношений клиента и терапевта, то в этом теряется реальное существование личности клиента во времени, что это перегиб, доходящий до абсурда.
А мне странно, что эту мысль вообще требуется отстаивать.

А еще сейчас подумал, что поле, определяющее отдельную личность, как бы поглощающее, растворяющее ее даже относительную автономность - этот та же логика, что и в вульгарной социологии, о которой писал Лифшиц.

#читаяНемиринского

Заметил, что мне стало сложновато следить за мыслью автора. Наверное, потому что своей критикой теории поля, теории селф, он заинтриговал - что же предложит взамен? А разрядки этой интриги я пока не почувствовал. Не понял пока, почему не почувствовал: он уже сформулировал, что предлагает, а я невнимательно вчитался, или он еще предложит впереди и надо потерпеть?

А может быть меня разочаровала фраза, идущая у него после введения новых ключевых понятий (глава "Контуры новой теории"): "...означает ли всё вышесказанное необходимость изменения существующего в гештальт-подходе терапевтического метода? В целом - нет". Видимо, после его яркой критики хотелось какой-то революции, а он говорит скорее о некоторых дополнениях. Причем, таких, которые у опытных терапевтов в практике (по его же словам, как я их понял) есть и так. Т.е. это скорее приведение теории в порядок, в соответствие с хорошей, но уже достигнутой практикой, а не проект новой практики. Может это и хорошо, но мы так любим (научно-практические) революции, что в данном случае немного жаль.

#читаяНемиринского

Как я понял, Немиринский предлагает в теории ГТ добавить фокус на двух штуках: отношениях и жизнедеятельности клиента. Чтобы в итоге их было три ключевых, взаимосвязанных друг с другом:
1. Переживание, 2. Отношения, 3. Жизнедеятельность.

Существующая теория ГТ больше фокусируется на работе с переживанием. А отношения, как длящиеся во времени, постепенно складывающиеся, выходящие за пределы одной сессии - теория поля и теория ГТ вообще как будто хуже описывает и объясняет.
Развитие же отношений Немиринский считает важным понимать именно в единстве с деятельностью (тут он привлекает Леонтьева и Ильенкова).

Надо будет как-нибудь взяться как следует за Леонтьева, есть ощущение, что там не всё нам годится, а только некоторая часть. В детали идеи единства деятельности и отношений я не очень вник, главное что понял:
1. Для создания и развития отношений недостаточно "созерцательного вчувствования", а требуются реальные действия и терапевта, и клиента (деятельная, а не созерцательная позиция)
2. Клиенту для освоения чего-то нового в терапии, для того, чтобы что-то из отношений с терапевтом получить, необходимо получить опыт именно действия из активной роли, т.е. он осваивает новую способность через деятельность. Например, чтобы научиться жалеть себя (в хорошем смысле), недостаточно получить такое отношение от терапевта, а нужно решиться на жалость по отношению к другому (не обязательно к терапевту), на соответствующие действия.

Говоря об освоении клиентом чего-то нового из терапии, он упоминает проблематику соотношения общего (совместного) и индивидуального. Что теория поля затрудняется с этой проблематикой справиться, а мы с помощью интериоризации по Выготскому и идеального по Ильенкову справимся.
Идеальное он тут вспоминает в том контексте, что оно не передается непосредственно, а только через освоение деятельности. Так же как вышеописанное умение жалеть себя в хорошем смысле.

#читаяНемиринского

Так как автор предложил три главных предмета внимания: переживание, отношение, деятельность, - то и дальнейшие главы книги разбиты на соответствующие три части по этим трем темам.

Про "переживание" он написал, как мне показалось, базу, т.е. всё по делу, но вроде бы без инноваций, классический гештальтистский взгляд. Возможно, что этот взгляд у меня в голове в том числе и из его старых статей.

Про "отношение" он развивает идеи Бубера, концепцию "Диалога". Мне Бубер не по душе, не увлекает меня его концепция. Поэтому этот кусок читаю нехотя. А еще оказалось, что Немиринский вставил тут свои старые статьи "Стыд и диалог" и "Страсть и диалог". Про стыд я осилил, а про страсти решил пропустить. Я взялся за книжку сейчас в первую очередь из-за Ильенкова, а тут религиозные отсылки про "страсти", про Бубера и т.д. Их прочту как-нибудь в другой раз.
А сейчас перейду к главе "Личность и деятельность".

Немного отвлекся от Немиринского, чтобы подумать над статьей М.Бурик (перепост которой ниже), и порассуждать свои субъективные рассуждения (будут еще ниже).

Как и обещала, отвечаю на критическую статью товарища Духовинского «Генплан наносит ответный удар (диалектика, доказанная в диалектическом порядке)».

Я попыталась:

— ответить на вопросы и разобрать возражения;
— лучше изложить свои мысли относительно того, что материя не является ни субстанцией, ни субъектом, и те выводы которые следуют из положения о незавершенности;
— осветить место причинности и, соответственно, детерминизма во всеобщей логике;
— поставить вопрос о субъектности человека, который на мой взгляд, являются сейчас самыми важными.

Я предлагаю сотрудничество в поиске ответа на этот вопрос не только товарищу Духовинскому, но и всем заинтересованным в дальнейшей выработке нашего общего генерального плана.

К сожалению, telegraph оказался крайне неудобным инструментом для публикации таких текстов. Надеюсь, каждый сможет конвертировать PDF в подходящий для себя формат.

То был перепост, а это уже мои рассуждения:

Во-первых, это уровень дискуссии, для которого мне не хватает философских знаний. Я прочитать эту статью могу, а пересказать уже нет. Я ее воспринимаю как животное, скорее, на уровне ощущений.

И вот на уровне ощущений мне понравилось, как М.Бурик описывает такое восприятие закономерностей, которое я назвал бы холопским. Попробую порассуждать на эту тему.

Сначала вспомним, что многие люди вообще не считают, что мир состоит из каких-то закономерно действующих процессов и штук. Что-то происходит, а как именно и почему так – невозможно знать. Мир случаен, хаотичен, всё непредсказуемо, уникально, единично. Мы этих людей сейчас не будем трогать.

Многие другие считают, что какие-то закономерности в происходящем вокруг нас есть. И уже внутри этого стана сочувствующих закономерному миру людей есть разногласия, множество разных взглядов на характер этих закономерностей.

В чем заключается «холопский» взгляд на закономерности?
Холопу законы устанавливает барин. Холопа не спрашивают, не советуются с ним, устанавливая эти законы. Он должен их исполнять, подчиняться, приспосабливаться. Он не может эти законы менять, спорить, бороться, устанавливать свои законы. Попытается – ему не поздоровится.
В капиталистическом обществе роль барина отчуждена от человека, передана капиталу. Законы движения капитала ставят всех людей в роль холопов, которые должны этим законам подчиняться, приспосабливаться к ним, или их эти законы переедут и раздавят. Капиталист – это старший холоп, а наемный работник – младший холоп. И любой «нормальный» член общества чувствует, что не может влиять на эти законы, как-то их менять, бороться с ними и побеждать.
Цивилизация наша поэтому – холопская, пропитана, пронизана холопским мироощущением.
Если мы это мироощущение переносим на познание мира вообще, то и тут мы по-холопски смотрим на закономерности. В чем конкретно это заключается?

В том, какую позицию мы занимаем относительно этих закономерностей, зачем мы их познаем, что мы с ними хотим делать.

Холопская позиция построена на бессилии и страхе, на избегании неприятностей и приспособлении к сильному. Тогда и задачи познания – понять закономерности затем, чтобы тебя эти закономерности не переехали, не раздавили. Знать, чтобы избежать проблем. Скорее всего тут будет поспешность в том, чтобы признать эти закономерности вечными и незыблемыми, т.е. такими, с которыми лучше не шутить, не испытывать на прочность, не спорить. Больше сосредоточиться тут будет хотеться на приспособлении к тому, что есть, а не на установлении чего-то своего, противопоставлении чего-то своего тому, что есть. Да и откуда возьмется свое? Что еще за свое, если главная задача не пропасть, не попасть под колесо закономерностей.

Другой вариант холопской позиции – это не столько страх, сколько старательность и подобострастие. Т.е. готовность и желание хорошо подчиняться, исполнять волю сильного. Здесь так же есть бессилие и страх, но они преодолеваются за счет присоединения к сильному.
Здесь задачи познания – разгадать волю сильного и максимально точно и хорошо ей следовать. Сильным тут может быть в том числе и Бог, и «матеря» и что угодно еще.
Здесь будет большая склонность проецировать, отчуждать свою человеческую субъектность на эти закономерности. Снимать себя ответственность за выбор, за свои желания и задачи. Собственно, так многие объясняют происхождение и существование идеи бога.

А какая позиция относительно закономерностей не холопская?
Наверное, такая, когда закономерности воспринимаются не как приказ, не как воля сильного, которая для тебя закон, а как условия и обстоятельства для твоего собственного самоосуществления, которое может и вступать в конфликт с имеющимися условиями и обстоятельствами.
Когда ты с этими «законами» сталкиваешься в конфликте, то тут тебя интересует, как их преодолеть, законы ли это вообще или показалось? Это уже другая задача познания. Познавать, чтобы преобразовывать революционно.
Тут, конечно, есть риск скатиться в произвол, в насилие над окружающим миром.
И вопрос – что еще за самоосуществление, откуда ты берешь и как понимаешь то свое, что ты хочешь установить в борьбе с обстоятельствами?
Но я как уже говорил, думаю обо всем этом не на уровне философа, а на уровне ощущений, как животное.
Мне нравится и интересно, что привычный взгляд на закономерности можно пошевелить.