Safe in Hell, Уильям А. Уэллмен, 1931
Вот, по-моему, правда хороший. Он как-то весь шевелится, кишит (как насекомые в питьевой воде на острове в Карибском море, где преступники временно залегают на дно), качается как неспокойное море, напевает будто никто не слышит. Играет фоновая мелодраматичная музыка — на минуту вмешиваются настоящие звуки порта и снова затихают. Входит жених-моряк — комнату слегка штормит. Можно подумать, что это неприлично анти-феминистический фильм: женщина думает не о своих желаниях, а о верности (псевдо-)мужу, который о ней даже не думает. Но это же как бы о душе, может и мужа никакого нет, а только море за окном. И мужики в гостинице, увивающиеся за единственной белой девушкой, подозрительно одинаково закидывают ногу на ногу. Видимо, аморальность этой доцензурной картины в том, что женщина сама решает, как ей спасать свою душу.
Вот, по-моему, правда хороший. Он как-то весь шевелится, кишит (как насекомые в питьевой воде на острове в Карибском море, где преступники временно залегают на дно), качается как неспокойное море, напевает будто никто не слышит. Играет фоновая мелодраматичная музыка — на минуту вмешиваются настоящие звуки порта и снова затихают. Входит жених-моряк — комнату слегка штормит. Можно подумать, что это неприлично анти-феминистический фильм: женщина думает не о своих желаниях, а о верности (псевдо-)мужу, который о ней даже не думает. Но это же как бы о душе, может и мужа никакого нет, а только море за окном. И мужики в гостинице, увивающиеся за единственной белой девушкой, подозрительно одинаково закидывают ногу на ногу. Видимо, аморальность этой доцензурной картины в том, что женщина сама решает, как ей спасать свою душу.
Россия как сон, Андрей Сильвестров и др., 2016
Какой нормальный фильм! Какое-то забытое дуновение — не свежести, ее и тогда уже не могло быть, но нормальности. И даже не завидуешь всем этим творческим людям из разных стран, которые за кадром наверняка хорошо повеселились и поговорили о важном, просто нормально на душе. Вроде и жанр не самый любимый — отдельные сценки абсурдистского характера, статичная камера — но кажется, пока едет этот автобус без водителя, это тебя от чего-то оберегает, и прощаешь любой кринж. Наверное, у людей в Сибири (съемки велись в Канске во время Канского фестиваля) другое восприятие времени, не такое трагическое — они понимают, что пейзаж больше них. А нам остается ностальгия, причем без особой конкретики — обобщенный фейерверк из штанов. Тогда можно было показывать сны, чтобы не говорить о "политике", а сейчас не бывает просто снов. Хорошо, что всю так называемую Россию не застроишь многоэтажками фирмы ПИК, останутся следы времени. (На самом деле больше запомнился даже не фейерверк из штанов, а растерянная экскурсионная группа, которую высадили из автобуса в чистом поле и не объяснили, что делать. И вот это: "Меня увезли на скорой врачи, но ничего не смогли сделать. Или не успели. Или не захотели".)
Какой нормальный фильм! Какое-то забытое дуновение — не свежести, ее и тогда уже не могло быть, но нормальности. И даже не завидуешь всем этим творческим людям из разных стран, которые за кадром наверняка хорошо повеселились и поговорили о важном, просто нормально на душе. Вроде и жанр не самый любимый — отдельные сценки абсурдистского характера, статичная камера — но кажется, пока едет этот автобус без водителя, это тебя от чего-то оберегает, и прощаешь любой кринж. Наверное, у людей в Сибири (съемки велись в Канске во время Канского фестиваля) другое восприятие времени, не такое трагическое — они понимают, что пейзаж больше них. А нам остается ностальгия, причем без особой конкретики — обобщенный фейерверк из штанов. Тогда можно было показывать сны, чтобы не говорить о "политике", а сейчас не бывает просто снов. Хорошо, что всю так называемую Россию не застроишь многоэтажками фирмы ПИК, останутся следы времени. (На самом деле больше запомнился даже не фейерверк из штанов, а растерянная экскурсионная группа, которую высадили из автобуса в чистом поле и не объяснили, что делать. И вот это: "Меня увезли на скорой врачи, но ничего не смогли сделать. Или не успели. Или не захотели".)
Прорыв, Дмитрий Светозаров, 1986
Производственный фильм-катастрофа о том, что в Ленинграде даже в самый солнечный день может пойти дождь. В метро авария — прорыв плывуна. Минуту строители наблюдают, как расширяется черное пятно на стене туннеля, потом завороженно глядят, как все рушится, потом берутся за дело. Трудно не думать про все это метафорически — что вместе с "дневним руслом Невы" выплескивается накопившаяся хтонь, а рушится понятно что. Одни с ног до головы в грязи, другие в сверкающих белых касках на черных "Волгах". За сложность отвечает Олег Борисов. В итоге виновных искать не стали и сошлись на том, что все произошло "в результате геофизических процессов сложного характера". В фильме много интересных деталей, народной мудрости ("Водка не жена — не надоест") и псевдодокументальные кадры мощные.
Производственный фильм-катастрофа о том, что в Ленинграде даже в самый солнечный день может пойти дождь. В метро авария — прорыв плывуна. Минуту строители наблюдают, как расширяется черное пятно на стене туннеля, потом завороженно глядят, как все рушится, потом берутся за дело. Трудно не думать про все это метафорически — что вместе с "дневним руслом Невы" выплескивается накопившаяся хтонь, а рушится понятно что. Одни с ног до головы в грязи, другие в сверкающих белых касках на черных "Волгах". За сложность отвечает Олег Борисов. В итоге виновных искать не стали и сошлись на том, что все произошло "в результате геофизических процессов сложного характера". В фильме много интересных деталей, народной мудрости ("Водка не жена — не надоест") и псевдодокументальные кадры мощные.
Fear, Роберто Росселлини, 1954
Если в "Путешествии в Италию" Ингрид Бергман страдала на фоне архитектуры, то тут она сама архитектура, а мир вывернут наизнанку: фон — только белые стены и серые заводские коридоры, олицетворяющие внутреннюю пустоту и экзистенциальный ужас. В каком-нибудь "Газовом свете" такого вроде не было, а у Росселлини она как будто чуть сгибается, чтобы уместиться в кадр, ей явно тесно — тем интереснее наблюдать за ее величием. Газлайтинг, впрочем, в этом фильме со всех сторон, а сам он, кажется, не самый удачный (зато короткий и с твистом) и конец странно приклеен. Героиня запуталась в паутине вранья, и ничего не остается, как выпить яду (в небольших количествах он даже полезен, и вообще один яд отменяет другой), но вопрос — имеет ли она как персонаж право передумать?
Если в "Путешествии в Италию" Ингрид Бергман страдала на фоне архитектуры, то тут она сама архитектура, а мир вывернут наизнанку: фон — только белые стены и серые заводские коридоры, олицетворяющие внутреннюю пустоту и экзистенциальный ужас. В каком-нибудь "Газовом свете" такого вроде не было, а у Росселлини она как будто чуть сгибается, чтобы уместиться в кадр, ей явно тесно — тем интереснее наблюдать за ее величием. Газлайтинг, впрочем, в этом фильме со всех сторон, а сам он, кажется, не самый удачный (зато короткий и с твистом) и конец странно приклеен. Героиня запуталась в паутине вранья, и ничего не остается, как выпить яду (в небольших количествах он даже полезен, и вообще один яд отменяет другой), но вопрос — имеет ли она как персонаж право передумать?
Два (новогодних) фильма Ренаты Литвиновой
Хотела посмотреть "Северный ветер" (2021) и нечаянно пересмотрела еще и "Последнюю сказку Риты" (2012). Они сделаны из льда, снега (новогоднего пушистого и черного московского), вороньих перьев, свечного воска, каких-то палочек и сухих цветов, но не могут рассыпаться, потому что находятся в разломе времени, в бесконечном сне, в пространстве между жизнью и смертью. Рената Литвинова везде играет Смерть с бокалом шампанского в руке. Когда не скрываешь свою фальшивость, может получиться что-то настоящее. Находясь вне времени, фильмы очень точно говорят про сейчас, самыми прямыми словами: "мэр этого города постоянно сносит красивые здания", "надо начинать, уже все собрались", "для плохих дел у нас есть плохие люди", "всюду война", "деньги прогнили". Но даже лучше, когда слова произносятся вполголоса, как бы от себя: "ужасные эти власти", "ну что за тупизна". Сцена за рулем (под "песню" Земфиры из двух строк по кругу) как будто заменяет любую "Субстанцию" или "Май декабрь": Рената Литвинова красиво стареет прямо в кадре — вместо морщин теперь ботокс. Как настоящая Смерть, она знает, что всем этим слоям льда лучше до времени не таять.
Хотела посмотреть "Северный ветер" (2021) и нечаянно пересмотрела еще и "Последнюю сказку Риты" (2012). Они сделаны из льда, снега (новогоднего пушистого и черного московского), вороньих перьев, свечного воска, каких-то палочек и сухих цветов, но не могут рассыпаться, потому что находятся в разломе времени, в бесконечном сне, в пространстве между жизнью и смертью. Рената Литвинова везде играет Смерть с бокалом шампанского в руке. Когда не скрываешь свою фальшивость, может получиться что-то настоящее. Находясь вне времени, фильмы очень точно говорят про сейчас, самыми прямыми словами: "мэр этого города постоянно сносит красивые здания", "надо начинать, уже все собрались", "для плохих дел у нас есть плохие люди", "всюду война", "деньги прогнили". Но даже лучше, когда слова произносятся вполголоса, как бы от себя: "ужасные эти власти", "ну что за тупизна". Сцена за рулем (под "песню" Земфиры из двух строк по кругу) как будто заменяет любую "Субстанцию" или "Май декабрь": Рената Литвинова красиво стареет прямо в кадре — вместо морщин теперь ботокс. Как настоящая Смерть, она знает, что всем этим слоям льда лучше до времени не таять.