Определить, что именно представляет собой вред для психики, крайне сложно. Мы знаем, что любое межличностное взаимодействие так или иначе вызывает изменения в мозговой активности, то есть каждая коммуникация отражается в человеке на биологическом уровне. При этом, мы не считаем, что это является нарушением телесной неприкосновенности, хотя по факту на уровне тела изменения происходят. Уже это указывает на необходимость особых принципов регулирования ментальной сферы. Однако существуют и другие сложности. Предположим, чтобы не запрещать под предлогом телесной неприкосновенности любое взаимодействие между людьми, мы усложним критерии оценки и будем считать вредом лишь те воздействия, которые приводят к серьезным последствиям для психики — например, к диагностируемым расстройствам. Но и этот подход не является исчерпывающим. Известно, что расставание с близким человеком может привести к глубокой депрессии и эмоциональным страданиям, сопоставимым по своей интенсивности с физической болью. Тем не менее вряд ли кто-то станет утверждать, что за отвержение партнера следует нести юридическую ответственность, тогда как почти во всех случаях нанесения физического вреда такая ответственность предусмотрена. И наоборот, если кто-то умышленно сообщает ложную информацию о смерти близкого человека, и это вызывает серьезные эмоциональные переживания, такое поведение может расцениваться как причинение вреда — даже если оно не привело к психическому заболеванию или травме.

Эти примеры показывают, что критерии, применимые к оценке физического вреда, не могут быть автоматически перенесены на ментальную сферу. Психический ущерб отличается не только по своей природе, но и по способам осуществления. Его нельзя описывать исключительно в терминах телесной неприкосновенности — как если бы каждое психологическое влияние представляло собой атаку на мозг.

Из статьи «Нейроправа и когнитивная свобода».

Когда заходит речь об увлечении современных людей астрологией и картами таро, то я считаю важным обратить внимание на то, что практикуется всё это не только ради ответов, но и в существенной мере ради самой возможности задать определенные вопросы. Дело здесь в странной культурной ситуации, сложившейся вокруг экзистенциальных вопрошаний о себе, своем характере, смысле собственной жизни, коммуникации с другими и так далее. С одной стороны, мы живем в эпоху большого внимания к вопросам идентичности и ментального благополучия. С другой стороны, экзистенциальные вопросы сами по себе и без легитимирующего контекста считаются пустой тратой времени.

Современный человек в большинстве своем стесняется вопрошать «Кто я?» и «Зачем живу?», если это происходит не в момент составления натальной карты, общения с духовником, выяснения собственной родословной или психотерапии. Но откуда берется это стеснение перед экзистенциальным? Такие вопросы сами по себе не сулят никаких внешних выгод. Более того, вы можете получить ответы, которые невозможно продать другим людям. Представьте реакцию ваших знакомых, если вы сообщите им, что вот уже целую неделю размышляете о том, кто вы такой. Полагаю, что, если они и обратят внимание на ваше высказывание, то с большой вероятностью либо посмотрят на вас как на странного человека, либо предложат превратить ваши экзистенциальные переживания в какой-то более удобоваримый товар межличностной коммуникации, вроде диагноза или знака зодиака.

В том и двусмысленность, что человек, просто размышляющий о собственном существовании, представляется идиотом и фриком, тратящим своё время попусту. Но человек, размышляющий о своем существовании в рамках некоей терапии или консультирования, представляется вполне себе осознанным гражданином, продуктивно тратящим своё время на поиск внутренних «поломок» или «ресурсов», обнаружение которых позволит ему стать ещё более эффективной личностью. Однако в том и дело, что вы можете размышлять о своем существовании не только потому, что в вас что-то сломано или не обнаружено.

Экзистенциальному вопрошанию сегодня всегда необходимо алиби. Перефразируя Мейясу, мы имеем дело со своего рода экзистенциальным корреляционизмом, который запрещает прямое обращение к экзистенциальным вопросам, разрешая задаваться ими лишь тогда, когда они скоррелированы с чем-то ещё, с какой-то формой доступа к ним. Популярная эзотерика, отчасти психотерапия и религия – это яркие примеры сфер, предлагающих корреляты экзистенции, то бишь разрешенные формы представления о собственном существовании.

В какой-то мере всё лежит на поверхности, поскольку специалисты той или иной сферы консультирования по личным вопросам предлагают именно форму доступа к вашему личному, рекламируя эту форму доступа как что-то, что превосходит ваш собственный доступ к себе. Однако причиной, по которой мы можем полагать себя недоступными для самих же себя, может быть именно вера в то, что ничто не доступно само по себе без внешнего инструмента доступа. И в этом плане ритуальность и даже театральность эзотерических практик – это и есть то, что подкупает людей, поскольку им в буквальном смысле слова демонстрируют, что доступ к их личности добывается, а не получается.

Возможность задаться экзистенциальными вопросами сегодня зачастую оплачивается заведомой убогостью ответов. Именно поэтому увлечение той же астрологией сегодня легко сочетается с ироничным отношением к ней же. И это любопытно, что ирония здесь не создаёт дистанцию (читаю гороскопы по приколу, но не верю), а легитимирует отсутствие этой самой дистанции (читаю гороскопы по приколу и верю тоже по приколу).

Да, современный человек крайне верен догме о том, что нигде нет истины в последней инстанции, а поэтому он готов воспринимать последние истины от любой инстанции, зная, что их всегда можно заменить на другие. Однако к любой из инстанций в конце концов его тянет не факт наличия ответов, а факт наличия вопросов, которыми она позволяет задаться.

Несмотря на то, что политическая философия оказалась лишь кратким мигом в карьере Роберта Нозика, он сумел стать одним из самых известных либертарианцев и сторонников минимального государства. Вместе с Константином Морозовы мы обсуждаем философские основания взглядов Нозика, его концепцию метаутопии и аргументы за минимальное государство. Как и всегда, подкаст уже доступен на Бусти и Патреоне.

Невозможно исследовать, что сказал любой классический автор (особенно принадлежащий к чужой культуре), не привлекая своих собственных ожиданий насчет того, что этот автор должен был бы сказать. Это простая дилемма, известная психологам как (очевидно, неизбежное) детерминирующее влияние ментальной установки наблюдателя. Наш прошлый опыт «принуждает нас воспринимать детали определенным образом». Когда эта референциональная рамка устанавливается, «она функционирует, заранее принуждая нас воспринимать или реагировать определенным образом».

Итоговая дилемма может быть уложена в формально необходимое, но эмпирически очень шаткое утверждение: модели и предположения, в понятиях которых мы всегда организовываем и настраиваем наши восприятия и мысли, сами по себе будут стремиться действовать как детерминанты того, что мы мыслим и воспринимаем. Мы должны классифицировать, чтобы понимать, а классифицировать неизвестное мы можем только в понятиях известного. Вечная опасность, преследующая наши попытки расширить наше понимание истории: наши ожидания насчет того, что некто должен был бы говорить или делать, будут сами определять нас и наше понимание, в итоге чего этот некто окажется у нас делающим то, что он сам не стал бы (или даже не мог бы) принимать как свои имевшие место действия.

Квентин Скиннер

Концепция психополитики Бён-Чхоль Хана отражает смещение стратегий власти: от контроля над телом и биополитики — к контролю над психикой через навязывание определённых нарративов. В условиях позднего капитализма увеличение продуктивности и подчинение индивида достигаются не столько средствами прямого принуждения, сколько через идеологическое воздействие культуры достижений. В этой парадигме человек усваивает мантру: чтобы быть «хорошим» и «достойным», нужно больше работать. Так эксплуатация трансформируется в самоэксплуатацию. В схожем ключе современность описывают Ева Иллуз и Эдгар Кабанас в книге «Фабрика счастливых граждан». Они показывают, что неолиберализм — это эпоха доминирования культуры индивидуализма, вдохновлённая позитивной психологией. В рамках этой культуры индивид усваивает определённые стратегии мышления, рассматривая жизнь как проект по самосовершенствованию. Любые трудности и неудачи в таком подходе интерпретируются исключительно как результат личной дисфункции или неспособности соответствовать образу эффективного менеджера своей жизни и собственного счастья.

Из статьи «Нейроправа и когнитивная свобода».

Аврелий Августин — это мыслитель, оказавший ключевое влияние на философию и христианство. Одновременно с этим его история — это далеко не история отрешенного от мира теоретика, поскольку истоком мысли Августина всегда были личные переживания о зле, свободе и состоянии мира вокруг. В этом подкасте Александра Ильина рассказывает о философских взглядах Августина и обстоятельствах, которые их сформировали.

https://youtu.be/nrZhL_Tk20U

Рассказываем о дружеском канале «вчемсуть» по современной философии: главные идеи философов 20 и 21 века, стримы с исследователями и основные проблемы актуальной философии.

Что можно почитать на канале?

• Мыслители современности об эстетике
• Подборка философских книг, исследующих понятие ужаса
• Материал о том, как читать сложные тексты 
• Разбор термина «общества негативных отношений»
• Сайт, где можно сравнить взгляды философов
• 5 философских интервью

Ссылка на канал → www.group-telegram.com/vchistina

От философов и просто интересующихся порой можно услышать о том, что занятие философией приносит удовольствие. Как правило, подобная позиция вскрывается в качестве «оружия последнего шанса»: если долго мучать философа вопросами о смысле его занятия, то в конечном счёте он отобьётся от назойливого собеседника апелляцией к тому, что философия — это ещё и просто приятно. Некоторых даже и не нужно мучать, они изначально готовы экстравагантно заявить, что просто так специфически расслабляются или развлекаются. Другие же могут считать такой ответ удобным и понятным, когда приходится объясняться перед публикой, которая заведомо холодна к «высоким материям», но готова оценить «простые радости жизни». Третьи же видят в этом всём возможность не встревать в споры о пользе философии, описывая её как уникальный интеллектуальный досуг, который достоин траты времени даже если и не практичен.

Но существует ли какое-либо системное и подробное изложение видения философии как удовольствия? Скорее есть множество позиций, которые касаются темы или могут быть совмещены с ней. Это и удовольствие от текста у Барта, ведь во многом философия — это про чтение текстов; и труд Боэция об утешении философией, ведь утешить — это, как минимум, уменьшить неудовольствие; и размышления Аристотеля о философии как бесполезной, но единственной науке, которая не является рабской; и позиция Милля о возвышенных удовольствиях; и даже фразы Сократа о том, что он предлагает философское рассуждение другим только потому, что и сам их любит. Проблема в том, что, по-видимому, ни одна из упомянутых позиций не подразумевает удовольствие как главное или сильное оправдание для занятия философией. В рамках приведённых воззрений роль удовольствия эпизодична или имеет значение только в союзе ещё с чем-нибудь (текстом, утешением, дискуссией и т.д.). Вероятно, исключением здесь является только Аристотель, который обозначал эвдемонию (условно, счастье) целью этики. Конечно, эвдемония не представляет собой удовольствия в гедонистическом смысле, но близка к нему, как позитивное состояние, которое связывается с целями или даже природой философии.

Из статьи «Метафилософский гедонизм».

Собрали все стримы на нашем основном Youtube-канале с нашим другом и постоянным участником трансляций Yaldabogov Константином Морозовым в один плейлист. Смотрите на здоровье!

https://www.youtube.com/playlist?list=PLZn1C-cYXVSXzzKRC0ej4Gg9ufQeKmuSx

Квалиа — одно из центральных понятий современной философии сознания, с которым связано немало путаницы и споров. Константин Морозов объясняет значение квалиа и рассказывает о том, почему эта концепция не представляет серьёзной угрозы для натуралистических теорий сознания.

Перевел небольшое предисловие Дэвида Герберта Лоуренса к англоязычному изданию «Апофеоза беспочвенности» Льва Шестова.

«Он выкручивает нос европейского идеализма. Он ничего не пытается проповедовать: он снова и снова протестует. Он категорически отвергает обвинения в наличии центральной идеи. „Все возможно“ — вот его главное заявление».

https://teletype.in/@bodywo/AkeXH97pTA-

Различные политические и философские круги злоупотребляли термином «либерализм» столь долгое время, что к сегодняшнему дню он почти перестал ассоциироваться с полноценной философской концепцией. В политическом вокабуляре большинства людей ярлык «либерал» сохраняется как приемлемое обращение к человеку, примерно симпатизирующему конституционной демократии на манер современных западных стран. Однако это обращение лишено той ясности и внятности, которые свойственны академическим обсуждениям данной темы. По крайней мере, в рамках идеализированных представлений о том, как эта дискуссия должна протекать. Профессиональные философы — тоже люди, и путаницы в их определениях либерализма не меньше, чем у всех остальных.

Не лишним для начала будет развести два полюса обсуждения либерализма: политический и философский. В реальной политике выбор ярлыков — вопрос всецело прагматический, а целью политиков редко является корректность во взглядах или угождение профессиональным философам. Иными словами, когда кого-то называют «либералом» в публичной политике — это совершенно не значит, что отстаиваемые этим человеком позиции являются либеральными с точки зрения той философской концепции, которую «либерализмом» называют академики. Верно и обратное. Но здесь нас мало будет интересовать то, как эта терминология используется в рамках реальной политики. Тем более, что в «реальной политике» заведомо может идти речь не про реальный либерализм в любом из его разумных определений.

Но даже если мы сосредоточимся на внутрифилософском обсуждении либерализма, разнообразие определений всё ещё будет сбивать нас с толку. Не помогает ситуации и то, что различные философские круги, претендующие на статус либералов, отказывают в подобном праве многим самопровозглашённым членам либерального лагеря. Со времён Леонарда Рида, придумавшего термин «либертарианство», среди рыночно-ориентированных (с их точки зрения «классических») либералов популярна легенда о том, как понятие «либерализм» было экспроприировано «врагами либерализма». Аналогично и сторонники перераспределительного либерализма, такие как ролзианец Сэмюэль Фримен, отказываются считать либералами защитников laissez-faire.

Хотя сам Фримен ограничивается утверждением, что либертарианство не является либеральной позицией, другие критики заходят дальше и отказывают либертарианцам в самом праве использовать какие-либо слова, образованные от «liberty» (англ. «свобода»). Вместо этого строгих защитников свободного рынка и капиталистической частной собственности предлагается называть «пропертарианцами», от «property» (англ. «собственность»). Не все рыночные либертарианцы отмахиваются от ярлыка «пропертарианец» как от пейоратива — многие действительно используют его как самообозначение. Однако они настаивают, что защита свободы неотделима от защиты частной собственности, поскольку последняя предоставляет каждому некоторое пространство для автономного принятия решений о своей жизни. Крайние пропертарианцы известны также утверждением, что реализация справедливо приобретённых прав частной собственности — это вообще единственное значение, в котором мы можем осмысленно говорить о свободе, поскольку именно имущественные притязания определяют чёткую границу, где «кончается свобода одного и начинается свобода другого».

Из статьи «Либерал и идеал».

Неявный, но иногда отчетливый выбор между этикой и эстетикой в философской мысли тоже сильно коррелирует с левым и правым. Левые – сторонники воспитательной функции искусства, а хорошее эстетически для них всегда связано с правильным в морально-политическом аспекте (классовый характер искусства, прогрессивность идей в произведении, элемент полезной социальной критики и т.д.). Правые гораздо чаще воспринимают эстетику как автономную и самоценную, им также более характерна эстетизация проявлений жизни, в т.ч. негативных.

Например, в текстах Ницше запросто можно найти радикализм и критику правых идей (национализм, буржуазные ценности и т.п.), но при этом мало кто из левых мыслителей опирался на его идеи. Разве что некоторые французские постструктуралисты и постанархист Сол Ньюмен. Одна из причин в том, что эстетика для него часто уже оправдание существования чего-либо, что выдает в нем правого. Но и в самом деле, если вы возьмете классического консерватора – Николаса Гомеса Давилу, то обнаружите у него почти ту же позицию в отношении красоты, что и у Ницше (например, у него есть такая схолия – «Приводить в качестве защиты вещи ее красоту раздражает душу плебея»).

Из статьи «Правые и левые в философии».

Некогда психиатрический диагноз выглядел эталонным способом контролировать общество за счёт определения нормы ментального здоровья. Сегодня ситуация изменилась. Сформировалась целая терапевтическая культура, которая предлагает использовать специфический язык психиатрии не только для осмысления переживаний, но и в целях самоидентификации. В своём эссе Михаил Бурдин рассказывает о проблемах нового психоцентризма, с которым столкнулся современный человек.

Артем Морозов перевел статью, в которой Ник Срничек через сравнение с неоплатонизмом предлагает простое введение в не-философию Франсуа Ларюэля.

Ошеломляюще повсеместное внедрение психологического и психиатрического языка во все сферы жизни пока ещё относительно новое явление. В силу этого оно очень заметно, хотя возможно скоро и перестанет таковым быть, ровно также, как нахождение в воде давно перестало быть заметным для рыб. Социолог Фрэнк Фуреди в книге «Терапевтическая культура» ссылается, к примеру, на исследование, показывающее, что восьмилетние дети уверенно могут ответить на вопрос о стрессе в своей жизни, хотя в аналогичном измерении двадцатью годами ранее их ровесники просто не понимали, о чем их спрашивают. Эти дети (а книга вышла в 2004 году) уже выросли. И теперь не только «стресс», «травма» и «эмоциональная зависимость», но и такие выражения как «гиперфокус», «сенсорная перегрузка» и «смешанные фазы» уже имеют свободное хождение в непрофессиональных чатах, кофейнях и фитнес-центрах. А между тем последние три термина не просто «психологические», но являются специализированными и относятся строго к психическим расстройствам – СДВГ, РАС и БАР соответственно (вероятно, сам по себе факт, что эти аббревиатуры для многих не потребуется расшифровывать, уже иллюстрирует рассматриваемое явление).

Но дело не только в том, что все – от бизнес-магнатов и селебрити до подростков из провинции – легко освоили и используют новояз психиатрических и нейро-ассоциированных объяснений своих жизненных переживаний. Добавим сюда целый ряд других родственных этому феномену современных социальных практик. Отнесем к их числу также: (1) стремление к самодиагностике в виде сравнения полученной информации о ментальных расстройствах со своими переживаниями, прохождения тестов в интернете и самостоятельному выводу о наличии расстройства; (2) стремление консультироваться у психиатров по поводу предполагаемого расстройства. При этом аргументированное опровержение диагноза специалистом не означает конец истории. Человек нередко обращается к другому психиатру за «вторым мнением», явно настроенный получить вердикт о расстройстве, в наличии которого он уже убежден; (3) стремление рассматривать собственную нуждаемость в терапии как постоянную, вероятнее всего пожизненную, при этом любая эмоциональная реакция на жизненную невзгоду трактуется как проявление расстройства; (4) стремление делиться своими переживаниями, обозначать себя как имеющего особый статус, объединяться в сообщества самоподдержки, идентифицируясь с группой по принципу общности ментального расстройства.

Из статьи «Психиатрический диагноз как новая культура себя».

Какие интеллектуальные добродетели и ориентиры в познании предполагает психоанализ? Как знание проявляется в различных дискурсах Лакана? И что психоанализ говорит о подозрении, недоверии и сомнении? Об этом и многом другом рассуждаем с Иваном Кудряшовым в нашем новом подкасте, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне.

Кто такой Сёрен Кьеркегор и чем уникальна его философия? Почему датский философ считал, что мысль чужда существованию? Зачем Кьеркегор использовал множество псевдонимов? Как этики и эстетики становятся рыцарями веры? Эти и другие вопросы обсуждаем с Иваном Кудряшовым в подкасте, посвященном мысли Сёрена Кьеркегора, его метафилософии и лирической диалектике.

youtu.be/TQ2Sm-aHGpc