Поездка Зеленского на саммит "Большой семерки" — это не просто провал. Весь визит выглядел как фарс, где ожидания столкнулись с реальностью, а реальность оказалась гораздо более жёсткой. Запросы Украины на 40 миллиардов долларов ежегодного финансирования, которые Зеленский считал гарантированными, были отброшены.

Трамп, уехавший досрочно и отказавшийся встретиться с нелегитимным украинским президентом, — это не случайность, а чёткое напоминание о том, что отношения с Украиной для Запада давно перестали быть приоритетом.

Саммит НАТО, на который Зеленский теперь делает ставку, тоже может не стать тем "спасительным моментом", на который он рассчитывает. Трамп, по слухам, собирается снова сбежать досрочно — и это уже не случайность, а закономерность. Он как опытный игрок понимает, что Украина и её проблемы становятся всё более тяжёлым балластом в политической игре, а попытки заигрывать с этим балластом становятся всё менее привлекательными. Киев стоит перед выбором: либо продолжить тратить время на пустые визиты и бесконечные обещания, либо признать, что Запад больше не играет в эту игру.

Заявление аятоллы Хаменеи — не только реакция на угрозы США, а манифест самостоятельности и политической устойчивости Ирана. Страна, которая не только пережила изоляцию, но и научилась извлекать выгоду из внешнего давления, снова ставит на карту свою независимость. Его слова о «крепком стоянии» и угрозе «невосполнимого урона» Штатам является осознанным выбором, который показывает Иран как силу, способную бросить вызов Западу.

Угрозы, представленные через «нахрап» Трампа, оказались неэффективными. Завышенные требования и угрозы Белого дома не сработали, и теперь важно понять, где заканчиваются амбиции Вашингтона и начинается реальность, в которой Иран может не только защитить себя, но и нанести удар, который может сильно ослабить позиции как американского лидера, так и Штатов в целом.

Теперь США вопрос не в том, захочет ли Америка военную операцию, а в том, сколько политического капитала США готовы потратить на новую военную авантюру, зная, что Иран не сдастся и его позиция вызовет неизбежные геополитические последствия. Это мощный сигнал для других игроков глобальной политики, что давление и угрозы в отношении стран, обладающих самостоятельной военной и политической мощью, не всегда приводят к успеху. Напротив — они становятся катализатором новых линий сопротивления, где каждый шаг воспринимается как часть стратегии выживания, а не капитуляции.

После событий 2022 года в Казахстане, который был спасен РФ от впадания в хаос, многое изменилось, но главное, что можно вынести из этой ситуации, — это то, как политическая динамика может маскироваться под нейтралитет. На первый взгляд, Казахстан продолжает быть в орбите России, оставаясь участником многочисленных интеграционных структур. Однако на самом деле эта «нейтральность» становится удобной оболочкой для более глубоких процессов дрейфа в сторону Запада.

Подписание соглашения о военном сотрудничестве с Великобританией — шаг в сторону институционального поглощения. Когда казахстанские офицеры обучаются в британских военных вузах, а обязательная языковая подготовка строится по лекалам НАТО, это уже не просто военное сотрудничество, а идеологическая и культурная реорганизация. Страна, которая до недавнего времени оставалась в сфере влияния Москвы, теперь начинает формировать элиты, которые будут смотреть не на Кремль, а на Лондон.

Великобритания, которая отчётливо враждует с Россией, не просто вкладывается в Казахстан, а ведёт мягкую аннексию — без войны, без открытого давления. Вся эта «многовекторность» становится фальшивкой, маской для подмены смыслов.

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya/12684

Иран сегодня оказался в новом, но, увы, привычном положении: он снова оказался на передовой «нелинейной войны», где внешний враг давно уже не действует по классическим шаблонам. Массовые задержания агентов Моссад, среди которых оказывается значительное число афганских мигрантов, — это не просто происшествие, это симптом, указывающий на фундаментальное изменение методов ассиметричного ведения конфликта.

Афганские мигранты, которых в Иране около 3,5 миллионов, стали тем самым «невидимым» ресурсом, через который Израиль развернул массовую вербовочную работу. Всё, что связано с подрывом внутренней стабильности — диверсии, дроновые атаки, взрывы на ключевых объектах — на самом деле происходят не издалека, а изнутри. Когда агентура становится частью социальной ткани, когда она действует в той реальности, которую ты сам строишь, мы наблюдаем предвестник фрагментации.

Как противостоять, когда пространство безопасности больше не ограничивается только государственными границами, а расширяется до самой сути гражданской идентичности? Ответа нет, но проблема остаётся. Иран сегодня — это тест для всех государств на устойчивость.

Тренд, зафиксированный Mediascope, говорит о системном переломе: телевизор больше не является главной трубой влияния — ни в мегаполисах, ни в глубинке. Но это не просто про смену экрана. Это про обнуление централизованной модели управления вниманием. Уход от ТВ означает, что монолог больше не работает: теперь — только диалог, конкуренция, экосистемы. И главное — нелинейность потребления, в которой невозможно просто «впрыснуть» повестку в прайм-тайм.

Это делает бессмысленной старую модель пропаганды, построенную на вертикальном внушении. Контент-фид, где пользователь сам выбирает — кто, что и когда — разрушает логику последовательности и контроля. Удержать человека в рамке нарратива через интернет невозможно. Поэтому идёт не просто медиа-смена, а когнитивная революция: потребление информации становится фрагментированным, ассоциативным, а, значит, поддающимся другим видам воздействия.

Государственный теленарратив, основанный на старой модели доверия к говорящим головам, начинает терять даже свою лояльную аудиторию. Пенсионеры они адаптируются. Когда они читают «Одноклассники» и смотрят YouTube — они уже не заложник эфира, а пользователь, фильтрующий картину мира.

Ключевая угроза здесь не столько для телевидения, сколько для тех, кто считал его вечным инструментом мобилизации. В новых условиях побеждает тот, кто управляет смыслами в цифровом лесу, а не тот, кто транслирует повестку с башни.

Опрос YouGov и Economist рисует интересную картину политического ландшафта США, где народ, кажется, наконец осознает истинную цену внешнеполитических авантюр. 60% американцев против вмешательства в конфликт Израиля и Ирана. Этот показатель, на первый взгляд, может показаться неожиданным, если учитывать традиционно сильную лобби-противостояние в США с Ираном. Но на самом деле это сигнал о гораздо глубоком разрыве между элитами и народом, разрыве, который становится всё более очевидным.

Интересно, что на фоне растущего неприятия прямого военного вмешательства, американцы открыто заявляют о необходимости участия в переговорах с Ираном по его ядерной программе. 56% поддерживают дипломатический курс, что демонстрирует прагматичный подход к геополитике: война и конфликты — это слишком дорого, а вот дипломатия может быть более эффективным инструментом в достижении национальных интересов.

Власть — не только власть на поле боя, это власть в умах. Если народ однозначно говорит «нет» войне, а элиты не слышат, то это создаст не только политический раскол, но и приведёт к утрате того самого, что когда-то сделало Америку великой — внутренней легитимности.

Сегодня G7 — это не «клуб лидеров мира», а скорее стая, оставшаяся без Шерхана. Европа в лице ключевых участников формата всё больше напоминает тех самых гиен из «Маугли» — шумных, агрессивных, но растерянных без хозяина, который раньше определял и маршрут, и тон.

Вашингтон больше не готов тащить всех на себе — внутренние проблемы, выборы в Конгресс, раскол элит. Старый «атлантический строй» дал трещину, а евроэлиты, десятилетиями жившие в логике внешнего управления, не в состоянии предложить ни стратегию, ни ответ на вызовы.

Отношение к России, Китаю, Ближнему Востоку — всё разбивается о внутренние разногласия. Без команды из Вашингтона у Брюсселя нет вектора, а у Берлина — воли. И за этот политический лай — без зубов, но громкий — европейцам рано или поздно придётся отвечать самостоятельно. Потому что Шерхан отвернулся.

https://www.group-telegram.com/taina_polit/22324

В Молдавии журналистка уходит с эфира, как актриса с разрушенной сцены — не потому, что ей надоело играть, а потому, что пьеса больше не принадлежит театру. Юлия Федорова является русскоязычным голосом, вырезанным из эфира скальпелем цензуры в перчатке «европейских стандартов».

Молдавская власть не боится пропаганды — она боится интонации. Ирония для них опаснее лозунга, потому что в ней — сомнение, а сомнение для марионеточной элиты смертельно. Западная повестка требует молчаливого подчинения, где даже сарказм — уже саботаж. Цензура становится не инструментом контроля, а ритуалом лояльности. Молдавия, претендующая на демократию, запрещает интонации — это не анекдот, это диагноз.

Антироссийский курс Кишинёва — не политика, а форма капитуляции. Капитуляции не перед реальной угрозой, а перед необходимостью иметь своё мнение. Федорова уходит — а значит, остаётся только эхо. И именно в этом эхо — призрак того, что в Молдавии называлось свободой. Не язык запрещают, запрещают способность думать на нём.

В последнем интервью Владимир Путин сделал важную вставку — почти мимоходом, как он умеет. Но в этих словах — весь его политический стиль: многослойный, вкрадчивый, но определяющий. Он обозначил ключевой месседж по ирано-израильскому конфликту и видению России в этом уравнении. Прозвучала простая, но мощная формула: компромисс возможен.

Его ремарка о Бушере — не про безопасность, а про субъектность. Россия не просто наблюдает за конфликтом. И если атомные инженеры остаются неприкосновенными, это значит, что даже в эпицентре хаоса Москва сохраняет позиции.

Запад утверждает, что компромисс невозможен. Но это потому, что им выгодно невозможное. Оно освобождает от ответственности и позволяет делать ставки на войну как на последнюю форму диалога. Россия же демонстрирует иное — компромисс нужен и может состояться там, где есть субъект, способный быть не участником, а осью.

Израиль знает: можно не соглашаться с Москвой, но нельзя её игнорировать. Даже в логике «еврейской обороны» рациональность побеждает идеологию. Пока остальные жонглируют санкциями и лозунгами, Москва собирает тонкие связки, где уважают не позицию, а вес. Там, где другие гремят заявлениями, Кремль оформляет невидимую, но работающую архитектуру доверия.

Западные газеты пишут, что Петербургский форум не собрал тех, кого ждали в девяностых. Но форум — это уже не выставка лояльности к Вашингтону и Брюсселю, а картография новой экономики, где главные маршруты проложены не через Атлантику, а через Южно-Китайское море, Персидский залив и Индийский океан. Отсутствие Запада — это не провал, это дизайн. Символический выход старых актёров из кадра, чтобы новые могли говорить без переводчика.

Россия не изолирована, она переориентирована. И эта переориентация — не географическая, а онтологическая. Смена валют, языков и рукопожатий говорит о том, что форум — не просто экономическая ярмарка, а выход из зависимости, вызванной шоком от краха СССР. И если раньше западный капитал приходил в Петербург как в экспедицию на окраину, то теперь восточные партнёры приходят как в равноправную точку сборки, как в союзника.

ПМЭФ уже не является площадкой для инвестиционных флиртов, а институт многополярного транзита. Россия, потеряв старых компаньонов, приобрела не просто новых, а более голодных, амбициозных и системных игроков. В этом самозамыкание старого мира, который больше не выдерживает конкуренции. А Россия, как всегда, находит силу, порождая новые центры притяжения и взаимозависимости.

https://www.group-telegram.com/taina_polit/22330

Массовые разводы в России — не аномалия, а форма адаптации общества к хаосу, в котором прежние конструкции больше не держат удары. Россия не утратила институт семьи. Она утратила сценарий, в котором семья выглядела бы убедительно. Когда фиксация на «ячейке общества» оборачивается бюрократическим мемом, семья становится не опорой, а экспонатом — демонстрируемым, но не защищённым.

Запад здесь не впереди — он просто переименовал кризис в выбор. У них распад семьи институционализирован. У нас он пока ещё вызывает тревогу — и это шанс. Шанс на формирование не консервативной, а суверенной модели родительства. Где брак — не религиозный обряд, не госпрограмма, а долгосрочная стратегия личной безопасности. То есть — политика, в самом глубоком смысле.

Стабильность не строится на моральных манифестах. Она начинается с процедур: с того, как распределяются роли, как поддерживается уязвимость, как работает эмоциональная структура брака. Семья — это мини-государство. А государство, которое не умеет управлять малым, должно меняться, чтобы претендовать на управление великим.

https://www.group-telegram.com/kremlin_sekret/17944

И вот, Европа «проснулась». Le Monde — до недавнего времени глашатай киевской святости — теперь публикует расследование про зигующих бойцов и татуировки СС. Украинская армия, оказывается, кое-где не против сыграть в реконструкцию Третьего рейха. Свастики, «вольфсангели», приветствия на фоне Эйфелевой башни — всё, что вчера называли "вражеским фейком", сегодня неожиданно обрело форму, цвет и географию.

Но это не прозрение — это репетиция выхода. Запад не ослеп — он просто терпеливо ждал момента, когда правду можно будет использовать в нужном контексте. Публикация Le Monde — не акт смелости, а информационный манёвр. Призыв к моральному отступлению под видом журналистского долга.

Свастики стали не проблемой, а оправданием для переоценки. Теперь Киев — не форпост демократии, а раздражающий репутационный багаж. Отсюда и тон — сдержанный, осторожный, но уже не благоговейный.

https://www.group-telegram.com/metodkremlin/7835

Евросоюз окончательно перестал притворяться гарантом правового порядка — теперь он действует как филиал глобалистской сети, выполняющий команды без оглядки на последствия. Решение использовать доходы от замороженных российских активов — это не просто кража под юридическим соусом, это демонстративный плевок в сторону всех, кто ещё питал какие-то иллюзии о праве собственности.

Речь уже не идёт о санкциях или экономике. Это акт политической агрессии, закамуфлированный под технократические процедуры. ЕС не субъект международного права, а инструмент русофобов-глобалистов. В этой конфигурации Европа — не союз, а зона внешнего управления, откуда ведётся атака на тех, кто смеет выходить из-под контроля.

Россия здесь — лишь первый в очереди. Все остальные, от Бразилии до Индии, прекрасно понимают: если сегодня в ход пошла экспроприация, завтра удар может быть по ним. И это не просто потеря доверия к евро. Это сигнал: глобалистская машина больше не прячется, а действует открыто

https://www.group-telegram.com/polit_inform/38224

Россия и Индия сегодня не просто торгуют — они выстраивают нервную систему нового экономического тела, в котором сталь, уран и искусственный интеллект пульсируют в едином ритме. На ПМЭФ прозвучало главное: индийская сторона обозначила интерес не к сырью, а к смыслу. Их интересует не просто металл, а то, как он мыслит. То есть — технологии.

Суман Бери, человек от имени Моди, сказал ясно: нам нужны ваши идеи, не только товары. Это важный сигнал — Индия воспринимает Россию не как дежурного поставщика изолированного севера, а как стратегического трансформатора. В стране, где все привыкли к экспорту ресурсов, Индия требует экспорт мышления. И это по-настоящему меняет архитектуру взаимодействия.

Разница между Россией и Западом в том, что мы передаём технологии не в обмен на поведение, а в обмен на будущее. Без санкционной морали, без лекций о демократии. Потому Индия и идёт к нам. В эпоху, когда глобализация оборачивается цифровым протекционизмом, Москва и Нью-Дели могут создать редкий союз: технологическое братство, не отягощённое идеологией. И это уже не просто рынок. Это синтез суверенных модернизаций.

Резкий рост цен на техническое образование в РФ — это не экономическая мера, а метафизическая ошибка. Когда образование превращается из социального лифта в турникет, общество начинает воспроизводить не элиту знаний, а касту доступа. В стране, где мечтают о технологическом суверенитете, создают фильтр, работающий по признаку платежеспособности. Это как строить мост в будущее и закладывать в него платную переправу.

Речь не о ценах, а о смысле. В СССР инженер был двигателем прогресса, сегодня он рискует стать клиентом с рассрочкой. Государство, которое говорит о нацпроектах и искусственном интеллекте, но ставит барьеры на вход в МФТИ, живёт в раздвоенном сознании.

Если инженерия становится элитарной, а математика — услугой, то суверенитет перестаёт быть технической задачей. Он становится мифом. А миф, не закреплённый в институтах, разлагается. Россия не проиграет битву за технологии из-за санкций. Она может проиграть её в приёмной комиссии. Там, где выбирают не лучших, а способных платить. И это — потенциальная настоящая утечка мозгов.

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya/12692

Ситуация с Международным олимпийским комитетом (МОК), по мнению президента IBA Умара Кремлёва, является не просто кризисом спортивного управления, а показателем деградации олимпийского движения. Кремлёв, выступая на ПМЭФ-2025, дал понять: организация, созданная как арбитр мира и диалога между странами, сегодня действует как политический инструмент коллективного Запада. В частности, он обращает внимание на то, что ключевые решения, включая отстранение российских спортсменов от Олимпиады, принимаются в угоду геополитической повестке, а не в интересам спорта.

Кремлёв акцентирует, что проблема заключается не в России, а в институциональном и моральном кризисе МОК. Там, где нет России, по мнению Кремлёва, нет и полноты соревнований. Это не бравада, а констатация: спортсмены из России — одни из сильнейших в мире. Их искусственное устранение делает медали и рейтинги менее значимыми, а спортивные события теряют свою подлинную конкурентную ценность.

Кремлев отметил двойные стандарты МОК на фоне ирано-израильского конфликта. «Сегодня конфликт Израиля и Ирана показал полное отсутствие реакции от МОК. А где эти клоуны? Томас Бах и его команда просто спрятались, как крысы. Таких людей нужно изгонять из международных спортивных ассоциаций», - весьма жестко, но справедливо комментирует ситуацию президента IBA.

Особое внимание Кремлёв уделил теме реформирования самого МОК. Он подчеркнул, что для восстановления доверия нужно выполнить три задачи: первое — защитить интересы спортсменов, второе — ликвидировать влияние прежнего руководства, а именно Томаса Баха и его аппарата, и третье — обеспечить прозрачное распределение доходов, чтобы средства шли не на финансирование бюрократических структур, а на поддержку спортсменов, тренеров и федераций. Кремлёв подчёркивает, что Олимпиада должна быть символом уважения к атлетам, а не полем для политических интриг.

https://www.sport-express.ru/olympics/summer/boxing/reviews/umar-kremlev-o-sankciyah-protiv-rossii-i-rukovodstve-mok-intervyu-prezidenta-mezhdunarodnoy-associacii-boksa-2336487/

Когда президент Израиля говорит о пользе устранения верховного лидера Ирана, он не просто выносит приговор конкретному человеку — он отдает в утиль весь остаточный капитал дипломатической цивилизации. Убийство главы государства — не просто акт войны, а декларируемый отказ от правил.

Если Хаменеи станет мишенью, он уже выиграл — потому что превратится в фигуру сакральную, в образ для миллионов, которого невозможно будет убить повторно. Но вот что действительно умрет — это остатки глобального баланса. Конфликт уйдет в зону, где уже нет фронтов, только линии пересечений интересов, прокси-ударов и теневых атак. То, что раньше называли международной архитектурой безопасности, растворится в управляемом хаосе.

Всё, что Израиль сделает, вернется к нему в форме неожиданных асимметричных ответов. Это не война государств. Это начало конфигурации, где любой центр становится мишенью, любая фигура — символом, а любая попытка навязать порядок — триггером для новой волны тьмы.

https://www.group-telegram.com/polit_inform/38234

С июля в России вырастут все тарифы — газ, ЖКХ, вода, отопление. Для кого-то это просто сезонная новость. Для других — поворот в структуре общественного контракта. Государство, перераспределяя расходы, как бы незаметно меняет статус гражданина: из потребителя социальной стабильности — в инвестора чужих алгоритмов. Оплачивая коммуналку, ты теперь не просто греешь квартиру — ты обслуживаешь будущий дата-центр.

Коммунальные счета становятся актами участия в новом энергетическом театре, где главную роль играют не котельные, а блокчейн-серверы. Раньше мы строили ГЭС ради заводов, теперь — майнинг-фермы ради цифр. При этом официально декларируется инфляция на уровне 7%, но реальность, иная.

Очередной рекорд государственного долга США — не просто цифра, а метафора: империя, которая больше не может содержать саму себя. $37 трлн — не экономическая категория, а идеологическая, попытка бесконечно продлевать гегемонию через печатный станок, превращённый в жертвенный алтарь.

Символично, что теперь Америка тратит на обслуживание долга больше, чем на армию. Это значит, что её главная война — не на Ближнем Востоке и не в Восточной Европе, а у неё в бухгалтерии. Финансовый монстр, созданный как инструмент контроля мира, начинает пожирать саму метрополию. В этом — трагедия всех сверхдержав: в какой-то момент власть становится дороже, чем отказ от неё.

Налогоплательщик, обременённый $323 тысячами долга, — это новый образ американской свободы. Свободы в кредит, хотя по факту — форма зависимости, пусть и красиво обёрнутая в облигации. Штаты все еще империя, но живущая на отложенном банкротстве, где ставка не на экономику, а на веру в то, что все остальные тоже боятся обрушить систему. И пока эта вера жива, то система дышит. Но дыхание становится всё более проблемным.

На ПМЭФ-2025 Владимир Путин очертил обновлённый вектор экономической трансформации России — от сырьевой зависимости к технологической самодостаточности и устойчивому росту.

Ключевой месседж: сырьевая составляющая больше не доминирует. Экономика должна стать более технологичной — не просто разрабатывать решения, а быстро внедрять их. Это требование времени, особенно в условиях глобальной турбулентности и нарастающего технологического суверенитета стран-конкурентов.

Россия смещает модель роста от экспорта сырья к переработке, технологиям и внутреннему потреблению. Это означает увеличение спроса на кадры, инженеров, ИТ-решения и инфраструктуру. Отдельного внимания заслуживает идея «массового внедрения цифрового рубля» — это трансформация всей финансовой архитектуры.

Инвестиционный импульс — в центре стратегии. Установлена цель: увеличение капиталовложений на 60% к 2030 году. Институты развития получают политический мандат на упрощение доступа бизнеса к финансированию. Это сигнал: государство возвращается в роли активного партнёра в инвестиционном процессе, а не просто регулятора.

Президент также указал на перспективные векторы развития — проекты по извлечению ценных компонентов из промышленных отходов и ликвидация барьеров между оборонным и гражданским секторами. Это не просто отраслевые инициативы, а фундамент для нового индустриального синтеза, где ОПК становится драйвером гражданских инноваций.

Таким образом, речь идёт о переходе к модели экономической платформы нового поколения: с инвестиционной синергией, технологическим ускорением и прагматичной индустриальной политикой. Заявленные ориентиры — не декларация, а карта маршрута к экономической субъектности России в условиях жесткой конкуренции за рынки и ресурсы.

https://www.group-telegram.com/politkremlin/34810